Лина ТриЭС - Третья истина

— Шура? Ты за справедливость?

— Конечно так! Ты же знаешь.

— Вот и подумай: Катиного отца выгнали и еще многих, это разве справедливость? Они только хотели, чтобы зарплату повысили и еще депо отремонтировали, там проржавело все, опасно работать… А теперь покалечило одного, вот наши и решили, в такой момент можно народ расшевелить…

Лулу не верила своим ушам:

— Вы что заговор готовите? — затаив дыхание, спросила она.

— Не заговор, а демонстрацию, только учти, Шур, если полслова кто об этом узнает, — нам будет очень плохо, а тому, кому скажешь, — еще хуже. Помнишь, отец объяснял?

— Теперь мне будет хуже?

— Тебе — нет, потому что мне же — нет, а мы вместе, правда? Главное — другим не выдавать, они же не знают, как тут держаться надо, ну, и сами пропадут и нас потянут….

— Таня, да я скорей…

Букет поднял голову и лениво побил хвостом о снег: мимо скамейки проходил Ваня.

— Порядок, Танюшка? Не замерзла? Здравствуй, Шура. Хотите, девчата, валенки принесу, чтобы ноги не замерзали.

Таня покачала головой, действительно мороз ослаб, и было тихо — тихо, совсем не холодно. Лулу же едва ответила на приветствие, так она была поражена услышанным.

— Таня, мы что, стоим на посту?

— Да, а знаешь, полицейские у Катиного отца прямо дома были, нашумели там… Тимка испугался, так плакал, плакал!

Этого Лулу уже стерпеть не могла и мгновенно стала врагом несправедливых полицейских:

— Знаешь что, если такой сюда придет, обманем его. Ты мне сразу скажи громко: «Ну, я за книжкой побежала!» И — домой, чтоб всем сообщить… а я ему прямо наперерез и …

— Не надо ничего, просто встанем, из окошка увидят.

— Таня, — вдруг на Лулу нашло озарение, — а я знаю, где его уже видела!

— Кого видела?

— Этого человека светлоглавого! Я его видела, я его видела… у дяди Гриши! В саду, вот где! Он еще в такой рубашке был, — Лулу провела двумя пальцами по шее. — А дядя Гриша, Тоня говорила, совсем не пишет ничего…

— Это тот садовник, что ты рассказывала? Он что, на войне?

Еще не начав отвечать, Лулу отметила про себя, что рассказала Тане, так или иначе, обо всех своих близких и знакомых, может, утаив кое-какие неприятные моменты. Не рассказала только об одном, самом главном. Во-первых, ей казалось, могут не поверить, что она действительно знает такого человека, а во-вторых, не хотелось никого пускать в свои мечты, они от этого становились не такими реальными. Даже когда девочки штурмом приступили к ней с вопросами о необычном госте, она сказала только: «Это из дома. Чтобы театр посмотреть».

— Да, дядя Гриша уехал на войну. Что за люди такие? Всегда воюют, найдут приличный повод — и воюют! А без этого — не могут.

— Это ты неправильно говоришь, Шура. Они же не просто так воюют. Или землю хотят захватить, или поработить. Повод — это чепуха, если бы не было бедных и богатых — не было бы и повода. За равенство и братство воевать надо.

Красиво как Таня говорит! Но Лулу упрямо повторила:

— Все равно, война это бойня, надо просто не быть участником. Вот и все.

— Вот и опять не могу тебе объяснить! С Ваней поговорим. А пока лучше расскажи, что в гимназии было. Да, я завтра записку принесу, что нездорова была, ты имей в виду!

— Я скажу, что даже посетила тебя с объяснением уроков!

— Да не надо слишком врать, записку отдам и все, если много сочинять, не поверят, надо понемножку добавлять в то, что в самом деле… тогда верят! Так, что было интересного?

— Таня, что там может быть интересного, в гимназии? Сусик (так называлась у них классная дама Сусанна Сергеевна) опять меня ругала, она говорила: «Что картавишь, как слова произносишь? Уже пол гимназии заразила!» Неужели это так заметно?

— Не знаю, я привыкла, а вообще, наверное, заметно. У тебя тон какой-то необычный, да и слова не туда суешь иногда.

— Вот что интересно. Я могу других перекопировать, а вот говорить по-русски, как все, не совсем получается… Да, чуть с Соней и Маней не поссорилась на всю жизнь…

— Опять по поводу Пушкина прохаживаются? Но ты же им прошлый раз так хорошо про гениев ответила… Про особые мерки…

Лулу постепенно разговорилась насчет гимназии, и выяснилось, что там не так уж мало интересного. Вышла тетя Поля, посидела с ними, похвалила, было видно, что она очень довольна. И Лулу даже поняла почему: Таня просидела этот час не одна, да и выглядело это сидение гораздо естественнее.

Мимо них прошел человек, приведший Лулу к калитке. За ним прошли вразбивку еще несколько мужчин. Девочки побежали греться в «прокуренную» квартиру, но Лулу быстро ушла на Береговую. Ловко избежав встречи с Софьей Осиповной, отправилась к себе в комнату. Пока не заснула, все размышляла над тем, что узнала. Многое осталось непонятным. Но свобода и равенство — это, конечно, справедливо и великолепно.

Нет, Лулу положительно не везло с рождественскими каникулами. В этот раз, казалось, все складывалось так удачно! О ней не забыли. За неделю приехала сама Доминик и держалась с дочерью довольно мягко. Было ли это следствием удачных покупок или еще чего-то, Лулу не знала. Господин Петров все еще не вернулся, и маман долго сокрушалась по этому поводу. На этот раз дамы нашли общий язык. Софья Осиповна так увлеклась рассказами об отсутствующем хозяине, что не слишком много комментировала их совместное с Лулу житье-бытье. Лулу, для которой все, кроме поездки домой, отошло далеко-далеко на задний план, высиживала с ними «вечерние чаи» без проявления, и даже без ощущения какого-либо неудовольствия. Доминик уезжала из города неохотно, не в пример Лулу, рвавшейся в Раздольное всем сердцем. Наконец, утомительное зимнее путешествие было позади, но… столь желанный дом оказался пустым.

Нет, Евдокия Васильевна, Коко, Тоня и еще всякие разные люди были на месте. Более того, гостившие летом под Петроградом у дяди старшие братья в эти каникулы приехали в Раздольное, под материнское крылышко. Молодые вояки чувствовали себя там весьма неуютно. Их денщики, зато, наслаждались жизнью — целыми днями играли в карты в пристройках, где жили конюхи.

Но на Лулу произвело впечатление лишь одно — Виконта в Раздольном не было. В первый же час, после того как она, взлетев по лестнице, обнаружила запертую дверь в мезонине и спустилась в расстройстве, ей было объяснено, что господин Шаховской уехал по поручению отца в город Кишинев. Лулу, выслушав это от тети, почувствовала, как холодно в доме и саду, и как близки, в сравнении с тридесятым Кишиневом, Ростов и станица Белокалитвенская…

Сущая правда: зимой в Раздольном скучно… Сиротливо горящие в доме светильники не в силах разорвать плотный полумрак зимних вечеров, ползущий из сада. Особенно неуютно, когда нет электричества и приходится зажигать керосиновые лампы или свечи. Тут и там законопаченные окна, запертые пустые комнаты…

Для Коко устроили елку, на которую он требовал каждый день навешивать новые конфеты и пряники, потом тут же их срывал и бежал прятать в спальню матери. Пойти посмотреть на елку, что ли? А то как-то не читается, мешает ветер, завывающий за окном. Вон как свистит! Плохо, наверное, тому, кто сейчас в дороге… Лулу поежилась и спустила ноги с кресла. Керосин и дрова надо привозить из города, а Пузырев пятый день не выходит из своей каморки. Видимо, так, опухший и одуревший от спирта, и встретит 1916 год. Маман вчера только говорила, что не может справиться с этим пьяницей и вообще с челядью. Суровая тетка не может тоже. И управляющий, и денщики сделают несколько движений по ее приказанию — и опять за свое.

Старший брат уже похож на мужчину, ведь ему целых семнадцать. Да и у Дмитрия над губой — черные усики. Но молодые хозяева даже не пытаются навести порядок: смеются над Пузыревым, требуют, то спеть что-нибудь, то сплясать… Или заводят с ним бессвязные, непонятные Лулу, разговоры. Бывает, что сами играют с денщиками в карты…

Лулу на лестничной площадке помедлила… Нет, не нужна ей эта елка! Вчера она хотела рассмотреть поближе золотистый домик с выгнутой крышей, но Коко вообразил, что она посягает на его мандарин и так завопил, что тетка даже плюнула в сердцах и на глазах прибежавших маман и Лиз — няни-бельгийки, смачно съела «яблоко раздора».

Стены имения потряс очередной знаменитый курнаковский скандал, на шум которого явился Дмитрий и с нахальной улыбочкой пристроился в дверях зрителем. При этом он принял неестественную картинную позу, опершись локтем о косяк двери и скрестив ноги в начищенных сапогах. Лулу не могла на это смотреть.

Отсидевшись в своей комнате, она решила порыться в библиотеке и поискать Островского и вдруг… Звон рапир в гимнастическом зале. Лулу, как завороженная, двинулась на этот звук и с бьющимся сердцем открыла дверь. Виктор и Дмитрий ожесточенно фехтовали. Особенно старался старший брат, теснил, пыхтя. Дмитрию, который опять пытался принимать красивые позы, приходилось туго. Напротив двери, упершись в бока и поводя плечами, стояла Вера. Вот уж о чьем существовании Лулу до сих пор не вспоминала!