как малознакомые люди.
Ненависть к Пушкину у Идалии не проходила. Она проявлялась особенно в ее письмах к Дантесу. Ненависть к Пушкину и нежная дружба к Дантесу, скорее похожая на любовь:
«Бедный друг мой, при мысли о вашем заключении сердце кровью обливается. Не знаю, чего бы я ни дала, чтобы прийти немного поболтать с вами; мне кажется, что все, что произошло, это сон, но дурной сон, чтобы не сказать „кошмар“, так как в результате я лишена возможности видеть вас… До свидания, мой прекрасный и милый узник, я не теряю надежды увидеть вас до вашего отъезда.
У вас есть дар заставлять меня плакать, но на этот раз это слезы, которые облегчают, потому что ваш подарок на память меня донельзя трогает, он больше не покинет моей руки; но я сержусь на вас, друг, за то, что вы думаете, будто стоит вам уехать, и я забуду о вашем существовании; это доказывает, что вы меня еще плохо знаете, потому, что если уж я люблю, то люблю крепко и навсегда».
Писала она и Екатерине Николаевне, жене Дантеса, когда та уже жила с мужем за границей:
«Я вижу довольно часто ваших сестер у Строгановых, но отнюдь не у себя: Натали не имеет духа притти ко мне, мы с ней очень хороши: она никогда не говорит о прошлом. Оно не существует между нами; и потому, хотя мы с ней в самых дружеских отношениях, мы много говорим о дожде, о хорошей погоде, которая, как вы знаете, редка в Петербурге… Натали все хороша, хотя очень похудела. Ее дети хороши, мальчики в особенности похожи на нее и будут очень красивы, но старшая дочь — портрет отца; это великое несчастье».
Идалия Григорьевна Полетика прожила до глубокой старости. Она умерла в 1890 году, но ее странная ненависть к Пушкину не унималась до самой ее смерти. И даже когда еще при ее жизни Пушкину воздвигли памятник в Москве, она грозилась приехать и плюнуть на него.
…Венчался Ланской с Натальей Николаевной в Стрельне, где стоял его полк. Любила ли она его? Он твердо знал, что беспредельно уважала — за доброе отношение к ее детям, за любовь к ней. Она ведь так устала от одиночества, устала от долгов, трудностей быта, сложности воспитания детей, когда все надо было решать одной. Любовь пришла потом. Любовь глубокая, соответствующая летам, без страсти, как откровенно писала она ему, и от этого более прочная.
После свадьбы, как полагалось по этикету, ездили с визитами.
— Друг мой, — сказала Наталья Николаевна мужу, — я много думала о том, стоит ли к Плетневу ехать вдвоем? Не будет ли бестактным нам, счастливым, ехать к другу Пушкина?
Ланской согласился, и она поехала одна. Наталья Николаевна видела, как вначале обиделся Плетнев такому странному свадебному визиту и принял ее сухо. А провожал ее он с увлажненными глазами, целовал ей руки и от души желал счастья. Он понял ее сердечный такт, утонченное понимание обстоятельств.
Обстоятельства… Не они ли и свели Наталью Николаевну с Ланским? В Баден-Бадене, на лечении, он подружился с ее братом Иваном Николаевичем Гончаровым, который жил там с больной женой.
Наталья Николаевна заканчивала читать «Сказку о царе Салтане», в комнату уже пришла няня — приготовилась укладывать детей спать.
— Мамочка, а правда, что сказку эту придумал сам папа? — все еще не верила семилетняя Таша.
— Папа очень много сказок сочинял. Да еще каких! — за мать ответила старшая Мария.
Наталья Николаевна закрыла книгу.
— Мамочка, а можно мне ее взять с собой? — потянулся к книге Саша.
— Зачем, Сашенька? — удивился Гриша.
— А я поставлю ее на столик у кровати и ночью во сне увижу папу.
— Возьми. Только не запачкай и не помни, — с грустной улыбкой разрешила Наталья Николаевна.
И только няня увела детей, как вошла горничная и доложила:
— Петр Петрович Ланской.
«Какой Ланской? — подумала Наталья Николаевна. — Не знаю такого». И сказала с неудовольствием:
— Просите.
Она подошла к зеркалу, поправила прическу. Постояла у дверей, дав возможность горничной провести Ланского в гостиную, и вышла туда. Увидела генерала — он уже успел положить на стол, покрытый вышитой скатерью, большой сверток и конверт.
— Это письмо и посылка вам от Ивана Николаевича, с которым я имел счастье познакомиться в Баден-Бадене, — сказал Ланской и так хорошо улыбнулся, что у Натальи Николаевны мгновенно улеглось недовольство, вызванное его приходом.
Она попросила его сесть и сама села напротив, про себя отметив, что у него приятное, располагающее лицо, а манеры простые, без нарочитой развязности и мешающей скованности.
Неожиданно в гостиную, не зная, что там гость, с громким смехом ворвались дети:
— Маменька, спокойной ночи!
— Приятного сна!
— Будь здорова!
И, увидев гостя, дети смущенно замолчали.
Наталья Николаевна тоже смутилась. Она не знала, как Ланской расценит это внезапное появление детей. Но Петр Петрович встал, подошел к детям и, положив руку на кудрявую головку Гриши, сказал:
— Конечно, маман обязательно надо пожелать и приятного сна и здоровья. Тебя как зовут?
— Гриша.
— А тебя? — наклоняясь, спросил он самую маленькую.
— Я — Таша.
— Тебя, значит, назвали в честь мамы? Очень хорошее имя.
— А меня зовут Машей, — сказала старшая.
— Я знаю, — к изумлению детей и Натальи Николаевны, сказал Ланской и, посмеиваясь, указывая на Сашу, добавил: — А ты — Саша.
Дети вдруг почувствовали искренний интерес взрослого к себе. Они окружили Ланского и наперебой стали расспрашивать его, откуда он знает их имена.
— А я немножко колдун, — засмеялся Ланской, — все знаю. Знаю, что спальня у вас в самой дальней комнате. Знаю, что у Гриши есть лошадка, у Таши кукла. Маша очень любит рисовать, а Гриша умеет изображать слона.
Наталья Николаевна засмеялась и тоже подошла к детям.
— А вас как зовут? — уже смело спросила Маша.
