атаки на село Елизаветино.
Неожиданно над долиной грянул гром и молнии прорезали небо. Но небо было тут ни при чем. Это заговорила артиллерия, заглушив все остальные звуки на земле и в небе. Залпами били корпусные и полковые пушки, крупные минометы и противотанковые орудия. Солдаты затыкали уши, чтобы не оглохнуть. Над вражескими позициями разрывы подняли черный ураган, дымом и гарью заволокло небо.
Наступающие не скрывали своего восторга. Артиллерия крошила, ломала укрепления противника, перемешивая бетон и сталь с землей. Так продолжалось сорок минут.
В наступившей внезапно тишине на поле боя тысячекратно повторилось «ура». Первая рота 254-го полка тоже кинулась в атаку.
Противник встретил атакующих ожесточенным огнем, Повсюду тарахтели десятки пулеметов. Из-за леса вела огонь артиллерия. В первые же минуты атаки Саша увидел, как упали три бойца, бежавшие немного впереди. С криком свалился и командир второго взвода. Кругом лежали раненые или убитые. Саша, хотя и не первый раз шел в атаку, но такого шквального, густого огня не встречал. В душу вполз страх, он заставил броситься наземь. Матросов лихорадочными движениями начал окапываться в снегу. Он пытался спрятаться от пуль и работал быстро, точно кто его подгонял.
И в эту минуту он услышал насмешливый вопрос:
— Эй, парень, решил шкуру сохранить?
Матросов живо повернул голову, перестав отгребать снег. Да, именно к нему, Александру Матросову, автоматчику первой роты, относились эти слова. Кричал незнакомый солдат. Он был ранен, сильно побледнел, вероятно, от потери крови. От боли у него исказилось лицо, глаза зло поблескивали.
— Тебе, парень, говорю. Других нет, видишь, мы вдвоем остались.
Матросов побледнел, как полотно, затем кровь бросилась в лицо. Он вскочил, точно охлестанный плетью. Разве смерть страшна, если задета честь?
Не обращая внимания на огонь, не думая о том, что отрывается от своей роты, Матросов ринулся вперед. Справа бежал длинноногий пулеметчик с красным шарфом на шее. Саша подумал: для чего солдату шарф? Слева от него бежал какой-то офицер, Саша сразу узнал его — видел не раз в штабе. У Саши было единственное желание — обогнать этих двух человек, быть впереди всех.
Он не оглянулся ни разу, пока пересекал поле боя, даже не прислушивался к голосам других, не склонял голову после разрывов.
Длинноногий пулеметчик устремился к кустарнику, видневшемуся впереди, туда же свернул и Матросов. Офицер прибежал третьим, и все трое тяжело перевели дыхание. Отсюда им было хорошо видно село. Можно было даже рассмотреть амбразуры дзотов, устроенных в подпольях домов.
Неожиданно на поле боя стихло все, прекратилось и «ура», гремевшее с начала атаки. Матросов взглянул вправо и с испугом заметил, что наши цепи быстро откатываются назад. На левом фланге происходило то же самое. Матросов, не скрывая тревоги, торопливо спросил у офицера:
— Что же нам делать? Глядите, все отступают!
Офицер оглянулся, и Саша на всю жизнь запомнил его чуть заметную добрую, милую улыбку. На лице офицера не было ни тени тревоги. Оно было удивительно спокойно, точно они находились не под тысячами пуль, а на обыкновенном учебном занятии, в котором все было условно — и противник, и смерть.
— Первая атака не удалась, — заключил офицер. — Будет вторая. Артиллеристы засекли все огневые точки противника, теперь они окончательно засыплют их снарядами.
Матросов успокоился. Рядом с таким человеком не страшно. Он еще раз убедился в том, что даже в тяжелые минуты на поле боя ничего случайно не происходит: отступают тоже по чьей-то твердой воле, значит, будет новая артиллерийская подготовка, новая атака.
Пулеметчик крикнул:
— Товарищ капитан, пора отходить! Немцы готовятся к контратаке.
Капитан, опуская бинокль, спокойно проговорил:
— Нет, они в контратаку сейчас не пойдут, это к ним подходит подкрепление. Жаль, но все же придется уходить: мы можем угодить под залпы своих «катюш». Пошли...
Они бежали рядом, чуть пригнув головы. Матросову уже не хотелось опережать товарищей, все-таки это было возвращение...
— Ложись!..
Матросов опустился наземь рядом с офицером. Пулеметчик был немного впереди, он, наверное, не слышал команды или решил быстрее дойти до своих. На его шее по-прежнему развевался красный шарф. «Зачем ему шарф?» — еще раз подумал Саша. Вдруг пулеметчик отчаянно взмахнул руками и, как подкошенный, упал навзничь. Пулемет отлетел в сторону. Офицер скорбно вздохнул:
— От пуль не убежишь. Надо было переждать. Жаль парня.
Остались вдвоем. Молча лежали, прислушиваясь к посвисту пуль, которые чертили рядом косые линии смерти. Через некоторое время, когда противник перенес огонь в сторону, офицер бросил:
— Короткими перебежками вперед!
Пробежав метров двадцать, еще раз залегли. В тот же миг над головой засвистели пули. «Вовремя, — с облегчением подумал Саша. — Капитан хитер, все предвидит, видать, бывалый...»
Сделали еще несколько перебежек. И каждый раз ложились так, что враг опаздывал на несколько секунд. Капитан вдруг с горечью проговорил:
— Обидно на своей земле кланяться вражеской пуле. Но мы им это припомним!
Когда до леса осталось метров пятьдесят, немцы начали обстреливать смельчаков минометным огнем. Матросов даже закрыл было голову руками, будто руки могли спасти от осколков... Устыдившись своего движения, он взглянул на капитана, тот наблюдал за разрывами, не обращая никакого внимания на Сашу. Матросов машинально повернул голову в другую сторону и страшно вздрогнул: на него был устремлен презрительный взгляд того самого солдата, который в начале атаки упрекнул его в излишней осторожности.
— Он же мертв, — прошептал Саша. Но он запомнил его надолго.
Сделав последние усилия, они доползли до опушки. Матросов, нырнув под прикрытие сосны, опрокинулся навзничь и стал дышать как паровоз: ему никак не хватало воздуха. Впервые ему пришлось так близко взглянуть в глаза смерти.
Отдышавшись, он присел. Сейчас, стало быть, надо подаваться в свою часть. Его, может, уже потеряли. Только собрался отползти дальше, в глубь леса, когда он приметил безусого. Молоденький солдат, ничуть не скрываясь, шел по направлению к полю боя. Туда, откуда еле живой выполз Саша.
— Эй ты! — решил своим долгом предупредить Матросов безусого. — Там вовсю стреляют!
Тот лишь усмехнулся:
— На войне, конечно, положено палить.
— Могут убить!
— Если мы все будем скрываться за деревьями, кто же станет спасать раненых?
Солдат, не обращая внимания на канонаду, двинулся дальше. Матросов с затаенным дыханием следил за отважным воином. В его душе происходила в эту минуту отчаянная борьба: «Смогу ли я, — спрашивал он себя, — вот так же храбро двинуться вслед за безусым?»
Раздумье продолжалось самую малость. Совесть не позволила
