— А помните, как вы пришли впервые в нашу больницу? Сознайтесь, небось вас многое удивило тогда?
— В первую минуту я, конечно, удивился, но вскоре понял, в чем дело… И почему секретарь министра потребовал подписи более благонадежного врача.
— Для меня было бы оскорбительным, если бы я пользовался их доверием! Они меня только терпят, как, впрочем, терплю их и я до поры до времени.
— Мне кажется, что нам не так–то уж долго придется их терпеть.
На веранде появились Гоги и Мзия, одетые по–дорожному. Мзия собралась провожать отъезжающих до Самтреди. Бичико был занят перетаскиванием чемоданов в уже запряженный фаэтон.
— Ну, молодежь, смотрите не увлекайтесь и не мозольте глаза нашему, с позволения сказать, правительству! — с шутливой напыщенностью произнес Куридзе.
Бичико уже усаживался поудобнее на козлах. Варвара Вахтанговна целовалась с Ольгой Соломоновной. Смагин кинул прощальный взгляд на уютный сельский домик, плотно окруженный ветвями деревьев, с которых осыпалась последняя листва, и подумал с умиротворенной грустью, что перевернулась еще одна страница его жизни.
Возвращение в Тифлис. Бакинское письмо. Снова ВезниковПо возвращении в Тифлис Смагин нашел на своем письменном столе два письма. Одно было из Баку, куда его приглашали прочесть несколько лекций об искусстве Советской России, другое — от Везникова, приглашавшего зайти на чашку чая.
Бакинское письмо он отложил в сторону, а везниковское порвал и выбросил в корзину.
Немного отдохнув после поездки, Смагин вышел прогуляться. Пройдя Оперный театр, приостановился. Его поразил неимоверный шум, заглушавший все звуки уличного движения. Это был оглушительный щебет птиц, возвратившихся из своих ежедневных загородных полетов в поисках пищи.
Или это был какой–то особенный день, или прежде Смагин не обращал внимания на эти полчища птиц, но сейчас он почувствовал, что сам как бы растворяется в этом немолчном гомоне. Птицами были усеяны деревья, подоконники, крыши домов и телеграфные провода.
И вдруг рядом с ним, как фальшивая нота в стройном оркестре, прозвучал голос точно выросшего из–под земли Везникова:
— Ба–ба–ба! Где вы пропадали? Получили мое письмо? Ведь сегодня вечером я вас жду, есть верное дело. Когда вы едете в Баку?
— В Баку? — изумленно переспросил Смагин.
— Вы же получили приглашение поделиться вашими воспоминаниями о советском рае?
— Везников, это становится скучно.
— Ей–богу, вы лишены чувства юмора. Ведь я же искренне радуюсь вашим успехам.
— Какой же это успех? И потом я еще не решил, поеду в Баку или нет.
— Нет, поедете, потому что за это вам заплатят.
— Неужели вам не надоело повторяться? Лучше скажите, как вы узнали; что я получил приглашение.
— Что за наивные вопросы! Ведь мы живем в демократическом государстве, в котором никто не скрывает своих намерений. Мне сказал об этом Абуладзе, а он прочел в газете… Ведь у нас свободная пресса!
— Что же было там написано?
— Что пишется в таких случаях: «Известный лектор, снискавший печальную известность своей пробольшевистской ориентацией, получил приглашение поделиться воспоминаниями о советском рае… Скатертью дорога!» Видите, я запомнил почти наизусть эту заметку. А слова о советском рае — это плагиат, а не собственное мое остроумие… Но все это чепуха. Плюньте на них с высокого дерева. У меня к вам настоящее дело. Вы будете у меня сегодня?
— Нет.
— В таком случае да благословит нас аллах, поговорим у этого мавританского оазиса. — И Везников показал рукой на Оперный театр, выстроенный в мавританском стиле.
— Простите, Везников, но нам не о чем говорить.
— Вот чудак! Не обольщайтесь, лекция даст вам гроши, а я предлагаю вам заработать по–настоящему на этой поездке.
— Зарабатывайте сами!
— Открыл Америку! Если бы я мог сейчас выехать в Баку, я бы не стал с вами делиться заработком.
— Вам не приходило в голову, что подобные предложения оскорбительны? — сухо произнес Смагин.
— Снимите повязку с глаз, не то расшибете лоб. Я вам протягиваю руку, чтобы помочь, а вы… Что за чудовищная гордыня, что за сектантское упрямство!
— Простите, мне некогда, — резко сказал Смагин и быстро отошел от Везникова.
Тот без всякой церемонии догнал Смагина и ехидно прошипел:
— Вы против нетрудовых доходов? Да? Все вы лицемеры и фарисеи! Ну ладно, желаю вам успеха в вашей бакинской авантюре. Только не забывайте, что фанатиков там куда больше, чем в богоспасаемой Грузии. Когда будете проходить мимо азиатских заборов, смотрите в оба, чтобы какой–нибудь шальной камень не проломил вам голову!..
бакинское утро. временное пристанище. «француз»
Смагин перешел на другую сторону проспекта Руставели и по Крузенштернской поднялся на Судебную.
Варвара Вахтанговна обрадовалась ему, как будто не видела целую вечность. Гоги, словно маленький мальчик, начал прыгать вокруг, вырывая из рук шляпу и неуклюже помогая снять пальто.
На синей керосинке, занявшей свое старое место на полу и ничуть не потускневшей от своего путешествия в Гурию, — ему показалось, что она даже помолодела и похорошела, — кипел знакомый чайник.
Смагин рассказал про свою встречу с Везниковым. Гоги хохотал до упаду, а Варвара Вахтанговна возмущалась наглостью Везникова и все время повторяла: «Какая скотина! Какая скотина!»
— Мама, не обижай скотины! — среди взрывов хохота выкрикивал Гоги.
Когда Гоги наконец затих, Смагин рассказал о приглашении в Баку.
Гоги был в восторге.
— Как я рад за Александра Александровича! Мама, милая, отпусти меня, я тоже поеду.
— Да ты спроси сначала у Александра Александровича, возьмет ли он тебя с собой.
— Но почему же ему не взять? — вскричал Гоги. — Ведь правда? — обратился он к Смагину.
— Мне будет веселее ехать.
— Вот видишь, мама!
— Ну что за непоседа, — с напускной суровостью сказала Варвара Вахтанговна. — Сегодня только сошел с поезда и уже опять хочет трястись в вагоне.
— Мама! Я никогда не видел Баку. Это так интересно!
— В самом деле, почему бы ему не поехать? — сказал Смагин. — Поездка займет самое большее десять дней. Семья Куридзе раньше чем через две недели не вернется в Тифлис, так что Гоги свободен.
— А обо мне вы не подумали? — улыбнулась Варвара Вахтанговна. — Что я буду скучать?
— Ах, мама, ведь мы тоже будем скучать без тебя, но все же как было бы хорошо повидать новые места, послушать, как Александр Александрович будет выступать в новой аудитории…
— Конечно, это будет хорошо, — подтвердил Смагин.
— Ну, я вижу, все вы в заговоре. Бог с вами, поезжайте. Только, Саша, будьте осторожны, эти мусаватисты такие бандиты…
— Мама, наши меньшевики не лучше.
— Ладно, ладно. Сбегай лучше за хлебом. Обед я приготовила.
Варвара Вахтанговна не отпустила Смагина и заставила пообедать вместе с ними.
Во время обеда они обсудили план поездки в Баку и решили, что выехать надо с таким расчетом, чтобы обязательно вернуться до возвращения семьи Куридзе из Гурии.
Было ровно девять часов утра, когда поезд подошел к перрону бакинского вокзала.
Смагина и Гоги встретил заведующий клубом нефтяников Вершадский. Он проводил их на Сабунчинскую улицу, в квартиру своих знакомых, в которой им была отведена комната, и, извинившись, что ему надо спешить в клуб, сейчас же оставил их.
Едва они успели расположиться, как раздался стук в дверь. Дверь распахнулась, и в комнату влетел молодой человек лет двадцати пяти.
Он быстро подошел к Смагину, бесцеремонно рассматривая его своими острыми зеленовато–серыми глазами. На губах его блуждала улыбка.
Это вторжение постороннего было настолько неожиданным, что в первую минуту Смагин растерялся. Гоги стоял в стороне, раздраженно наблюдая за вошедшим.
— Очень приятно познакомиться, — произнес молодой человек, слегка и, по–видимому, умышленно картавя. — Я много о вас слышал. Хоть вы наконец встряхнете наше болото. Здесь такая скука! Простите, что я забыл вам представиться: поэт де Румье. Не удивляйтесь. Я русский с ног до головы и только ношу французскую фамилию. По семейным преданиям, мой прадед бежал от гильотины и, из благодарности к приютившей его матушке России, вступил в ряды ее доблестных воинов… Впрочем, это не относится к делу. Я пришел к вам с предложением. В связи с вашим приездом в Баку мы наметили устройство грандиозного поэзовечера при вашем благосклонном участии…
— Кто это «мы»? — спросил Смагин.
— Русские поэты, находящиеся здесь, или застрявшие здесь, или бежавшие сюда из отечества, объятого пожаром.
— Но я не пишу стихов.
— От вас никто их и не требует. Вы прочтете очерк об искусстве Советской России. Эта тема гарантирует полный сбор.
— Я выступаю здесь в клубе нефтяников, и…
— Знаю, знаю, — перебил его де Румье, — потому–то я и ворвался к вам в первую же минуту вашего приезда. Я живу рядом, в этой же квартире. Должен вас предупредить, что клуб нефтяников едва сводит концы с концами. От него вы получите одни рожки да ножки.
