Все жители Яицкого городка вышли из своих домов, и когда Пугачев рядом с Ксенией ехал по улицам города, его всюду встречали радостные клики и благословения толпы; все теснились к нему, ловя и целуя его руки и одежду. Городские власти не решались отставать от народа: они в числе первых и радостнее других спешили приветствовать новоявленного царя, так как излишняя сдержанность и молчание могли навлечь на них смертный приговор.
Пугачев вступил в дом начальника округа, и так как теперь главный город был в его распоряжении, то он и поспешил окружить себя внешним блеском царского достоинства. Многочисленная толпа слуг была предоставлена в его распоряжение; все ремесленники города принялись за работу, чтобы как можно скорее доставить все необходимое для двора нового императора.
Ночь прошла в различных приготовлениях и совещаниях. В ворота города беспрерывно въезжали все новые и новые отряды вооруженных казаков, все желали увидеть новоявленного царя, и Пугачев беспрестанно должен был подходить к окну, чтобы показаться толпе, собравшейся на освещенной факелами площади, причем каждый раз его встречали бурные взрывы народного восторга.
Пугачев, окруженный казацкими старшинами, ехал на богато убранном коне по улицам, запруженным празднично разодетыми толпами народа. На нем не видно было мундира, в котором постоянно появлялся император Петр Федорович. Пугачев объявил окружающим, что, движимый раскаянием, он сознает теперь, что все его былые несчастья были посланы ему в наказание за то, что он вздумал подражать нравам и обычаям чужеземцев и еретиков, но что теперь, желая оказаться достойным милости Божией, он намерен держаться обычаев своей родины. На нем был надет изготовленный по его приказу красный шелковый кафтан, отороченный дорогим мехом и подпоясанный золотым кушаком, у пояса висела сабля, украшенная всеми драгоценными камнями, которые только можно было найти в Яицком городке. На голове была красная шелковая шапка, из‑за меховой опушки которой виднелся золотой обруч наподобие короны. Грудь Пугачева украшала голубая лента, но так как в провинциальном городе нельзя было найти ордена Святого Андрея Первозванного, то поверх кафтана были вышиты золотом, серебром и жемчугом крест и звезда, представлявшие подобие этого ордена. Помимо всех этих знаков царской власти Пугачев имел на груди епитрахиль, а на шее золотую цепь с большим, украшенным драгоценными камнями крестом. Он возложил на себя эти знаки священного сана по предписанию отца Юлиана на том основании, что истинный русский царь есть не только светский властитель, но и верховный покровитель Церкви, благодаря чему все его повеления в глазах набожного народа приобретали священный авторитет.
Позади Пугачева ехала Ксения между своим отцом и Чумаковым, остальные казаки следовали за ними.
Ксения была одета в белое платье, вышитое золотом, белая шелковая шапочка, отороченная мехом, украшала ее голову с длинными ниспадающими косами; но она привлекала все взоры не столько богатством своего наряда, сколько своей поразительной красотой: ее лицо было как бы преображено внутренним светом, а глаза сияли неземным блаженством.
При непрерывном ликовании народа Пугачев достиг ворот церкви. Здесь его ожидал отец Юлиан во главе всего яицкого духовенства. Пугачев и его свита сошли с коней, отец Юлиан поднял крест и, обращаясь к духовенству, громким голосом, слышным всему народу, воскликнул:
— Се настоящий и истинный царь Петр Федорович, спасенный чудом всемогущего Бога от коварных козней своих врагов. Приветствуйте избранника Божьего, верные слуги Православной Церкви!
Протоиерей яицкий, в полном облачении, окруженный духовенством, выступил навстречу Пугачеву, протянул ему крест для целования, а затем подал на серебряном блюде хлеб и соль, громко сказав:
— Господь да благословит твое вступление в храм, всемогущий государь Петр Федорович! Да укрепит Он десницу твою и меч твой на защиту Святой Православной Церкви!
Затем Пугачев, в сопровождении всего причта, приблизился к алтарю, где для него было приготовлено обитое пурпуром тронное кресло. Богослужение было совершено с большою торжественностью, и после освящения Святых Даров Пугачев поднялся, вынул саблю из ножен и, опустившись на колени перед алтарем, произнес:
— Прошу тебя, достопочтимый пастырь, освяти мой мет на борьбу с еретиками, которые ведут на гибель святую Русь православную!
Протоиерей окропил святою водой протянутое лезвие сабли, в то время как священники вслух произнесли молитву.
Пугачев снова поднялся, взошел на ступени алтаря, протянул освященное оружие над собравшимся народом и воскликнул:
— С Божией помощью сегодня мы снова вступили во владение нашим царством, отнятым у нас преступным образом. Повелеваем всем верным сынам отечества сплотиться вокруг нас, а кто ослушается этого приказа, тот будет повинен смерти, как изменник царю и отечеству; имущество его будет взято в казну, и каждый имеет право лишить его жизни. Наш первый указ в этот первый день дарованного Богом управления возвещает всему народу, что в нашем царстве на вечные времена отменяется крепостное состояние, отдающее одних людей другим в позорное рабство; отныне власть принадлежит только нам и нашему закону и всякий имеет право обращаться с просьбою или жалобой к нам ига поставленным нами наместникам. Земля принадлежит вольному крестьянину, который до сего времени обрабатывал ее в поте лица для своего господина; такова наша воля, а кто ослушается ее, тот будет считаться изменником и бунтовщиком.
Своды церкви снова огласились кликами тысячеголосой толпы:
— Да здравствует Петр Федорович! Слава царю и освободителю народа!
Пугачев дал время излиться восторженной благодарности, затем повелительно протянул саблю, и тотчас же наступила глубокая, благоговейная тишина.
— Вы все знаете, дети мои, — продолжал он громким голосом, — что я, ваш царь, раньше состоял в супружестве с чужестранкою, которую я возвеличил до себя, после того как она вступила в лоно Святой Православной Церкви. Екатерина Алексеевна оказалась недостойной милости, ниспосланной ей Богом; она запятнала себя изменой и ересью, а также сношением с темными силами ада, она истощила долготерпение Божие, владея престолом своего супруга вопреки Божеским и человеческим правам. Здесь, пред престолом Божиим, я отвергаю ту, которая некогда была моею супругой, и объявляю ее лишенною всех прав, и всякий, кто еще будет покоряться ей, достоин казни. Ответь мне, достопочтенный отец, вправе ли я, как царь, отвергнуть свою преступную супругу и разорвать все связывавшие нас узы, подобно тому, как великий царь Петр удалил от себя свою непокорную супругу Евдокию?
— Это твое право, великий государь, — ответил протоиерей, кланяясь со скрещенными на груди руками. — Господь услышал слова твои, произнесенные здесь, перед Его престолом, и с этой минуты Екатерина Алексеевна, называющая себя императрицей всея России, больше не супруга твоя; отныне она, отвергнутая тобою и Богом, становится ниже последней нищей твоего государства и всякий повинующийся ей будет врагом тебе, великий царь!..
— Вы слышали, сыны отечества и Православной Церкви? — воскликнул Пугачев. — Итак, я объявляю, что, очистив свою руку от нечистого соприкосновения с преступною еретичкою, я протягиваю ее для законного союза с православной благородной девицей Ксенией Матвеевной, дочерью храброго рода казаков яицких. Подойди ко мне, Ксения Матвеевна, и да благословит Господь наш союз!
Он сошел со ступеней, подал руку дрожащей девушке, лицо которой покрылось яркой краской, и подвел ее к протоиерею, перед которым она опустилась на колени, подавленная могучим впечатлением минуты.
Духовенство тотчас же приступило к венчанию.
По окончании церемонии Пугачев приблизил к себе Ксению, которая не в состоянии была вымолвить слово; один из младших священнослужителей надел на нее пурпуровую мантию, а на голову — шапочку с золотым венцом, наподобие той, которая была надета на Пугачеве.
— Вот наша супруга благоверная и ваша царица и государыня! — воскликнул Пугачев.
Матвей Скребкин и казаки, окружавшие ступени алтаря, опустились на колени и верноподданнически склонили головы. Пугачев обнял Ксению, которая, подняв на него свой взор, едва слышно прошептала:
— Мой супруг, мой бог и повелитель!..
Затем она в полубесчувственном состоянии склонилась на колени и поцеловала руку Пугачева, между тем как вся церковь и улица на далекое пространство огласились бурными криками:
— Да здравствует царь Петр Федорович! Да здравствует царица–матушка Ксения Матвеевна!
Чумаков также склонил колени и молитвенно сложил руки, но его взоры были опущены, лицо сохраняло мертвенную бледность, а с дрожащих губ среди тихого, прерывистого дыхания срывались дикие проклятия.
