Он сделал паузу и стоял за столом с трагическим видом. Но это уже не производило впечатления, ему не верили больше. Было похоже, что деньги взяты из источников, о которых Шевцов предпочитает не говорить. У Нобеля брал, где еще побирался?
Встал Вася Алексеев:
— Пускай об этих деньгах хорошенько подумают товарищи, которые на прошлом заседании поддерживали шевцовский устав. Тут цепочка одна — Шевцов пишет устав на манер того, что у общества «Маяк», а Нобель, который раньше давал деньги «Маяку», теперь дает Шевцову. Правда, меньше. «Маяку» он платит пять тысяч в год, Шевцову отвалил три сотенных бумажки. Ничего, может, еще отвалит, деньги у него есть. А Шевцов постарается заслужить. Всё, что он делает в Союзе, — всё это в интересах буржуазии, так как отвлекает молодежь от борьбы за дело рабочего класса. Шевцов знает, что делает, но вы… Неужели вы не видите, что он заставляет вас плясать под дудку господ нобелей?
— Я протестую! — кричал Шевцов. — Эти нападки направлены к расколу нашей организации.
Он кричал еще что-то о большевиках, обвинял их в покушении на свободы… Слов было уже не разобрать в поднявшемся возмущенном гуле. Все вскочили с мест.
Дрязгов растерянно стоял, забыв про свой председательский колокольчик. Он не смел заступиться за Шевцова.
Вася Алексеев снова вышел к столу:
— Мы занимались политикой и будем ею заниматься — в интересах революции, в интересах рабочего класса, и вы, господин Шевцов, напрасно надеетесь нам запретить это. Рабочая молодежь не пойдет за вами. А вам, я повторяю снова, вам пора уходить. Вам с рабочей молодежью не по пути. Мы категорически требуем вашего ухода.
На этом заседании Шевцов был снят с председательского поста. Никто не выступил в его защиту.
Только потом, когда делегаты районов разошлись, Шевцов собрал исполкомовцев в своем солидном и тихом кабинете. Он пробовал спасти что было можно. Председателем сделали Дрязгова — в нем Шевцов был уверен, — решили скорее закончить ремонт помещения, устроить там торжественное открытие организации «Труд и свет» Может быть, молодежь, увидев, как старается для нее исполком, снова пойдет за ним, отвернется от Алексеева, от всех этих большевиков, вносящих смуту и раскол?..
В конце июля — начале августа происходило событие огромного исторического значения — в Питере заседал съезд партии. Вася был делегатом. 26 июля собрались в небольшом доме «Сампсониевского братства» на Выборгской стороне. Михаил Степанович Ольминский поднялся на возвышение. Он был самым старшим среди двухсот делегатов, заполнивших зал, ему перевалило за пятьдесят, и Васе этот красивый, статный человек в сюртуке казался стариком. Съезд был молод, средний возраст делегатов не достигал и тридцати. Даже Вася в свои двадцать лет не был самым юным. В зале сидели делегаты, которым едва исполнилось восемнадцать-девятнадцать. Но здесь был цвет партии, и он собрался для решений, которым предстояло определить пути истории, судьбу поколений и народов.
— Товарищи! Организационное бюро по созыву партийного съезда поручило мне открыть съезд, — сказал Ольминский.
Вася слушал его спокойную и торжественную речь и вглядывался в лица делегатов. Некоторых он знал раньше, о многих слыхал. Перед открытием съезда делегаты стояли группами, разговаривали. То к одному, то к другому из входящих бросались навстречу товарищи. Долго жали руки, обнимались. Встречались старые друзья, не видевшиеся многие годы. Их дружба началась на сходках и маевках, в тюрьмах, в далеких поселениях.
Знакомясь с новыми товарищами, многие называли себя подпольными именами: «Владимир», «Вера»… Впрочем, это была не только старая привычка. Съезд, собравшийся в «свободной» России, проходил полулегально. Временное правительство могло его разгромить, и это все понимали. Вася знал, что вокруг «Сампсониевского братства» и дальше на примыкающих улицах стоят рабочие патрули, в разных домах и дворах, скрытые от постороннего глаза, заняли позиции боевые дружины. Но думалось не о том, что могло случиться сегодня. Думалось о светлом завтра, о великом повороте, для подготовки которого и собрался съезд.
Первое заседание было недолгим, решили только, как дальше работать, выслушали несколько приветствий, но уже со следующего утра работа пошла напряженно, заседали с 10 утра до 10 вечера — очень многое предстояло обсудить, а времени терять было нельзя.
В первый день Яков Михайлович Свердлов, говоря о том, как организационное бюро готовило съезд, заявил:
— По вопросу о докладчиках организационное бюро сделало всё, что могло, но съезду придется отказаться от тех докладчиков, к голосу которых мы привыкли прислушиваться.
Его могучий бас зазвучал приглушенно. Вася снова непроизвольно обежал глазами зал. Трудно было смириться с тем, что Ленина нет на съезде. Опять в подполье…
О Ленине думали все. Едва Ольминский открыл съезд, как предложили выбрать почетным председателем Ильича. Разом поднялись руки делегатов — все до единой. И чем дальше шел съезд, тем очевиднее было, что Ленин занимает тут не только почетное место. Он в самом деле руководил — незримо, но постоянно. От него исходили положения главных докладов, им были продуманы решения. Свердлов ведь сразу сказал:
— Будет сделано всё, чтобы получить резолюции отсутствующих товарищей и выяснить их отношение к предлагаемым резолюциям.
И это было сделано. Но всё равно так хотелось, чтобы Ленин был здесь, между ними, — в зале, за столом президиума, на трибуне… А вместо этого приходилось решать вопрос о его явке на суд Временного правительства. Делегаты волновались. То, что они думали, сказал Дзержинский:
— Мы должны разъяснить товарищам, что мы не доверяем Временному правительству и буржуазии, что мы не выдадим Ленина…
Так и решил съезд.
Три дня шли заседания в зале «Сампсониевского братства», на четвертый делегаты по дороге на съезд прочли в газетах о новом постановлении Временного правительства. Военному, морскому министерствам и министерству внутренних дел давалось право закрывать собрания и съезды, «которые могут представлять опасность в военном отношении или в отношении государственной безопасности».
— В нас прицеливаются, — заметил Вася.
За последние недели много большевиков было схвачено и брошено в тюрьмы. Делегаты знали, что происходило в июльские дни во дворце Кшесинской, как орудовала в партийной типографии воинская команда, присланная «для охраны». Об этом рассказал на съезде Яков Михайлович Свердлов:
— Караул занял помещение и организованно, умело, холодно произвел разгром типографии. Караул состоял из взвода кавалеристов под командой двух офицеров. Когда мне удалось после разгрома войти в типографию, картина была ужасная. В конторе всё разбито: телефон, бювар, стол; шрифт весь рассыпан и смешан, набор тяжелым орудием разбит и разгромлен. Громилы проникли и в машинное отделение. Орудовали ломами, пускали машину задним ходом, часть машин совершенно разбита.
Надо было принять меры на случай, если съезду придется оборвать работу, не доведя ее до конца. В тот день заседание было закрытым. Даже протоколов не вели. Выбирали новый Центральный Комитет. Каждого кандидата тщательно обсуждали — кроме нескольких самых известных товарищей. Когда называли имя, кандидат вставал и выходил за дверь…
Голосование было тайным, подсчет голосов поручили президиуму, а результаты решили не оглашать. Реакция ведь охотилась за большевистскими вождями. Только на последнем заседании, когда съезд уже закончил всю работу, были названы некоторые цифры. Серго Орджоникидзе предложил объявить, кто получил наибольшее число голосов. Тогда было названо имя Ленина, и съезд бурной овацией встретил его.
На следующий день после выборов «Сампсониевское братство» уже пустовало. Напрасно рыскали сыщики Временного правительства. 30 июля вечером делегаты собрались уже в другом конце города, за Нарвской заставой. Они заполнили комнату райкома на Новосивковской, ту, где со времен чайной стоял старый бильярд с порванным сукном. Теперь бильярд убрали, но комната всё равно была слишком мала. Усевшись, прослушали и обсудили два доклада о текущем моменте. Говорили о войне, об отношении к Советам, о курсе, который партии предстояло взять.
— Завтра с утра соберемся в другом месте, в доме номер два по Петергофскому шоссе, сразу у Нарвских ворот. Там сможем работать в более удобных условиях, — объявил в конце заседания Яков Михайлович Свердлов.
Вася стал объяснять товарищам, как попасть в новое место. Он всё там знал, ведь он и предложил перенести заседания съезда туда. Вечером 29 июля Яков Михайлович Свердлов приехал на Новосивковскую. Вася Алексеев был уже в райкоме. Свердлов совещался с Косиором, познакомился со всеми товарищами в райкоме, каждого расспросил, давно ли в партии, много ли работал в подполье, к чему его больше влечет. С Васей он говорил, как со старым знакомым. Память на людей у него была необыкновенная, и Васю он знал хорошо.
