Донат ушел вечером, вернулся под утро, набитый серебром и драгоценностями. Сестры обеспечены теперь на всю жизнь.
Оставалось последнее дело.
По черной лестнице Донат поднялся на чердак, где жил Томила Слепой. Томила сидел у свечи и читал.
– Кто пришел? – спросил он, заслоняя глаза от света.
– Это пришел я, Донат.
– Вспомнил старика. Садись.
– Я пришел покаяться в грехе… Это я, Томила, предал Псков в тот день, когда погиб Максим Яга и моя матушка.
Томила пожевал губами.
– Что же ты молчишь? – крикнул Донат. – Слышишь, это я предал вас!
– А ты не рехнулся? – спросил Томила.
– Я в здравом уме! Это я предал вас, слышишь?
– Что же ты от меня хочешь?
«Что же я хочу от него? – спросил себя Донат. – Я ничего ни от кого не хочу. Тогда зачем я здесь? Зачем я говорю все это? Прощения, что ли, пришел просить?.. Ах да, я хочу уйти из города чистым, как чист первый снег».
Донат поднял глаза на Томилу. Томила читал. И Донат понял: от того, что было, ему уже не уйти. Пани была. Ордин-Нащокин был. Был Воин-Копье. Был поход на Остров. Все было. Донат положил руки на пояс. Пояс был тяжел от спрятанных богатств. Богатств Федора Емельянова, ограбившего город Псков ради того, чтобы он, Донат, мог не печалиться о хлебе насущном.
Донат усмехнулся, сбежал по лестнице с чердака и пошел к Власьевским воротам.
Деньги были сильны, как всегда, и скоро Донат шагал прочь от Пскова.
Он шел туда, где всегда стояли готовые к отплытию тучи походов, где всегда находилось дело сабле.
Он шел на Дон в казаки.
Думный дьяк Алмаз Иванов читал государю отписку Рафаила о приезде выборных во Псков и о принесении псковичами крестного целования. Отписка была подробная, длинная, но государь слушал ее, как Евангелие.
– «А которые, государь, боярина князь Ивана Никитича Хованского полку дворяне и дети боярские были в городе по тюрьмам и за приставы, – читал Алмаз Иванов с вдохновением, – и те, государь, все из тюрем и из-за приставов освобождены ж и отпущены в полк к боярину ко князю Ивану Никитичу Хованскому со товарищи.
И августа, государь, ко 24 число к твоему государеву крестному целованию приведено пскович всяких чинов людей с три тысячи человек, а достальных, государь, всяких чинов людей ко кресту приводим».
Алексей Михайлович не выдержал и вскочил с трона. Алмаз Иванов тотчас замер, ожидая приказания, но государь махнул на него двумя руками:
– Чти же ты! Чти!
Алмаз Иванов перескочил через строчки, но поправляться не стал:
– «Князь Иван Никитич Хованский со всеми твоими государевыми ратными людьми ото Пскова отошел, чтоб псковичам в том сомнения не было. А псковичи, государь, изо всяких чинов людей посылают к тебе, государю, с повинною челобитчиков».
– Кто отписку привез? – перебил Алексей Михайлович.
– «А с сею, государь, отпискою, – улыбнувшись, прочитал Алмаз Иванов, – послали к тебе, государю, сына боярского Панкратия Сухарева августа в 24 день…»
– Пять рублей ему! – воскликнул государь. – Пять рублей ему в награду за такую весть!
Гора спала с плеч. Полгода покоя не было. Теперь, когда в доме мир, можно ведь и о соседях подумать.
– Из Новгородские чети заплатите, – уточнил государь, где Панкрату Сухареву получить его заслуженную награду.
Алексей Михайлович сел на трон, посмотрел в окно, улыбнулся: небо пронзительно синее. Осень – чистый алмаз. Алексей Михайлович снова вскочил на ноги:
– На охоту еду!
Весь город Псков шел за двумя повозками. В первой сидели Прокофий Коза и Томила Слепой, во второй – Гаврила Демидов. На Прошке да Томилке – цепи, а на Гавриле вдвойне. Первую повозку охраняют два десятка казаков, а Гаврилу – вся полусотня.
Их везли в Новгород, в тюрьму. Сидеть им там было назначено в цепях же до скончания их века.
В вину им поставили не то, что заводчиками в мятеже были. За изменный к литовскому королю лист наказывали.
Схитрил царь: я, мол, как народ решил. Народ за лист к литовскому королю Демидова и его товарищей со старост сместил, а я за эту вину великую – в тюрьму их.
Толпа шла густая. Шли за городом, как хаживали к Троицкому дому слушать Томилу да Гаврилу. Шли за город, как шли за Гаврилой на Хованского. Воевода Львов, получивший назад городские ключи, сидел в Съезжей избе, будто на иголках. А ну как возвратится сейчас Гаврила назад во главе своего народа? А народ ждал его слова. Ждал-таки. Но Гаврила молчал, и толпа стала редеть.
С процессией повстречался Ордин-Нащокин. Ехал в крытом возке, впереди обоза. Возвращался Афанасий Лаврентьевич на житье в город. Пропуская повозки, остановил лошадей, прильнул к щели в завешенном окошке.
О, как спокоен был Гаврила!
Тоскливо стало. Собакин сидел воеводой, теперь Львов. Все бояре да князья, и все безмозглые. Оттого и беды.
– Мне бы городские ключи! – сказал Ордин-Нащокин вслух.
Он не знал, что недалеко то время, когда ему вручат ключи родного града Пскова[24].
Обозы разошлись.
Толпа осталась позади.
По дороге пылили горемычные телеги и кони стражи. За телегами, не оглядываясь, отделенный от процессии стеной пыли, шел одинокий человек. За плечами – котомка. В руках – лукошко с пузатой сулеей для воды. Видно было, человек собрался в далекую дорогу.
Это Варя шла за Гаврилой.
Из отписки псковского воеводы
князя Василия Петровича Львова
«А всполошный, государь, колокол с Рыбницкой башни мы велели снять и поставить в Зелейную палату».
Свейский – шведский.
Четь – четверть; равнялась двадцати четырем пудам.
Окольничий – один из высших чинов в Древней Руси.
Довмонтов город – одна из крепостей Пскова, примыкающая к Кремлю.
Зепь – карман, нашитый на штаны.
Талер (нем.) – серебряная монета.
Мунтяне – венгры.
Протазан – широкое копье пешего войска.
Немец – в старину русские всех чужестранцев из Европы называли немцами.
Ослоп – окованная дубина.
В Съезжей избе находилась администрация воеводы, во Всегородней – заседало выборное руководство города.
Воровать – слово имело другое значение, вор был иноземным захватчиком или политическим преступником.
Сотня – городская административная единица, сохранившаяся во Пскове в XVII веке. Сотни группировались вокруг приходских церквей и носили производственный характер. Например, в Мокролужской сотне из 22 соседей семеро были кузнецами.
Гость – купец.
Отдать за пристава – арестовать.
Во 158-ом году – значит в 7158 году. Этот год соответствует 1650 году нашего летосчисления.
Норовя – способствуя.
Жилец – уездный дворянин, живший при государе временно, исполняя службу.
Разрядные дела – дела Разрядного приказа, который ведал сбором податей.
Фальконет – пушка, стрелявшая свинцовыми снарядами.
Катух – хлев.
Дети боярские и дворяне – были светские и духовные. Духовные находились на службе у Церкви.
Соборное уложение – сборник законов Русского государства.
Ордин-Нащокин в последствии был воеводой Пскова.
