— И вы считаете, что я соглашусь на эту двуличную роль? Почему?
Опять мимолетная улыбка.
— Потому что вы один из тех, к кому императрица особенно благосклонна. Или, если позволите сказать, вы возлежали на ее благосклонности.
Был неподходящий момент, чтобы обижаться.
— Итак, вы говорите, будто приняли свое решение, ваше превосходительство.
— Да, — подтвердил Юань. — Вы на моей стороне?
Юань Шикай разработал хитроумный план. На некоторое время он решил сделать вид, что примкнул к лагерю императора в качестве его сторонника, а на самом деле с тайными намерениями. Он ездил в Пекин, окруженный мощной личной охраной.
Накануне в Пекин тайно прибыл Роберт без всякого сопровождения и сразу направился домой к Чжан Цзиню. Старый евнух находился в Запретном городе, и У Лай развлекала своего зятя до его возвращения.
Чжан Цзинь помрачнел:
— Ты выглядишь загадочно, как будто заговорщик. Су здорова? Как малыш?
— С ними все в порядке. Чжан, я должен обязательно сегодня ночью переговорить с императрицей.
Чжан еще сильнее помрачнел:
— Не знаю, возможно ли это.
«Без сомнения, Цыси собирается развлечься с очередным молодым человеком, которого, хочет привлечь к своему делу», — подумал Роберт.
— Обязательно, Чжан, — повторил он. — Речь идет о жизни и смерти всех нас. Включая вас и вашу семью.
Такой аргумент убедил Чжана, и переодетый Роберт попал в Запретный город тем же вечером. Однако Чжан не осмелился побеспокоить Цыси во время просмотра ею спектакля, разыгранного для нее дамами и молодыми евнухами, а также пока она ужинала. Близилась полночь, когда дверь отворилась и Роберта впустили в опочивальню императрицы. Он расстроился, увидев, как сильно пополнела его старая любовница, к тому же у нее не хватало несколько зубов. Но характер императрицы не изменился.
— Ты слишком много на себя берешь, Баррингтон. Тебе не терпится опять попасть ко мне в постель?
— Разве Чжан Цзинь не сказал вам, что дело у меня крайне важное, ваше величество?
— Что может быть важнее любви? Однако у меня сегодня нет настроения.
— Жизнь важнее любви, ваше величество.
Цыси нахмурилась:
— Твоей жизни угрожает опасность, Роберт?
— Я беспокоюсь за вашу жизнь, ваше величество.
Цыси судорожно дернула головой:
— Говори!
Роберт повторил все, что ему рассказал Юань Шикай.
Цыси не перебивала.
— Юань, — произнесла она с теплотой, когда рассказ закончился. — И Баррингтон. Мои люди.
— Мы ждем ваших указаний, ваше величество.
Императрица взглянула на него:
— Ты сомневаешься, что они будут?
— Они должны быть изложены в письменном виде, ваше величество.
Цыси встала с постели.
— Позови Чжан Цзиня, — приказала она. — Он должен быть в соседней комнате.
Роберт открыл дверь и увидел нетерпеливо расхаживающего из угла в угол евнуха. Цыси запахнулась в халат.
— Принеси бумаги, — сказала она евнуху. — Я собираюсь отдать распоряжения.
Чжан Цзинь не спешил:
— И чернила, ваше величество?
— Это будет императорский декрет, — ответила Цыси. — Мне нужны красные чернила. Затем вызови Жунлу.
Цыси сама повела Жунлу, Роберта и Юань Шикая в императорские апартаменты, как только Юань заверил ее, что все городские ворота находятся в руках его людей. Евнухи беспокойно засуетились, но Жунлу сопровождал отряд личной охраны, и они ничего не могли поделать. Гуансюй в ужасе уставился на свою тетку: его вытащили прямо из постели.
— Ты знаешь, — требовательно спросила она, — что по закону императорского дома грозит тому, кто поднял руку на свою мать? — Она ударила его по лицу с такой силой, что он пошатнулся. — Арестуйте эту шавку, — сказала Цыси. — Отправьте его на остров Интай. — Это был остров на озере Морских дворцов, соединенный с берегом единственным подъемным мостом, и при необходимости сообщение с ним можно было легко прекратить. — Он останется там, — приказала императрица, — пока мне так хочется. — Она оглядела дрожащих евнухов. — Казните всю эту падаль, — бросила она.
Евнухов быстро вывели из комнаты.
— Вы совершаете преступление, — запротестовал Гуансюй.
— Я спасаю империю и династию, — ответила ему Цыси. — Можешь взять с собой в тюрьму Лунъюй.
Женщины императора, потревоженные шумом, столпились в дверях. Услышав слова Цыси, Лунъюй издала крик радости.
— А как же я? — взмолилась Жемчужная наложница. — Вы не можете взять его величество от меня.
— Арестуйте эту женщину, — приказала Цыси. — Она мне не нравится.
Одновременно пришлось заняться императорской «бандой». Большинство успело сбежать, но шестерых из них, известных, как «Шестерка движения реформ», схватили. Состоялся скорый суд под председательством Жунлу, и все они были обезглавлены. Кан Ювэй тем не менее скрылся на британском судне в Гонконг.
Переворот завершился изданием декрета от имени императора: «С этого дня ее величество будет вести дела правительства в Боковом зале дворца, а послезавтра мы сами во главе Наших принцев и министров выразим ей почтение в Зале усердного правительства...»
— Предстоит еще много сделать, — сообщила Цыси своим сторонникам. Переворот, казалось, вернул ей молодость, и она искрилась энергией. — Жунлу, ты будешь отвечать за Пекин и провинцию Чжили, как и раньше, но с большим рвением. Я не хочу никаких мятежей.
— Их не будет, ваше величество, — пообещал старый солдат.
— Юань Шикай. — Она улыбнулась. — Мой последний, самый знаменитый и преданный знаменный. Ты займешься провинциями.
Юань поклонился.
— И ты, Баррингтон... — Она замолчала, чтобы поразмышлять.
— Позвольте мне вернуться в Шанхай, ваше величество.
— Зачем?
— Очевидно, чтобы занять свое место хозяина Дома Баррингтонов, ваше величество. Но также еще, — поспешно добавил он, поскольку императрица фыркнула, — чтобы разъяснить случившееся англичанам и, разумеется, всему сообществу варваров.
— Это сообщество предоставлено дипломатическими миссиями в Пекине, — возразила Цыси.
— Варвары скорее послушают мои объяснения, чем Цзунлиямэнь. Но важнее будет то, что они увидят меня свободно покинувшим Пекин.
— И меня, — проворчала она.
— Разве вы сомневаетесь, ваше величество, что по первому требованию я не окажусь рядом?
Она улыбнулась.
— Нет, теперь — не сомневаюсь. Иди и процветай, Баррингтон. И позаботься о моем процветании.
Несколькими днями позднее на дне колодца в Запретном городе было найдено тело Жемчужной наложницы. Официальный вердикт гласил, что наложница покончила с собой, не перенеся разлуки с хозяином, но никто не сомневался: ее бросили в колодец по приказу Цыси.
Сообщение о политическом перевороте облетело весь мир, но никто не выразил ни протеста, ни осуждения. Жаждущих торговли с Китаем варваров устраивало, что империя вновь оказалась в, твердых руках и были подтверждены их всевозможные концессии и привилегии. Все приняли как должное, когда в начале 1899 года было объявлено, что в связи с болезнью император Гуансюй не намерен больше подписывать императорские декреты и появляться на публике. Вдовствующей императрице вменялось в обязанность подписывать все документы, а когда император требовался для отправления религиозных обрядов, его место занял принц Пучунь, подросткового возраста сын принца Дуаня из династии Цин, который также приходился племянником Цыси.
— Ты считаешь, она сватает следующего императора? — спросил Джеймс Баррингтон своего старшего сына.
— Сомневаюсь, — ответил Роберт. — Только не Пучунь. Через три-четыре года он сможет править самостоятельно, и я не верю, что Цыси собирается опять отдать власть так скоро.
— С нашей точки зрения, пусть она правит вечно.
Роберт усмехнулся:
— Даже зная ее как необузданного деспота, который совершил Бог знает сколько убийств?
— Ты не знаешь ее так, как знаю я, Роберт.
Его отец, такой гордый от того, что когда-то предлагал Маленькой Орхидее выйти за него замуж и поцеловал ее в губы, даже и не подозревал о его, Роберта, отношениях с вдовствующей императрицей. И никогда не узнает — в этом Роберт был убежден. Более того, он согласился с пожилым человеком, хотя и прекрасно знал, какой «драконовской дамой» стала Цыси. Как гордо признала она сама, он был ее человеком, сейчас и всегда. И он ничего тут не мог изменить, даже если бы хотел.
Итак, он защищал ее интересы перед европейцами, которые толпились теперь в Международной концессии, расположенной в пригороде Шанхая, и заверял их в том, что империя вступает в период стабильности и доброжелательности к иностранцам. Одновременно он начал учиться искусству жить мирной жизнью после того, как долгое время посвятил военной карьере.
