— Безумец! Не понимает, что татарская власть за грехи наши дана нам навечно. Надо уметь с ними жить. Разве не так, бояре?
— Истинно! Сказать прямо: дадим богатые дары, не оскудели еще наши вотчины, найдется, что дать. Пусть поймут: мы супротив князя.
Разъяренные, потные, орали:
— Коли зайдет речь о том: убили, мол, воинов татарских, так кто убивал-то! Та же голь, которая ведет к разграблению нашего добра. Ворвутся злые — никого не пощадят! Голь перекатная убивала, пусть и возьмут взамен за своих хоть в десятеро, хоть в сто больше. Своих холопов прибавим.
— Пошлем им такую грамоту с человеком: он объяснит, скажет, где ударить по взбесившимся. Пусть только город не грабят, а дары дадим великие, не обедняем.
Так говорил Тимофей Андреев и все косился в угол, где сидела княгиня Ксения, безмолвная, тихая.
— Мать-княгиня, одобрения твоего хотим слышать. Молви!
— Говорите, бояре.
— Вот что мы надумали, мать-княгиня. Есть у нас верный человек — Юрок Лазута. Обозлен он и оскорблен князем. Ему пойти с грамотой нашей.
Лазута нервно поежился: «Где опаснее, там я, Юрок. Небось сам, старый боров, не пойдешь, в стороне останешься, если что…»
Расходились поздно. Не у всех было хорошо на душе. Но что скажешь — свое добро берегли, и Ксения тут, наверняка ей быть великой княгиней; со свету сживет— не согласись только.
В тот же вечер…
В раскрытое оконце Константин смотрел на затихающий дождь. Было хорошо, покойно на сердце: он все предусмотрел, обдумал, воинство у него собралось внушительное, только уж разве тьма-тьмущая навалится — тогда не выстоять. Но верил он, что неоткуда им взять большой рати. «Не так-то легко будет справиться с нами».
Шорох легких шагов заставил его обернуться. Увидел девушку. Она с испугом глянула на него, хотела поспешно уйти.
— А, это ты? — заговорил он. — Тебя зовут Росинкой? Красивое имя. Подожди, не убегай. Побудь со мной.
Константин шагнул к ней, робко дотронулся до ее руки и почувствовал, будто ожог прошел по телу. Ему стало неловко за это неосознанное прикосновение к ней, лицо запылало стыдом; переминался и не знал, как дальше быть. Ругнул себя; «Вот дурень, с девушкой даже поговорить не умею». Он, не знавший любви, не подозревал, что зародившееся с первой встречи чувство к ней было заметно по его глазам, по всему его поведению, но она, более чуткая, как каждая женщина, все поняла, ей стало тревожно.
— Князь, умоляю, — со страхом прошептала она. — Пойду я.
— Мой боярин вещает: последняя ночь у меня. Тебе меня не жалко?
— Князь, что ты говоришь! Жить тебе до тех лет, до каких дожил твой боярин.
— Почему ты меня пугаешься? — одним движением он вдруг поднял ее на руки.
— Бог не простит мне. Князь, умоляю…
Утром из Владимира прискакал молодой дружинник Топорок. На княжеском дворе соскочил с потного коня, всполошенно гаркнул:
— Идут!
— Где идут? Сколько?
— Сотен шесть-семь, если не поболе. Главный — тот самый мурза. Впереди идет — ну, которого мы из города выгнали, — Бурытай. Китаты, баскака, войска. Еще ждать надо, еще подойдут. Готовьтесь!
— Ты мне бабьи крики не разводи! — Данила Белозерец, только что вернувшийся с холма, где осматривал, как располагаются ратники, строятся засеки, сунул под нос гонца кулак. — Сатана! Опомнись и рассказывай. — Потащил ошалевшего Топорка к князю, приговаривая: — На язык пошлин нет, что хочет, то и лопочет. Накостылять бы тебе при всех. От кого гонцом послан, тому и рассказывать надобно. Учу, учу тебя, олуха, никакой пользы.
— Дык ведь не скрываясь они идут, — шмыгая, оправдывался Топорок. — Деревни, что по дороге попадаются, палят. Дымы кругом.
— Вот прогоним татарву, опять тебя в стадо отправлю коров пасти. Насколько опередил-то их?
— Они особо не торопятся, в деревнях застревают. Может, к вечеру подойдут, может завтрашним утром.
— Ладно, посиди здесь, в сенях. Позову.
У князя Данила застал кузнеца Дементия. Сидел тут и боярин Третьяк Борисович.
Кузнец пришел в княжеские покои с кожаной сумкой, высыпал на лавку странной формы железные шипы.
— Князь, вот подбрось любой из них, один заостренный шип всегда будет сверху.
— Что это? — удивился Константин. — Забав тебе недостает?
Но Третьяк Борисович к изделиям кузнеца отнесся серьезно:
— С давних пор известны такие поделки. Помогают, особенно когда хочешь оторваться от погони. Под копыта лошадей бросают их.
— Лошадей калечат? — неодобрительно заметил князь.
— Себя спасают.
— Нам-то зачем? Куда убегать собрались?
В это время и зашел Данила.
— Ты видел такие штуки? — указал ему князь на шипы.
— Видеть не видел, а слыхал про них. «Чесноком» называются. Разбойнички ими частенько пользуются, когда удирают с добычей. Чтоб не догнали. И для засад подходят. Могут пригодиться, княже.
— Ну, не знаю.
— Константин Всеволодович, гонец из Владимира прибыл. Уже идут. И много. Подробностей еще не спрашивал.
Позвали Топорка.
— Я не мог сосчитать — отрядами они идут. Но прикинул: сотен шесть-семь будет.
— Щедро расстарались. — Князь презрительно усмехнулся. — Надеются, в городе для всех найдется пожива.
— Само собой. Но не только затем идут: строптивых наказать хотят, — спокойно заметил Третьяк Борисович.
— Княже, я еще не все сказал, — продолжал Топорок. — Верные люди, к коим меня послали, велели передать тебе… К владимирскому баскаку прибежали вельможи убитого хана Сартака искать защиты от нового хана Берке. За ними идет войско. Один из вельмож — родич мурзе Бурытаю и обещал ему помощь. Большое ли у них войско — узнать не удалось.
— Это что же, на каждого нашего воина три-четыре ихних? — Князь с сомнением посмотрел на Третьяка Борисовича.
— А что ты, Константин Всеволодович, хотел? Того и надо было ожидать, — ответил боярин. — Потому мы и думаем, как лишить их преимущества в числе, потому и засеки делаем. Не терзайся, князь, даст бог отобьемся, — со слабой улыбкой договорил он. Повернулся к Дементию — Сколько у тебя этих разбойничьих поковок наберется?
— Наберется, боярин, весь кузнечный ряд старался.
— Ну ин ладно, — удовлетворенно кивнул Третьяк Борисович, — собирай со всего ряда, да, не мешкая, несите на холм. Мелькнула тут у меня одна затея… Как там войска встали? — спросил Данилу.
— Всех расставил.
— Собирайся, князь, еще раз посмотрим, уточним кое-что.
Данила пошел распорядиться, чтобы князю и боярину подавали коней. Шедшему рядом Топорку он сказал:
— Отдохнешь с дороги — да тоже не задерживайся.
Увидел, в глазах парня мелькнула безудержная радость, подумал: «Чему-то, дурень, обрадовался».
Невдомек было, что Топорок рвался увидеть свою Настаску.
Окоренковские мужики дело свое знали. Мощный завал из вековых елей и сосен был устроен по обе стороны холма. Да и как уронены деревья: ощетинились толстыми сучьями с той стороны, где врагу быть; с этой — стой в полный рост, сучья подрублены, ничто не мешает пустить прицельно стрелу, ткнуть рогатиной.
Осмотрев засеки, боярин оживился, похвалил мужиков.
На краю холма между засеками было шагов двадцать, дальше дорога полого спускалась в долину, за которой опять начиналась возвышенность. У конца засек и с той и с другой стороны стояли неохватной толщины сосны. Не надо было особо задумываться, чтобы понять — Окоренок их пощадил с какой-то целью.
— Ну, так что же ты удумал? — спросил князь с улыбкой.
— Потерпи, князь, не гоже мне говорить за вашего воеводу.
Третьяк Борисович между тем пристально разглядывал уходящую вдаль дорогу, стиснутую лесом. У него уже созрела мысль, как начать битву, чтобы ошеломить нападающих внезапностью; теперь он терпеливо ждал, что скажет Окоренок: даже случайно оброненное слово может натолкнуть на более удачное решение.
Наконец подскакали Драгомил и Белозерец. Соскочили с коней, Драгомил поклонился, попросил прощения, что заставил ждать.
— Дед все уже, видимо, рассказал вам?
— Да ничего он не рассказывал! — вспылил Константин Всеволодович, уже потерявший терпение.
— Дед предлагает подрубить эти две сосны…
— И загородить ими дорогу, — раздраженно досказал князь. — Не ты ли говорил, что дорога должна быть открытой? Воинам простор нужен?
— Зачем ты так, внучек? — не удержался от упрека Третьяк Борисович. — Ты не дал ему досказать. Говори, сотник. Константин Всеволодович раздражен не в меру, но не из-за тебя.
Константин Всеволодович только покосился на него: сегодня все с ним так разговаривают, будто он уже и не князь.
— Мы выманим на холм врагов ровно столько, сколько у нас хватит сил, чтобы стиснуть их и изрубить. Дед по знаку повалит деревья — закроет путь другим. Татары пойдут валом, дорога за холмом будет забита ими. Двести лучников из-за засек — это сила, они могут заставить ближние ряды повернуть коней, сбить весь их строй, А дальше уж как бог даст.
