Камимура заранее предчувствовал свой триумф:
– Обезьяна упала с дерева, но она снова сидит на его вершине и хохочет, – говорил Камимура. – Русским не уйти даже в Желтое море, где их добьет адмирал Уриу…
– Мина! Мина! Мина! – орали на мостике «Идзумо».
Вот этого японцы не ожидали: из последних боевых усилий последние минеры «Рюрика» выпустили последнюю торпеду, и она, бурля перед собой воду, прочертила гибельный след…
К великому сожалению, мимо «Идзумо»… Из официальных отчетов японского командования о войне на море (37—38-й год эпохи Мэйдзи, III том): «Рюрик» все еще продолжал доблестное сопротивление. С наших судов сыпался на него град снарядов, оба мостика были сбиты, мачты повалены, не было живого места… на верхней палубе команды убиты или ранены, орудия разбиты, и могли действовать лишь несколько штук. Четыре котла были разбиты, из них валил пар… крейсер понемногу садился (в море) кормою».
«Рюрик» вписывался в историю, как и крейсер «Варяг»:
Прощайте, товарищи, с богом – ура!
Кипящее море под нами.
Не думали мы еще с вами вчера,
Что нынче умрем под волнами.
Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага…
………………………………………………………………………………………
«Громобою» досталось крепко! Даже писать страшно…
Сначала рвануло на фок-мачте площадку фор-марса, где сидели мичман Татаринов и 12 матросов. Со страшной высоты мостик крейсера осыпало кусками человечины, к ногам Дабича упало плечо с эполетом мичмана. В бою разорвало святыню корабля – его кормовой флаг, от часового осталась лишь нижняя половина тела; флаг заменили новым, и до конца боя часовые менялись на посту, заведомо зная, что больше трех минут им у флага не выстоять – все равно укокошат…
– Держаться! – слышались призывы, одинаковые что возле орудий, что подле котельных жаровень. – Братишки, не посрамим чести русского матроса… Бей Кикимору! Лупи Карамору!
Смерть уродовала всех подряд, не разбирая чинов и титулов. На корме «Громобоя» полегло сразу полсотни матросов и офицеров – труп на трупе. Людей разрывало в куски, они сгорали заживо в нижних отсеках, обваривались паром и кипятком, но сила духа оставалась прежней – победоносной. Капитан 1-го ранга Николай Дмитриевич Дабич держался молодецки. Пучки острых осколков врезались под «гриб» боевой рубки, два осколка поразили командира – в бок и в голову. Его утащили вниз, едва живого. Дабича замещал старший офицер кавторанг Виноградский. Минут через двадцать сигнальщики замечают:
– Бежит как настеганный… Носа не видать!
Дабич с головой, замотанной бинтами, взбежал на мостик:
– Ну, слава богу, я снова на месте…
Вторичным взрывом подле него убило пять человек, и его вторично отнесли в каюту – замертво. Виноградский продолжал вести крейсер. Не прошло и получаса, как – глядь! – Дабич ползет по трапу на мостик – на четвереньках.
– Николай Дмитрич! – даже обиделся Виноградский. – Или не доверяете мне? Вас же отвели в каюту, лежали бы…
Семнадцать ранений подряд выпустили из Дабича всю кровь, но свой офицерский долг он исполнил до конца.
– Не сердитесь, голубчик, – отвечал Дабич. – Нет у меня каюты. Разнесло ее вдребезги. Вот я и решил, что лучше мостика нет места на свете…
Из интервью Н. Д. Дабича для газет: «Вы не можете представить, как во время боя притупляются нервы. Сама природа, кажется, заботится о том, чтобы все это человек перенес. Смотришь на палубу: валяются руки, ноги, черепа без глаз, без покровов, словно в анатомическом театре, и проходишь мимо почти равнодушно, потому что весь горишь единым желанием – победы! Мне пришлось остаться на ногах до последней минуты».
Уже никто на «Громобое» не боялся смерти, и потому, когда умирающий лейтенант Болотников начал кричать:
– Я жить хочу! Спасите меня! – это произвело на всех потрясающее впечатление, ибо о жизни никто не думал.
Время: 06.38. Русский флагман снова геройски развернул крейсера на защиту погибавшего собрата «Рюрика».
………………………………………………………………………………………
Началась самая убийственная фаза боя – невыгодная для нас и очень выгодная для японцев. «Россия» и «Громобой» на коротких галсах пытались заградить «Рюрик», подставляя под огонь свои борта, а Камимура с ближних дистанций действовал «анфиладным» (продольным) огнем. В носовых погребах «России» возник пожар такой силы, что пламя струями било изо всех щелей, срывая железные двери отсеков, красными бивнями оно вырывалось из иллюминаторов, как из пушек. Мостик и рубки флагмана оказались в центре пожара, все командование – во главе с адмиралом – чуть не сгорело. Люди были окружены огнем с четырех сторон (переборок), а над ними горела пятая плоскость – потолок. Полыхала краска! Этот чудовищный вулкан работал минут пять, пока в погребах не выгорели все пороховые кокоры, и тогда в еще раскаленную атмосферу снова проникли люди, забивая остатки пламени… «Россия» уже лишилась трех дымовых труб, отчего котлы задыхались без тяги, скорость крейсера уменьшалась с каждой потерянной трубой. В эти гибельные моменты Камимура запоздал с поворотом, и потому его крейсера оказались немного южнее наших.
Это случилось на отметке в 07.12, и на флагмане многим показалось, что «Рюрик» ожил машинами, задвигав рулями, готовый следовать в едином строю. Иессен скомандовал:
– Поднять сигнал: «Полный ход… Владивосток!»
Полумертвый корабль вдруг отрепетовал (повторил) сигнал адмирала, что значило: я вас понял.
– Ответил! Ей-ей, справится… еще покажет!
– Следить за буруном «Рюрика», – велел Андреев.
– Есть бурун… есть, – радовались матросы, и все офицеры вскинули бинокли. – Да, пошел с буруном, слава богу!
Иессен решил, что ждать более нельзя:
– Пока Камимура отошел к южным румбам, нам сам бог велел оторваться от него к норду… прибавить оборотов!
Поворот был завершен в 07.20, но «Рюрик» снова отстал, а Камимура уже нагонял уходящие крейсера. Ничего не оставалось, как снова вернуться на защиту «Рюрика», который в это время беспомощно разворачивало носом в открытое море.
– Еще сигнал: «Следовать во Владивосток!»
«Рюрик» вторично отрепетовал адмиралу флагами, но с места не сдвинулся. Иессен сильно страдал от ожогов.
– Что будем делать, Андрей Порфирьич?
– Выход один, – отвечал Андреев. – Если отвлечем крейсера Камимуры на себя, «Рюрик» остается со слабейшими – «Нанива» и «Такачихо». Поторопимся к нордовым румбам, пока Камимура не захлопнул это последнее «окошко»…
«Россия» и «Громобой» легли на курс в 300 градусов.
Крейсера Камимуры сразу же ринулись за ними в погоню.
Японцы шли мористее, ближе к востоку, явно желая оттеснить наши корабли к корейским берегам – прямо на камни!
Противники лежали на параллельных курсах.
Два часа длилась погоня, и два часа подряд наши крейсера отбивались из последних орудий (а комендоры тем временем разбирали на части поврежденные пушки, чтобы добыть детали для ремонта разрушенных орудий). Боясь быть прижатыми к берегу, Андреев и Дабич время от времени отворачивали свои крейсера вправо, умышленно идя на сближение с японцами, и в таких случаях Камимура не рисковал – он отходил еще дальше в открытое море, чтобы избежать попаданий.
После девяти часов утра японские крейсера ввели в бой всю артиллерию, чтобы покончить с «Россией» и «Громобоем», и, казалось, от наших кораблей сейчас останутся на воде пузыри. Но на отметке в 09.50 случилось неожиданное: в наступившей тишине над мостиком «России» прогудел последний снаряд.
– Кажется, это лебединая песня Камимуры!
«Идзумо» с креном лег в развороте, за ним исполнительно отвернули все крейсера, на большой скорости уходящие прочь.
Пять долгих часов непрерывного сражения закончились.
Люди огляделись и заметили, что многие из них поседели. Но из громадного числа экипажей сошел с ума только один человек, и его сразу же изолировали от здоровых…
………………………………………………………………………………………
Неожиданный отворот эскадры Камимуры, прекратившей погоню за нашими крейсерами, объяснялся просто. Японские корабли сами наглотались воды из пробоин, в их машинах тоже возникали аварии, а боеприпасы кончились. Английская фирма Армстронга снабжала японцев комплектами снарядов (по 120 штук на одно орудие). Все эти комплекты растаяли в боевом пространстве, и Камимура решил пресечь опасный для него поединок с «Россией» и «Громобоем», чтобы иметь верный и решительный результат от потопления беззащитного «Рюрика»…
В интервью для своих газет офицеры с японских крейсеров говорили откровенно: «Мы вполне сочувствовали русским крейсерам, которые были вынуждены покинуть на наш произвол своего бедного беспомощного товарища, а самим уйти во Владивосток…» Сеппинг Райт записал слова адмирала Камимуры:
