— Игры на арене, которые тоже истощают наши запасы. Но деньги, которые ты возвращаешь, пойдут не императору, а только тебе. Рим и император не получат ничего, а ты вызовешь в Британии восстание. Ты и так не нуждаешься в деньгах.
— Ради всех богов, Бурр! Ты говоришь как философ, а не как солдат. Правда заключается в том, друг мой, что Сенат сам начал недоумевать, чего ради мы тратим такие огромные суммы на содержание легионов, когда в обмен получаем лишь товары и рабов, которых можем иметь, и не завоевывая страну. Да, Рим должен контролировать мир, но платить за это следует разумную цену. Граждане Рима уже начинают спрашивать себя, не лучше ли будет уменьшить наши армии, уменьшить размеры империи, вернуться к границам Августа и не создавать себе проблем? Тебе лучше, чем кому-либо, известно о том, с чем мы сталкиваемся в Армении, Иудее, Северной Галлии, Германии. И теперь, похоже, и в Британии…
— А я тебе давно говорил, что Британия будет проблемой, — сказал Бурр. — Когда Светоний написал нам и сообщил о своем успехе в уничтожении этих проклятых друидов на западе страны, я опасался того, как подействует его победа на остальные местные племена. Посмотри на Иудею, если хочешь узнать, что будет, когда мы окончательно свергнем местных богов и примемся навязывать своих. По крайней мере в Иудее мы не имеем дела с восставшими жрецами. Пока что…
— Я боялся, что если мы уйдем из Британии, то все мои деньги будут потеряны. Решение об уходе может быть вынесено в течение следующего года, если только Светоний окончательно подавил главные силы восставших. Сейчас он направляется обратно в Лондиний на берегах Тамеса. Я жду от него отчета о состоянии дел в Британии сейчас, когда мятежные силы разгромлены. Если он скажет, что проблем больше нет, я сообщу об этом императору, и мы спокойно отступим, оставив за собой только несколько портов и торговых городов. Наши интересы должны сосредоточиваться на Галлии и Германии, а не на стране за морем.
— А Иудея, Парфия, Африка? Нам что, тоже нужно уйти из этих земель, где пролилось столько римской крови? Я стал солдатом, Сенека, чтобы сражаться за своего императора и свой народ. И я оценил блага цивилизации, которые мы несем дикарям и варварам. Мы вступаем в битвы, подчиняем народы в болотах или пустынях, строим каменные и мраморные здания, которые простоят много лет. Мы обучаем их своим достижениям — математике, искусству чтения и письма, философии и риторике, — а в обмен лишь забираем плоды производства, налоги и рабов. Но, начиная со времени Калигулы, мы все больше истощаем империю. Она уже похожа на гниющую тушу в лавке мясника! Все жизненно важные органы извлечены, кровь вытекла, и остальное становится серой гниющей массой. И ради чего? Чтобы было чем платить за развлечения императора, за его банкеты, его похоть, одержимость, за игры и представления…
С опаской оглянувшись по сторонам, Сенека прошипел:
— Во имя богов, Бурр, помолчи!
— Вокруг нет ни души. Я удалил всех слуг и проверил все несколько минут назад. То, что я говорю, предназначается для твоих ушей и только для них. Но об этом уже постоянно, каждое утро шепчутся в Сенате. Тебе стоит подслушать подобные разговоры.
— Да, конечно. Но почему, как ты думаешь, это не обсуждается открыто? Разве ты не видел, как жены важных римлян вынуждены играть в похотливых пьесах, написанных Нероном? Разве ты не знаешь об оргиях, когда самые важные римские матроны, многие из которых имеют внуков, принуждены извиваться обнаженными, изображая греческих муз? Причина, по которой Нерону позволяется все это делать, — в том, что участие в любой оппозиции смертельно опасно: тот, кто выступает против него, исчезает, конфискуется все его имущество. То же самое случится и с тобой, Бурр, если продолжишь говорить в том же духе. Я пытаюсь заставить императора осознать ценности истинного стоика, но его гедонизм убивает всю мою философию. Признаюсь, друг мой, я совершенно не знаю, что делать… — растерянно закончил Сенека.
Бурр пожал плечами, потом придвинулся к нему и прошептал:
— Возможно, с ним случится то же самое, что с Калигулой и Клавдием. Возможно, и тебе стоит потратить некоторую сумму на убеждение некоторых германцев в преторианской гвардии…
Сенека посмотрел на друга с нескрываемым ужасом. Тот улыбался, но что-то в его глазах подсказывало философу, что старый солдат шутил лишь отчасти.
60 год н. э. Город римлян Камулодун
Всего лишь месяц назад, когда ее и дочерей ограбили и лишили дома, она в гневе мчалась по этой дороге к воротам Камулодуна. Ее глаза были полны слез, ибо в тот самый момент прокуратор забирал все, что принадлежало ее семье.
И всего месяц назад ее везли в повозке, как истерзанное животное, по той же самой дороге, но уже из города, обезображенную, униженную перед всем городом. И хуже, в тысячу раз хуже было то, что испытали здесь ее дочери. Теперь слез не было, их высушила боль, и глаза горели ненавистью. Сегодня она снова ехала в колеснице со своими детьми к закрытым воротам, но уже с совершенно другими намерениями. Сегодня она отомстит.
Глядя на приближавшиеся ворота города, Боудика безумно пожалела, что не знала тогда, чем все закончится. Знай она обо всем заранее, никогда бы не стала она ничего писать императору и просто жила бы милостью людей своего племени, как и остальные вдовы Британии. Но теперь, при одном воспоминании о зверствах римлян ее желание мстить разгоралось ярким пламенем. Она припасла для ветеранов в бараках особую кару. И для прокуратора Британии, подлого Дециана, жившего в безопасности в Лондинии. И особенно для Кассия, который очень скоро встретится с Прасутагом и эта встреча его не порадует!
Подъехав к воротам, Боудика сдержала лошадей. Она знала: позади в лесу спрятались тысячи вооруженных, охваченных яростью мужчин и женщин иценов и триновантов, теперь называвших себя только бриттами. И они ждали сигнала для удара.
После обсуждения все согласились подождать, пока первый ход сделает Боудика, и уже потом ринуться к стенам города. Согласно старым обычаям, поскольку Боудика и ее дочери были жертвами преступников-римлян, они могли теперь первыми увидеть, как убийцы падают на колени и молят о пощаде.
Бритты собирались тайно, продвигаясь ночами из самых отдаленных мест и прячась в лесах. Все они смотрели на Боудику как на своего вождя и первого воина. Все знали о былом поражении Каратака и теперь верили, что под водительством своих королей и королев, с яростью и опытом Боудики они смогут победить.
Королева иценов — этот титул она приняла снова — за день до наступления подробно объяснила им план битвы. Они знали, что сражение начнется с первыми лучами солнца. Бесшумно пробирались они по темному лесу, словно волки, без единого факела, полагаясь лишь на неверный свет луны, и наконец вышли к городу.
Теперь, держа наготове мечи и копья, они наблюдали, как Боудика с дочерьми медленно едет по дороге к восточным воротам.
Стражник, участник походов в Парфии и Сирии, заметил пыль первым, когда повернулся на восток, чтобы взглянуть на восход солнца; он хотел определить, сколько ему еще дежурить на стене, перед тем как можно будет отправиться спать. Размышляя, что же это могло поднять пыль — стадо или повозка, он устало смотрел на дорогу. Вскоре показалась колесница, и стражник удивился, кто бы это мог заявиться в такую рань, и задумался, стоит ли открывать ворота.
Колесница приблизилась, и он прокричал:
— Кто хочет попасть в город до открытия ворот?
Потом он пригляделся и увидел женщину с двумя юными девушками. Женщина выглядела необычно: на ней были бронзовые доспехи и плащ, длинные рыжие волосы струились из-под шлема. Стражник пригляделся и с изумлением обнаружил, что это — та самая женщина, которую некоторое время назад высекли на форуме города, а дочерей отправили в бараки. Он и сам некоторое время забавлялся с той, что была помладше.
Он обернулся в сторону караульного помещения:
— Командир, вам бы подойти сюда и посмотреть! Скорее!..
— Я — Боудика, королева иценов! — громко и уверенно прозвучал голос снизу. — Я приказываю вам открыть ворота!
Страж посмотрел вниз:
— Я сказал тебе убираться! Уходи! Поворачивайся и уходи! Или хочешь, чтобы повторилось то, что в прошлый раз? — Но уверенности в его голосе не было.
— Открой ворота, стражник, или пожалеешь о том дне, когда родился на свет! — ответила она, прикрывая своим плащом Каморру и Таску. Лошади тихо заржали. Эта высокая рыжеволосая женщина с голубыми глазами — глазами Сирены или Медузы, — одетая в роскошный красный плащ поверх доспехов, не проявляла ни страха, ни сомнения.
К стражнику подошел командир:
— Что здесь происходит? Кто эта женщина? Поворачивай и уходи, откуда пришла, или я не отвечаю за своих людей!
