Я попыталась сосредоточиться. Слова прыгали, словно в тумане, теряя всяческий смысл. В конце концов я прошептала:
— Не могу прочесть. Скажи, о чем там говорится?
Фернандо бросил взгляд на Каррильо:
— Это означает, что, лишив тебя прав на наследство, Энрике совершил последнюю ошибку. По всему королевству начались волнения. От Висайи до Хаэна и во всех городах между ними народ выступает против лишения тебя наследства и выходит на улицы. — Он заговорил быстрее. — Из Авилы вышвырнули приспешников Вильены; в Медина-дель-Кампо клянутся, что будут драться за тебя насмерть. Они говорят, что Иоанна ла Бельтранеха — отродье шлюхи, а ты — единственная наследница Кастилии. Народ хочет тебя, Изабелла. Это письмо — приглашение из Торо прибыть в город. Мы получили десятки подобных писем со всей Кастилии, и во всех городские власти клянутся открыть перед нами ворота.
— Их просто подкупили, — фыркнул Каррильо. — Обещаниями, которые мы не в состоянии исполнить.
— Подкупили? — Я взглянула в горящие глаза Фернандо. — Чем? Нам нечего предложить.
— Лишь обещание мира, справедливости и процветания, — ответил он. — Мы это уже обсуждали, помнишь? Так уж случилось, что это и есть наше tanto monta. В городах знают, что мы можем им предложить, поскольку я послал личных представителей, чтобы те об этом сообщили. Они больше не в силах пережить голод, вражду, обесценивание денег и высокомерие грандов. Все презирают короля, и мы — их единственная надежда на то, чтобы восстановить справедливость. Пришло наше время. Мы должны завладеть королевством.
— Какими силами? — воздел руки Каррильо. — Слуг, пажей и конюхов? — Он расхохотался. — Собственно, почему бы и нет? Пошлем Чакона, пусть заявит права на Торо от вашего имени!
— Я окажу поддержку, — спокойно сказал адмирал.
Каррильо замер. Фадрике шагнул к нам — невысокий, уверенно держащийся, в изящном темном бархатном камзоле.
— Я обещал вашему высочеству своих солдат и могу призвать еще. Мы наверняка сумеем взять Торо и Тордесильяс.
— Что насчет остальных? — возразил Каррильо. — Авилы? Медины-дель-Кампо? Сеговии? Сумеете захватить все эти города силами своих солдат, сеньор? Вряд ли даже вам, главе могущественного рода Энрикесов, под силу призвать столько людей.
Адмирал наклонил лысую голову:
— Да, верно. Но, как я понимаю, нам поможет маркиз де Мендоса, и свою поддержку предлагает герцог Медина-Сидония в Севилье. Вместе мы сумеем собрать достаточно сил, чтобы король дважды подумал, прежде чем ввести в действие свои указы.
— Нам поможет маркиз де Мендоса? — Каррильо медленно повернулся к Фернандо. — Но клан Мендоса всегда поддерживал короля. Как вам удалось…
— Легко, — улыбнулся Фернандо. — Как и любому гранду, сеньору Мендосе приходится вести дорогостоящий образ жизни. В обмен на мое предложение кардинальского сана для епископа, брата маркиза, вместе с существенным жалованьем Мендоса с радостью согласился на наши условия.
— Кардинальский сан? — Каррильо, побледнев, ошеломленно уставился на него. — Вы пообещали этому сладкоречивому епископу Мендосе награду, которая по праву принадлежит мне?
— Я ничего не обещал, — холодно проговорил Фернандо. — Это сделал кардинал Борджиа из Валенсии. Он также дал слово прислать соизволение, которое вам не удалось получить, на мой брак с ее высочеством. Так что, как видите, у нее есть все причины отстаивать свою точку зрения.
Каррильо вытаращился на Фернандо:
— Он мой! — От его отдавшегося эхом по залу рева вскочили, рыча, дремавшие у камина собаки. — Мой! — Он грохнул мясистым кулаком по столу. — Сан кардинала принадлежит мне. Он должен быть пожалован мне по церковному закону. Я — пожизненный служитель церкви в Кастилии. Именно я поддерживал ее высочество и боролся за ее права все эти годы!
Он тяжело дышал, с губ его брызгала слюна. Я с трудом подавила желание попросить его вести себя повежливее. Внезапно мне показалось, будто в зале не осталось никого, кроме Фернандо и Каррильо, которые смотрели друг другу в глаза, словно бойцы на арене. Все остальные стали лишь частью фона, не более значительной, чем гобелены, канделябры и ворчащие собаки, превратились в зрителей, наблюдающих за мысленным поединком между человеком, что оказывал влияние на мою жизнь с тех пор, как впервые подошел ко мне в Авиле, и моим мужем, которому я отдала сердце.
Фернандо не шевелился, не сводил немигающего взгляда с Каррильо. Наконец нарушил повисшую в зале напряженную тишину, повернулся ко мне:
— Мой дед и я считаем, что осуждающего письма будет вполне достаточно. Если ты публично отвергнешь действия короля, подтвердишь, что считаешь их оскорблением для себя, этого хватит, чтобы обрести лояльность со стороны городов. Нам не требуется армия, хотя мы ее и соберем. Твое письмо, вывешенное на дверях каждой церкви и на каждой площади, удовлетворит всех. Con blandura, — с улыбкой добавил он. — Разве не так ты всегда говоришь?
За год нашего замужества он узнал меня намного лучше, чем Каррильо. В отличие от архиепископа, понимал, что мне отвратителен бессмысленный хаос правления Энрике, что я предпочла бы поддерживать некое подобие мира, пока мы прокладываем мой неотвратимый путь к трону. Мне не хотелось, чтобы подданные королевства страдали больше, чем уже выпало на их долю. И я не желала, чтобы от моего имени творились смерть и разрушения.
Я кивнула, чувствуя пронизывающий взгляд Каррильо:
— Да, именно так я всегда и говорю.
Переведя взгляд с Фернандо на архиепископа, я вдруг почувствовала, что мне хочется его утешить, — настолько постаревшим и усталым он мне показался. Никогда раньше не замечала кровавых прожилок на его лице, слезящихся глаз, отвисших щек, тусклого серебра в редеющей гриве. Он столь долго был для меня воплощением неутомимой грубой силы, что я не осознавала бремени прожитых им лет.
— Я сделаю все возможное, чтобы все ваши заслуги, церковные и прочие, были должным образом вознаграждены, — сказала я ему. — Можете не сомневаться, вы останетесь одним из моих самых доверенных советников.
Он долго смотрел мне в глаза. Я ничего не могла прочитать в его взгляде; казалось, лицо его превратилось в непроницаемую маску. Меня испугала происшедшая с ним внезапная перемена — прежде он всегда открыто проявлял передо мной свои чувства.
Затем он повернулся и вышел. Никто его не окликнул. Я начала вставать, намереваясь последовать за ним, но почувствовала на рукаве пальцы Фернандо.
— Нет. Пусть идет, — прошептал он. — Он нам больше не нужен.
Тяжелые шаги архиепископа смолкли в коридоре. Заскулили собаки, вновь укладываясь на потертый ковер у огня. Адмирал ждал, отведя взгляд. Чакон преданно посмотрел на меня, и мне стало ясно — он не хуже меня понимает, что все только что радикально изменилось.
После долгих лет постоянного влияния Каррильо я внезапно от него освободилась.
Я повернулась к Фернандо.
— Мне нужны перо и чернила, — спокойно сказала я, снова села и пододвинула к себе чистый лист бумаги.
Я сделала свой выбор.
Отныне нам с Фернандо предстояло следовать к своей цели в одиночку.
В моем письме говорилось: «Если в гневе или следуя дурному совету Энрике откажет мне в праве на трон, это станет немалым оскорблением и позором для королевства. Король ответит перед Господом за совершенное им зло, в то время как принц и я ни в чем не будем виновны».
То было весьма дерзкое заявление, намекавшее, что Энрике подвергает королевство опасности. И реакция на него в последующие месяцы оказалась именно такой, как предсказывал Фернандо. В городах и селениях, которые прежде поддерживали Энрике или сохраняли нейтралитет, распространяли мое письмо и вывешивали на стенах флаги с нашими переплетенными инициалами и словами: «Кастилия для Изабеллы!» Я пыталась возражать, говорила Фернандо, что не желаю славы узурпаторши, посягнувшей на права Энрике, но муж лишь смеялся.
— Какие права? Авила, Медина-дель-Кампо и еще шесть городов уже за нас, а сегодня вечером я отправляюсь в Сепульведу, чтобы вышвырнуть оттуда чиновников Вильены по требованию самого города. Если так пойдет и дальше, к Богоявлению вся Кастилия станет нашей.
Он плавал в своей стихии. Облачившись в кольчугу и доспехи, объединил солдат адмирала и посланные с юга Медина-Сидонией силы в готовое к бою войско, способное крушить стены, отпирать ворота и расправляться с королевскими гарнизонами под покровом ночи, когда лишь луна освещала им путь. К середине тысяча четыреста семьдесят второго года в наших руках оказалось более половины из четырнадцати главных городов Кастилии, а к началу тысяча четыреста семьдесят третьего мы уже были уверены в своей безопасности и перебрались наконец из Дуэньяса в большую новую резиденцию в Аранда-де-Дуэро, возле Вальядолида. Как только мы обосновались в новом дворце, даже самые непокорные гранды, что предпочитали содействовать Энрике и его зловещему фавориту, начали посылать нам тайные обещания поддержки.
