Ошеломленные услышанным, мы почти не говорили между собой о содержании доклада. Люди мучились своими сомнениями и вопросами в одиночку. Страх, неотъемлемый компонент нашей жизни, не исчез. Ведь внешне ничего не изменилось. В прессе, как и раньше, писалось только о достижениях – правда, без того, чтобы ставить их в заслугу определенному руководителю. О докладе, зачитанном нам, в газетах не было ни слова. Видимо, власти боялись, что его опубликование приведет к массовым волнениям. Они пытались также спрятать его от мирового общественного мнения. Дипломаты не могли его получить. В Европе и Америке царило волнение. Но невозможно сохранить в тайне текст, который слышали миллионы людей. Печатный текст доклада был тайно переправлен на Запад и опубликован во всем мире. Он вызвал потрясение в кругах коммунистов и социалистов.
Для меня и моего брата потрясение было особенно тяжело. Ведь мы были не только типичными «продуктами» советского воспитания, мы были к тому же людьми буржуазного происхождения, и нам все время нужно было доказывать свою верность. Поэтому мы были «больше католиками, чем папа». Мы были интернационалистами, не придавали национальности особого значения. Мы верили, что в будущем все народы сольются в одну мировую нацию, что исчезнут границы между государствами, что коммунизм воцарится во всем мире.
Пережитое нами в ссылке – следствие классовой борьбы, в которой мы оказались «на неправильной стороне фронта». Ссылка в Сибирь спасла нас от Холокоста (хотя это не было намерением властей). Время от времени партии приходится «очищать свои ряды» от оппортунистов, отклоняющихся от генеральной линии.
Были написаны тысячи томов исследований, призванных придать учению марксизма-ленинизма нужную теоретическую глубину. В институте изучались два предмета, не связанные с физикой или математикой, но считавшиеся необходимыми для формирования мировоззрения советского учителя – основы марксизма-ленинизма (сокращенно ОМЛ) и политэкономия. На занятиях по ОМЛ мы подробно изучали труды Ленина и Сталина. Новшество, которое Сталин добавил к ленинизму, заключалось в тезисе, что по мере продвижения к социализму классовая борьба не ослабевает, а напротив – обостряется. Этот тезис служил оправданием для репрессий и ссылок.
Еще убедительнее была политэкономия, которая делилась на две части: политэкономия капитализма и политэкономия социализма. Это была настоящая наука, хотя и не свободная от пропагандистских элементов. Мы штудировали монументальный труд Маркса «Капитал», в основном первый том. Речь шла о классах, о прибавочной стоимости, создаваемой трудом рабочих и оседающей в карманах капиталистов, которые все время обогащаются, в то время как трудящиеся разоряются. Поскольку такой процесс не может продолжаться вечно, Маркс предсказывал неизбежное крушение капитализма.
Должна сказать, что все эти тезисы были мне близки. Было в них что-то такое, что я чувствовала еще в детстве, мне всегда претила кричащая роскошь, я думала о более справедливом распределении богатств задолго до того, как впервые услышала о Марксе. Я была своего рода «врожденной социалисткой» и в большой мере осталась таковой; ныне моим идеалом является социал-демократия.
Во второй части доказывались преимущества социалистического хозяйства: не расходуются колоссальные средства на рекламу, не производятся лишние товары. Все запланировано: сколько специалистов нужно для каждой отрасли, сколько товаров разных видов нужно производить. Хронический дефицит многих видов товаров потребления? Это временные трудности, которые надо перенести ради ускорения индустриализации. Зато нет кризисов, постигающих капиталистическую экономику, нет безработицы. Многие виды услуг предоставляются гражданам бесплатно: образование, медицинское обслуживание, профессиональное обучение. Все ради трудящихся, для их блага.
Таков в общих чертах был идеологический багаж, с которым мы вошли в большой актовый зал, где перед нами приоткрыли маленькое окошечко в настоящую жизнь. Из зала мы вышли другими людьми.
Люди мучительно искали ответы на многие вопросы. Картина, обрисованная докладом, страдала неполнотой. Говорилось в основном о терроре против партийных лидеров и аппаратчиков, но не было ни слова о преступлениях против масс беспартийных, против крестьян в 30-х годах, в ходе коллективизации. Ни слова о массовых высылках из прибалтийских стран и кавказских республик. Я ожидала услышать слова о намерении произвести всеобщую амнистию и реабилитацию жертв репрессий – но их не было. Хотелось услышать хотя бы немного критики в адрес строя, при котором были возможны чудовищные преступления в таких масштабах. Но ничего этого не было.
Хрущев проявил личную смелость, выступив со своими разоблачениями, вопреки предостережениям его товарищей в руководстве, опасавшихся крушения режима. Хрущев не хотел крушения, он был убежден, что диктатура компартии должна оставаться в силе и что можно внести в режим кое-какие «исправления». Он был полон новаторских идей относительно подъема экономики, истинное состояние которой было ему теперь известно. Он заботился о том, чтобы события не вышли из-под контроля.
Народ извлек важные выводы – не те, к которым Хрущев хотел подвести его. Эти выводы подточили слепой патриотизм и привели к бурному расцвету «параллельной экономики», подрывавшей основы планового хозяйства. Главный вывод – все фиктивно; конституция, верховный совет, правительство не имеют никакого значения. Это декорации, за которыми скрывается правящая хунта, которая делает все, что хочет. Ей наплевать на благо народа, она только жаждет власти и связанных с ней привилегий. И если таково положение вещей, то пусть каждый хватает все, что может, пусть каждый сам заботится о себе!
Я много думала о государственном строе и его влиянии на жизнь человека. Родилась в другой стране, при другом строе – капиталистическом и националистическом, с элементами фашизма. Мне приходилось слышать от взрослых много рассказов о стычках между группами латышских националистов и членами еврейских сионистских организаций. Евреи были обязаны открывать свои магазины и другие предприятия в субботу, потому что официальным выходным днем было воскресенье. Все латышское превозносилось и прославлялось. И все же, несмотря на националистический характер режима, сионистские организации не были запрещены и существовали еврейские школы. Бывали уличные стычки, драки, словесные нападки, но никто не слышал об арестах и расстрелах.
Новый строй, социалистический, я приняла с открытым сердцем, невзирая на все то, что он причинил моей семье и мне самой. В великих целях, которые ставила перед людьми советская идеология, было много романтики. В самые мрачные дни была надежда на лучшее будущее. Теперь эта надежда рухнула. Осталась всепоглощающая черная дыра.
Как жить, если нет надежды? Лишь немногие думали, что настанет день, когда режим рухнет. Он казался всесильным, незыблемым. А обратный путь от социализма к капитализму – возможен ли он вообще? Желателен ли он? Ведь такого нигде в мире не было! А капитализм – разве нет у него своих пороков? И он тоже далеко не идеал!
Глава 28. Сельская учительница
Второй учебный год подходил к концу. Предстояли выпускные экзамены и получение дипломов. Экзамены меня не слишком тревожили: не нужно было стараться сдавать их на пятерки, ведь стипендий больше не будет. Гораздо больше тревожила мысль о будущем месте работы.
Выпускник высшего (или незаконченного высшего, как наш институт) учебного заведения не вправе был поступать на работу, где и как ему вздумается. «Комиссия по распределению», состоящая из представителей власти и представителей института, направляла выпускника на место работы согласно списку «заявок на молодых специалистов». В редких случаях, если у выпускника были предпочтения в выборе места, комиссия проявляла определенную гибкость. Выпускник, получивший направление на место работы, обязан отработать там три года – «вернуть долг государству» за средства, затраченные на его обучение.
Понятно, что я хотела остаться в Колпашево, поскольку здесь проживала вся моя семья. Но мне сказали, что ни одна колпашевская школа не прислала заявку на новых учителей. Ссылки на мужа, работающего здесь, на родителей и дочку, живущую у них, не помогли.
Относительно других мест у меня не было предпочтений. Мне досталось место в селе Вороново, которое, в отличие от Парабели, не было даже районным центром. Среди жителей села большинство составляли колхозники.
Узнав о моем направлении в село Вороново, мой муж заявил, что он не поедет со мной туда.
– Даже не райцентр! – сказал он с презрением. – Колхоз! Что я буду делать в колхозе? Работать задаром, за несколько килограммов муки? В колхозе люди живут за счет приусадебных участков и своих коров. У нас нет там дома и участка, мы не собираемся стать колхозниками. Ты обязана поехать по направлению, но меня оно не обязывает!
