Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— Вы не знаете? В прошлый раз он играл с нами на деньги, полученные им из казны на приобретение государственного коня[333], и все спустил. Его отец, узнав об этом, пришел в неописуемый гнев и приказал высечь сына, как негодного раба, после чего отослал жить в деревню.

— Жаль молодого человека, — сказал Сильван, быстро переглянувшись с Волкацием, — но он был слишком уж горяч в игре…

Подходя к трибуналу, все трое увидели среди толпившихся возле него людей Вибия Либона, который оживленно беседовал с одним из истцов, известным в деловых кругах капуанским менялой.

Либон, завидев друзей, оставил капуанца и поспешил к ним.

— Слыхали? — наскоро поздоровавшись со всеми за руку, сказал он. — Минуций, оказывается, продал свой дом в Риме — единственное, что еще не подвергалось залогу.

— Не думаю, что Минуций продал свой прекрасный дом с благородной целью оплатить все свои долги, — заметил Дентикул.

— Ты прав, — сказал Либон. — Дом куплен неким Секстом Аттием Лабиеном. Известно, что он человек небогатый и вряд ли уплатил деньги за дом, который по самой скромной оценке стоит не менее полутора миллионов. Скорее всего, заключенная сделка попросту фикция, только оформлена она самым законным образом — тут ни к чему не подкопаешься.

— Но чего хочет добиться этим Минуций? — мрачно спросил Волкаций.

— По-видимому, он собирается скрыться куда-нибудь до лучших времен, пока не появится возможность поправить свои дела…

— Скрыться? — вскричал Волкаций в ярости. — Ну нет! Клянусь всеми богами преисподней, я не дам себя одурачить! Я потребую, сегодня же потребую, чтобы должника заковали в цепи, как это записано в законе Двенадцати таблиц…

— Ты забываешь, — возразил Либон, — забываешь, что этим же законом должнику предоставлено право на получение тридцати льготных дней для уплаты долга. Вот увидите, Минуций непременно воспользуется этим своим правом…

— А вот и он сам, — предупредил друзей Дентикул, кивнув в сторону дворца Нумы Помпилия, из-за которого показалась большая группа людей. — Э, да с ним целый контуберний[334]!.. Узнаю героя Араузиона, храброго Сертория из Нурсии! Надо полагать, все остальные дружки Минуция — сослуживцы Сертория и такие же крепкие ребята, как и он сам…

— Клянусь Аполлоном Кинефийским! — удивленно проговорил Вибий Либон. — Этот Минуций разоделся, словно пришел на праздник Великой Матери! Глядя на этого павлина, не скажешь, что у него за душой полтора миллиона долга!..

Минуций явился на суд в сопровождении Марка Лабиена, Квинта Сертория и еще девяти центурионов первой когорты четвертого легиона, в котором служили Лабиен и Серторий.

Ответчик был вызывающе нарядно одет, свежевыбрит и напомажен, как женщина. Поверх тоги на его плечах была роскошная греческая хламида огненного цвета. Ничто в его облике не напоминало о том, что он неплатежеспособный должник, с трепетом ожидающий сурового приговора суда.

Подойдя к трибуналу, Минуций нарочито громко, чтобы слышали все собравшиеся, обратился к друзьям, как бы продолжая с ними давно начатый разговор:

— Среди моих истцов, людей в общем порядочных, есть, однако, парочка негодяев, имена которых я назову чуть позже, а пока мне хотелось бы поприветствовать некоторых из своих хороших знакомых, с которыми я часто имел удовольствие приятно проводить время… Да покровительствуют вам боги во всех ваших делах, тебе, Секст Вибий Либон, и тебе, Спурий Лициний Дентикул! Сожалею, что не вижу рядом с вами нашего общего друга Корнелия Приска. Я слышал, ему крепко досталось от отца, но мне думается, что это больше пойдет ему на пользу, чем общение с хорошо известными вам мошенниками, от плутовства которых пострадал не только он один, юноша бесхитростный и доверчивый, но и весьма зрелые и опытные люди, каких обычно не так-то просто обвести вокруг пальца…

— Намеками говоришь, Минуций, — не выдержав, прервал его Волкаций. — Может, скажешь прямо, без обиняков, кого это ты имеешь в виду? Кого считаешь мошенниками?

Толпа выжидающе притихла, с любопытством прислушиваясь к говорившим.

— Добрые квириты, присутствующие здесь, могут не поверить моим словам, — сказал Минуций, вонзая в Волкация полный ненависти взгляд. — Давайте лучше попросим милейшего Габиния Сильвана, твоего неизменного дружка, Волкаций. Да, да, попросим его, пусть он покажет нам ловкость своих рук, которую он приобрел еще в молодости, когда скитался по городам и местечкам Италии вместе с бродячими актерами и скоморохами, показывая свои удивительные фокусы зевакам на рыночных площадях. Как правильно ты заметил однажды, Волкаций, своему наемному трюкачу и пройдохе, беседуя с ним в портике возле храма Кастора… да, да, не смотри на меня такими большими глазами, я ведь хорошо расслышал твои слова, потому что стоял рядом за колонной, в то время как вы откровенно болтали друг с другом… Так вот, ты сказал ему, что тогда он честно зарабатывал свой хлеб, не в пример тому, чем вы на пару стали заниматься в последние годы… Что ты так смутился, Сильван? А ну, покажи-ка нам всем, как ты умеешь делать «царские броски» во время игры в кости! Выбрось-ка «Венеру», да так ловко, чтобы никто не заметил, как ты подменил одни кости совсем другими, теми самыми, которые всегда выдают нужные очки…

По толпе пробежал изумленный ропот.

— Это ложь!.. Наглая ложь! — прокричал Сильван, бледнея.

— Подлый клеветник!.. Негодяй! — взревел Волкаций, прорываясь сквозь толпу к Минуцию, на ходу высвобождая из складок тоги свои мощные руки с увесистыми кулаками. — Ты еще смеешь порочить честных людей! Распутный негодяй, жалкое ничтожество! Иди сюда, мерзавец! Я вобью обратно эту ложь в твою лживую глотку!..

Лабиен, Серторий и их друзья-центурионы загородили собой Минуция и легко отбросили разъяренного Волкация, который едва не упал, запутавшись ногами в полах своей распустившейся тоги.

Толпа зашумела. В ней преобладали истцы, злобно настроенные к должнику, поэтому со всех сторон на Минуция и его друзей посыпались негодующие и даже угрожающие выкрики. Но дальше одной ругани дело не доходило. К тому же обличительная речь Минуция сыграла свою роль. Она прозвучала довольно убедительно и внесла некоторый разлад в умонастроения многих присутствующих. Хотя Волкаций и Сильван продолжали осыпать бранью Минуция, обвиняя его в клевете, кое-кто из истцов посматривал на обоих хмуро и неодобрительно — к мошенничеству при игре в кости во все времена относились с таким же осуждением, как и к воровству.

Даже Дентикул, всегда готовый ввязаться в любую драку, на этот раз пребывал в нерешительности. Казалось, он обдумывал, стоит ли ему выступать на стороне тех, кому он не раз проигрывал в кости довольно крупные суммы и, возможно, сам был жертвой бесчестного обмана.

Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в этот момент из-за угла Эмилиевой базилики не показались преторские ликторы с фасциями на плечах. Они шествовали впереди претора Гая Меммия, которого также сопровождали секретарь и двое рабов, несших курульное кресло и небольшой раскладной письменный стол.

Возникшее было сильное возбуждение в толпе собравшихся у трибунала разом прекратилось.

Внимание всех обратилось к претору.

Тот поднялся на трибунал и громко объявил, что будет разбирать дело Тита Минуция, после чего осведомился, пришел ли ответчик.

Минуций откликнулся и, выдвинувшись вперед, стал ближе к трибуналу.

Судоговорение началось с разбора многочисленных заемных писем должника. На это не ушло много времени.

Минуций не опротестовал ни одного из представленных документов. Опроса свидетелей не потребовалось.

Гай Меммий, как уже знает читатель, в свое время приобрел славу человека честного и мужественного. Будучи народным трибуном, он настоял на вызове Югурты в Рим, чтобы с помощью его показаний разоблачить видных государственных деятелей, получивших взятки от нумидийского царя. Меммия уважали в народе. Сам он как ничем дорожил своей незапятнанной репутацией и в должности претора суды свои вершил беспристрастно, в строгом соответствии с законами.

Несмотря на шумные возражения истцов, он заявил, что намерен до конца отстаивать право должника на процентную ставку при уплате долга не выше восьми с третью процентов годовых, что предусмотрено одним из законов Двенадцати таблиц, но тут сам Минуций, который обнаруживал явное стремление к тому, чтобы как можно скорее покончить с судоговорением, сказал, что он не возражает против процентных ставок, значившихся в его долговых обязательствах. Минуций требовал лишь предоставить ему согласно закону тридцать льготных дней для уплаты всех долгов.

Претор удовлетворил требование ответчика под сильный ропот истцов.