Чтобы иметь доход, некоторые продавцы действительно шли на разные хитрости. Они неправильно устанавливали весы, пользовались облегченными гирями, смачивали хлеб водой для увеличения его веса и, возможно, прибегали к другим хитростям, о которых мы не догадывались.
Картина с видом булочных сороковых, да и пятидесятых годов, будет неполной, если мы не вспомним о существовании специальных приспособлений для резки хлеба. Эти приспособления были встроены в прилавки и представляли собой длинные узкие металлические полотна, заточенные снизу, которые продавец с помощью ручки опускал на подведенные под них батоны и буханки. В шестидесятые годы эти режущие приспособления исчезли. Батоны и буханки стали иметь стандартный вес.
Когда началась война, магазины тоже изменились. Во многих разобрали и вывезли холодильники. Окна забили досками и заложили мешками с песком. Этого требовала светомаскировка и вообще противовоздушная оборона. Так что свет с улицы в помещение магазина не проникал. Поскольку электричество подавалось не всегда, то торговлю часто приходилось вести при свете керосиновых ламп и коптилок. Магазины не отапливались. Продавцы мерзли, согревая время от времени своим дыханием окоченевшие пальцы. Холод помогал сохранять продукты, а герметизация складов, проведенная по распоряжению местной противовоздушной обороны, исключавшая вентиляцию помещений, приводила к их порче. Но выбирать не приходилось. Торговля шла по принципу: «Бери, что есть, а не хочешь брать, проходи».
Изменились магазины не только по форме, но и по содержанию. Во многих из них продукты стали продаваться вместе с промышленными товарами. Московские магазины стали напоминать магазины сельские, где вместе с конфетами, яйцами и салом продавались костюмы, одеколон и автомобильные глушители.
Если мы представим дощатые полы, деревянные прилавки, облупленные стены и прибавим ко всему этому мрак, чад коптилки и черную толпу покупателей с отсветами слабого огня на усталых лицах, мы сможем представить себе магазины того времени.
Когда же бомбежки прекратились и весеннее солнце 1943 года согрело лужи у дверей магазинов, то с витрин отодрали доски, убрали мешки с песком, и единственным напоминанием о войне остались андреевские кресты из бумаги и материи на давно не мытых стеклах. Потом над магазинами снова стали появляться вывески, а в витринах – бутафория. На Петровке после войны вход в булочную украсил большущий калач, а витрину продовольственного магазина на площади Дзержинского (Лубянская) (там теперь сквер) – три больших поросенка в матросках. Этих поросят, наверное, вывезли в качестве трофея из Германии. У продавцов мясного отдела магазина за ухом вечно торчали карандаш или папироса.
В середине войны на улицах Москвы появились сатураторы. Сатураторы – это приборы для газирования воды. Устанавливали их на тележках. Постеленная на тележке клеенка, две стеклянные колбы для сиропа, круглая мойка с дырочками и ручкой сбоку, а также баллон с газом завершали вид этого агрегата. Сатураторы подключали к водопроводу. Газировщица ставила стакан на мойку донышком вверх, поворачивала ручку, и фонтанчики воды обмывали стакан изнутри. Потом она наливала в стакан немного сиропа и заливала его шипящей газированной водой. По прейскуранту эта вода с сиропом стоила тогда семнадцать-двадцать копеек. На всю жизнь запомнился мне неотразимый, искристый вкус холодной газировки.
Помимо проблем с клеенкой, стаканами, газовыми баллонами и прочими необходимыми вещами, у торговцев газированной водой возникали другие, «военные» проблемы. Вызваны они были тем, что в Москве в то время существовали особо охраняемые места, например Первая Мещанская улица, Сретенка, улица Дзержинского (Б. Лубянка). Направленные туда летом 1943 года продавцы газировки вернулись в свою контору ни с чем. Оказалось, милиция прогнала их и запретила там появляться. Только после того как «органам» были представлены списки продавцов и проведена проверка каждого «газировщика», люди на Сретенке получили возможность выпить стакан воды.
Среди других, мирных, проблем торговцев газированной водой была проблема перерасхода сиропа.
Причины перерасхода продавцы объясняли по-разному. Газировщица Зорина, например, объясняла, что ей приходится ежедневно наливать стакан сиропа сторожихе, которая на завтрак ест с этим сиропом хлеб. «Если сторожихе сироп не налить, – пояснила Зорина, – то она не откроет ворота двора, где на ночь остается тележка». Газировщица Рублина, торговавшая на Центральном рынке, перерасход сиропа объяснила тем, что инвалиды требуют наливать им сиропа на рубль. «Они даже палкой дерутся», – прибавила Рублина. Заведующая же палаткой в Москворецком районе Фирсова продажу стакана газированной воды за рубль объяснила так: «Покупатели у меня в основном военные. Они говорят мне: „Дай, только послаще, что тебе, наших денег жалко, что ли?“ Ну, я и наливаю им два черпака сиропа по сорок граммов. Как раз на рубль. Они сами просят: „Дай за рубль!“ Ну, я и даю». Черпаки тогда были на сорок и двадцать граммов. Наливать сироп в стаканы из колб, на которых были нанесены соответствующие деления, стали позже.
Из-за того что работа продавцов газированной воды считалась выгодной и среди них были замечены «лица еврейской национальности», в московской среде появилось выражение «Зяма-газировщик».
Торговать водкой было еще выгоднее. Поэтому продавать ее стали не только «навынос», но и «распивочно». В так называемых «американках» водку можно было закусить бутербродом. Она стала лучшим подарком. Ее, словно книгу, заворачивали в виде подарка инвалидам войны. Для них же были открыты и специальные продуктовые магазины.
Продавцам этих магазинов приходилось быть особенно сдержанными и терпеливыми. Среди их клиентов находилось немало людей нервных, а то и просто распущенных.
Как-то в 1943 году корреспондент редакции радиопередачи «Последние известия» Верховский знакомился с работой магазинов для инвалидов, и вот какое они на него произвели впечатление. «Магазин для инвалидов в Киевском районе, – рассказывал корреспондент, – похож на клуб, где курят, ругаются и дерутся… а вот в магазине № 6 Ленинградского района директор Нерит проводит беседы с нервными людьми. Один нервный инвалид хотел чуть ли не перебить весь прилавок. Нерит вызвал его в кабинет, беседовал с ним чуть ли не полчаса… В магазине № 3 на Цветном бульваре я застал картину, когда директор дрался с инвалидом. Когда я представился и попросил прекратить драку, директор ответил: „Вы никакого отношения к инвалидам не имеете. ‘Последние известия’ есть последние известия, а мы подчиняемся Райпищеторгу“».
В те годы психов, хулиганов и вообще лиц, совершавших неоправданные поступки, стали называть «контуженными». Один такой «контуженный» 2 ноября 1946 года зверски убил директора кондитерской фабрики имени Бабаева (бывшая фабрика Абрикосова) на Красносельской улице, Марию Александровну Беляеву. Ей тогда исполнилось всего сорок лет. Была она доброй, отзывчивой и веселой женщиной, имела дочь. А на фабрике работал Авдеев. На войне он был контужен, а после демобилизации вернулся на фабрику. Вскоре его заподозрили в воровстве и с фабрики уволили. Стал он тогда добиваться, чтобы его на работе восстановили. Когда же ему в этом было отказано, Авдеев взял железный прут, спрятал его под шинелью и пришел к директору Беляевой. В тот день Мария Александровна находилась на рабочем месте одна, так как ее секретарь, Соня, болела. Авдеев, воспользовавшись этим, вошел без спроса в кабинет и нанес Марии Александровне несколько ударов прутом по голове, убив ее. Затем надел на себя шубу Беляевой, а поверх нее – свою шинель. Когда Авдеев проходил вахту, охранник заметил у него под шинелью шубу и задержал его. Газета «Московский большевик» в феврале 1948 года сообщила о том, что военный трибунал приговорил Авдеева за совершенный им террористический акт к смертной казни через повешение и что приговор приведен в исполнение. Так это или нет, сказать трудно: вешали в те времена только фашистских военных преступников да наших предателей Родины.
Трепали людям нервы, конечно, не только инвалиды и контуженные. Летом 1943 года у булочной, находившейся в доме 14 по улице Горького (Тверской), обычно просила милостыню Любовь Степановна Рожкова. Тех, кто подавал ей, она не благодарила, а вот тех, кто ей в этом отказывал, ругала последними словами. Как-то у булочной к ней привязался милиционер Федосейкин и, как всегда, попросил предъявить документы. Она, конечно, документы предъявлять не стала, а двинула этого самого Федосейкина кулаком по башке. Ее доставили в милицию, но вскоре отпустили. Не хотели, наверное, связываться. А в сентябре Любовь Степановна пришла в булочную, находившуюся в доме 18 по Пушкинской (Б. Дмитровке) улице. Здесь она потребовала отоварить ее по уже где-то и кем-то отоваренным карточкам. Ей, конечно, в этом было отказано. Тогда она стала ругать продавщицу последними словами и плевать ей в лицо. Бедная продавщица убежала от нее в подсобное помещение. Любовь Степановна, очевидно, почувствовав свою силу, а может быть, и правоту, кинулась за ней, выбила ногой нижнюю филенку двери, но тут подоспевшие рабочие булочной вывели ее на улицу. Здесь она сгоряча, наверное, ударила по физиономии первого попавшегося под ее горячую и давно немытую руку прохожего. Получила она за все это пять лет лишения свободы.
