Лишь маленький Гутман, бедняжка, сидел один в полицейской камере и грустно размышлял: так ли уж хороша была шутка с Сани.
Около четырех утра – ведь и детективы не из железа – смертельно уставшие соперники решили отдохнуть. Они проверили в черте города и вокруг оружейного завода охрану и уговорились, что завтра устроят облаву в Сигете во время праздника. Затем разошлись.
Тамаш Покол и его компания пошли в гостиницу, а младший инспектор возвратился в канцелярию. Тяжело вздыхая, он опустился на стул у письменного стола: наконец один! Наконец избавился от этого кошмара. Ему не позволяют сделать ни одного самостоятельного шага, начальство повсюду следует за ним, портит его планы и все время дает почувствовать свое превосходство, свое пренебрежение. Тьфу!
Но теперь он пойдет по особому следу!
В буфете на станции он выпил стакан крепчайшего черного кофе с двойной порцией рома, достал записную книжку и проверил адрес, взятый у Ваги. Он направился в центр города, чтобы найти Шарику. Вот это был бы славный улов! Схватить за ворот дорогих пташек и установить, что секретарь самой крупной провинциальной социал-демократической организации заодно с коммунистами!
Шквал бурного дня оставил нас сухими. Вместе с дьёрскими друзьями мы всю вторую половину дня провели в Сигете. Двое наших друзей – Фюлёп и еще один мой бывший товарищ по солдатской службе, – остались с нами на всю ночь. Мы спали на чердаке в сене и по очереди несли караул. Владельцы трактира не увидели в этом ничего подозрительного: ведь мы остались охранять вещи профсоюза.
У нас уже был готов план дальнейших действий. Рано утром поищем убежища на ближайшем маленьком разрушенном хуторе. Вечером в суматохе на той телеге, которая повезет назад цыган-музыкантов, приглашенных из соседней деревни, мы и уедем, а на первой станции сядем в поезд.
Если уж в Татабанье мы чувствовали себя в такой же безопасности, как дома, то тем более мы можем сказать это о Дьёре.
Сколько шпиков, жандармов и полицейских могут гнаться за нами? Сто, двести? Но ведь нас охраняет по крайней мере в десять раз больше добрых друзей. Какая может с нами случиться беда?
Мы проснулись на рассвете от одуряющего запаха сена.
Глава семнадцатая
Наши приключения все еще не кончились, однако добрая шутка помогла неплохо
Всех хуже спал в ту ночь Ваги. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что означает должность, которую он занимает. Секретарь беспокоился нею себе, он уже не раз бывал в тюремной камере. Его заботило то, что одним необдуманным шагом он мог нанести вред рабочему делу. Полиция или какой-нибудь негодяй оппортунист из партийного центра сядут на шею дьёрской организации, собранной с таким трудом. Ваги сто раз прикидывал: где же он промахнулся? И снова и снова приходил к одному и тому же выводу: иначе поступить он не мог.
Вурм в Сомбатхее – самый надежный человек, к которому нас можно было направить. Были у него, правда, знакомые в Мадьяроваре, в Хедьешхаломе, в Райке, но эти районы охранялись лучше других. Был еще знакомый в Сентготхарде, но это дальше, к тому же и человек менее проверенный… А если бы Ваги поговорил с нами тайком? Тогда бы он не смог продемонстрировать свою благонамеренность. Нет, он не промахнулся; только бы Шарика не призналась, когда станут ее допрашивать. Или хотя бы не призналась сразу! Пока нас ищут в Дьёре, беда не так велика – здесь нам спрятаться довольно легко. Лишь бы не узнали адрес на улице Руми в Сомбатхее.
В тот же день после обеда он несколько раз выглядывал в окно: двое штатских без перерыва дежурили у входа в его квартиру. Ваги хорошо изучил младшего инспектора, да и вообще, не в пример подполковнику, он знал цену этому человеку. Ваги был уверен, что начальник полиции, как говорят сыщики, «имеет нюх». Если он, Ваги, сейчас попытается выйти, чтобы установить с нами контакт, то наведет врагов на наш след.
И тут пришло ему в голову притвориться больным. Он вызвал врача. С врачом, который каждый день осматривал Гутмана после операции язвы желудка, как мы уже знаем, он послал нам весточку. Если по следу этого врача начальник сыска направит кого-нибудь из своих, много он не выведает. Или, наоборот, узнает так много, что потом и сам не разберется. Ведь врач во второй половине дня в субботу навестит тридцать, а то и сорок больных.
В громадном доходном доме на центральной улице города, где жила Шарика и ее семья, у врача был больной. Девушке он, конечно, не мог передать поручение Ваги. Она молодой член партии, еще малоопытный и, если поступить неосмотрительно, можно провалить все дело. Он попросил товарища об одном: пусть узнает, были ли у Шарики в тот день сыщики.
Около десяти часов вечера врач снова пришел к Ваги.
– Эти ищейки все еще стоят здесь, на улице, – сообщил он. – Самое лучшее для вас, товарищ Ваги, и завтра остаться в постели! Я принес микстуру: примите, не повредит… На всякий случай поставьте на ночной столик, пусть видят, если придут.
– Что нового?
– Вести хорошие. Наши друзья в надежном месте. Полиция сегодня с большим шумом пыталась поймать воробьев и весь день бегала по ложным следам. Шарику никто не искал. Девушка ничего не подозревает – настолько, что вечером пошла с родителями в кино… Ложитесь, товарищ Ваги, спите спокойно, утром я приду снова. Дать вам снотворное?
Нет, снотворного Ваги не хотел.
А было бы лучше, если бы принял! Он долго ворочался, не смыкая глаз. Ему очень не хотелось и следующий день проводить в постели. К сожалению, врач был прав: больше ничего не оставалось.
«А что, – размышлял Ваги, – если все-таки отправить их в Сентготхард? К сожалению, товарищ из Сентготхарда, с одной стороны, немного „запятнан“ в глазах полиции; с другой, у него такая профессия, что он много ездит и может не оказаться дома. Ваги метался в постели и все время возвращался мыслями к нашему делу. Об аресте Гутмана он еще не знал.
Под утро Ваги все-таки забылся глубоким, тяжелым сном. Когда он проснулся, было поздно. За дверью нетерпеливо звонил врач.
Он пришел с известием, что Гутман со вчерашнего вечера находится в полиции и что начальник сыска приказал туда же в пять утра доставить и Шарику.
Ваги вскочил, сразу хотел одеваться, но врач так настойчиво приказал ему лечь в постель, словно речь шла о настоящем заболевании.
– Теперь уже поздно! Надо играть до конца, товарищ Ваги!.. Ведь прямой опасности нет. Двух товарищей уже и след простыл.
Ваги откинулся на подушку и потер лоб.
– Да, пожалуй, опасности нет… Но если девушка…
– Что они знают о девушке?
Ваги продолжал размышлять вслух:
– Описание внешности… Конечно, все это неопределенно… Я продиктовал вчера по меньшей мере двадцать писем, и маловероятно, что она помнит адрес… Копия письма в моем шкафу, ключ у меня. Только у меня они могут получить… Надо оттянуть время… Хотя бы до завтрашнего утра… Вот что важно – оттянуть время до завтра! Тогда пусть отправляются за ними в Сомбатхей… Гутман…
– Мы Гутмана знаем, – перебил его врач, – Гутман не проговорится. Поверьте, товарищ Ваги, я не вижу причины для беспокойства. Между прочим, у меня есть свои соображения, послушайте!
Он сел на край постели и рассказал Ваги, что придумал по дороге сюда.
После хлопотливого дня Тамаша Покола и его компанию одолел крепкий сон; было больше одиннадцати утра, когда они явились завтракать в кафе гостиницы.
Начальник дьёрской полиции был скроен из более крепкого материала. Правда, у него не было позади такой недели, как у компании Покола. Несколько свободных часов, бывших с утра в его распоряжении, он провел с наибольшей пользой. До этого он лишь подозревал, но после первого допроса секретарши Ваги убедился, что в руках у него верная нить.
Можно себе представить испуг Шарики. Ей, бедняжке, было всего шестнадцать-семнадцать лет; одна из тех, кто кончает восемь классов и двухлетние конторские курсы. Ее отец – мастер вагоностроительного завода, старый социал-демократ типа «самых умеренных», у которого никогда не было недоразумений с полицией и всегда сохранялись хорошие отношения с таким же, как и он, «умеренным» депутатом парламента в их городе. Отец Шарики считал, что благодаря высокой протекции ему удалось дать дочери в руки «верный кусок хлеба». Он устроил ее в канцелярию к Ваги. За Шарикой ухаживал сын владельца лавки скобяных товаров, богатый молодой человек, который изучал в Будапеште право.
Начальник сыска, увидев смятение, которое вызвало утреннее появление полиции в почтенном семействе, сразу понял, что дело будет нетрудным. Он повел девушку на допрос в полицию. Шарика всю дорогу плакала и, как только ей предложили сесть на потертый кожаный диван в пропитанной табачным дымом суровой полицейской комнате, громко разрыдалась. Младший инспектор принялся ее успокаивать. На него, пожилого человека, подействовали женские слезы. Он приказал принести для девушки из буфета кофе с молоком, булочку, масло и мед, что было в то время известной роскошью.
