он становится необходимым ей на балах, в гостях, на прогулках. Она все рассказывает Александру Сергеевичу, ничего не скрывая и не чувствуя вины перед мужем.
— Мне веселее, когда он подле меня, — смеется она. — Но люблю я только тебя. И ты знаешь силу моего чувства, долга перед тобой, перед детьми и перед собой.
Пушкин терпит это постоянное присутствие Дантеса возле жены. Он ждет, что вот-вот легкомысленный молодой человек устанет от бесплодных вздыханий и влюбится в другую женщину. Но минул год, пошел второй — все оставалось по-прежнему.
Атмосфера сгущалась. Кольцо интриг сжималось вокруг Пушкина и его жены, которая по молодости лет многого еще не понимала.
4 ноября 1836 года Пушкин получил по почте письмо — «Диплом светлейшего ордена рогоносцев», члены которого под председательством «великого магистра» Д. Л. Нарышкина единогласно избрали Александра Пушкина его «коадъютором» и «историографом ордена». Такие же письма были разосланы друзьям поэта. Некоторые промолчали. А друг Пушкина Елизавета Михайловна Хитрово, получив на свое имя конверт, в который было вложено письмо, адресованное Пушкину, удивилась, но сочла своим долгом, не распечатывая, переправить его по адресу.
Посыльный Хитрово передал это письмо Александре Николаевне на крыльце дома Пушкиных. Она только что возвратилась домой и, постучав в дверь кабинета Александра Сергеевича, вошла туда, еще не сняв даже мехового головного убора.
Как всегда, в комнате был идеальный порядок. Каждый предмет занимал свое место. На полках аккуратно подобранные по величине книги, корешками наружу, без каких-либо книжных добавлений сверху. Стол же был завален бумагами.
Пушкин сидел не за столом, где ожидала увидеть его Александра Николаевна, а на диване, с письмом в руках. Конверт лежал рядом. Точно такой же конверт, какой держала в руках она, с тем же адресом, написанным той же рукой. Все это сразу же заметила наблюдательная Александра Николаевна, как заметила и то, что письмо это необычайно взволновало Пушкина.
Она подала письмо, и рука его дрожала, когда он его брал.
— Что случилось, Александр Сергеевич?
Он знал, что это не праздное любопытство. Он верил в безграничную дружбу и преданность свояченицы как к жене, так и к нему.
— Только ни слова Наташе. Не будем волновать ее, Сашенька.
И он подал Александре Николаевне исписанный по-французски лист бумаги, а сам разорвал конверт нового письма. И, убедившись, что это копия первого, не стал перечитывать.
Она с волнением прочла письмо дважды. Гнев поднялся в ее душе, и какая-то вещая тоска охватила ее. Но она постаралась не показать этих чувств Пушкину, скрыть их под маской брезгливости.
— Мерзкий пасквиль! Разорвать и забыть! Бездарные негодяи завидуют вашему таланту. Завидуют красоте вашей жены! Разорвать и забыть! — повторила она и собралась было порвать письмо.
Но Пушкин, поспешно вскочив, отобрал письмо.
— Нет, Сашенька, так просто этого оставить нельзя! Здесь все куда сложнее, чем ты думаешь. Много сложнее и трагичнее…
Она поняла, что ему надо остаться одному, что-то обдумать, в чем-то разобраться. Но в дверях все же остановилась, обернулась и еще раз твердо сказала:
— Разорвать и забыть!
— Наташе ни слова! — вслед ей негромко сказал Пушкин.
Он уже тогда понял, о чем шла речь в этом пасквиле, что ускользнуло и от Александры Николаевны и от его друзей, получивших такие же письма. Он понял, кто был автором этих писем.
Жена «великого магистра ордена рогоносцев» М. А. Нарышкина была любовницей Александра I, и в письме намекали на связь Натальи Николаевны с Николаем I.
Еще некоторое время Пушкин в тяжелом раздумье стоял возле дивана с письмом в руках.
«Получается, — думал он, — что я, зная о связи жены с императором, пользуюсь разными благами от него…»
Пушкин быстро садится к столу, небрежно раздвигает исписанные листы, путает их, чего никогда не делал прежде. Но сейчас все это неважно. Он берет чистый лист и пишет о том, что желает немедленно возвратить в казну деньги, которые задолжал, и просит об этом не извещать государя, так как в случае его несогласия он, Пушкин, все равно откажется от этой милости.
Он вкладывает письмо в конверт. И снова мысленно повторяет гнусный пасквиль.
Да, это на руку барону Геккерну. Это его работа. Отвести подозрение от приемного сына. Нанести удар в самое сердце ненавистному поэту.
Он на минуту прислушивается к тихому разговору около дверей кабинета, он различает голоса Натальи и Александры.
«Неужели рассказала? Нет, она этого не сделает», — убеждает он сам себя.
Наташа не должна знать об этом письме. Она не виновна в том, что молода и прекрасна. Она не виновата в том, что ее окружают подлецы и предатели.
И Пушкин пишет письмо Геккерну, но пока не отсылает его. Черновик только потом, после смерти поэта, прочла Наталья Николаевна и поняла по этому письму и по всему поведению Пушкина, что он умер в полной уверенности, что пасквиль этот был задуман Геккерном.
Но Наталья Николаевна, конечно, не знала писем Дантеса своему приемному отцу, вошедших в историю ее отношений с Дантесом.
От 20 января 1836 года:
«…Я влюблен, как безумный.
Да, как безумный, ибо просто не знаю, куда от этого деться, имени ее тебе не называю, потому что письмо может до тебя не дойти, но ты припомни самое очаровательное создание Петербурга, и ты поймешь, кто это.
А всего ужаснее в моем положении то, что она тоже меня любит, видеться же нам до сих пор было невозможно, ибо ее муж безобразно ревнив. Вверяюсь тебе, дорогой мой, как лучшему своему другу, знаю, что ты посочувствуешь мне в моей беде, но, ради бога, ни слова никому и не вздумай кого-либо расспрашивать, за кем я ухаживаю, не то, сам того не желая, ты можешь ее погубить, и тогда я буду безутешен. Потому что, понимаешь, я ради нее готов на все, только бы ей угодить, ведь жизнь, которую я веду последнее время, это какая-то невероятная пытка. Это ужасно — любить и не иметь возможности сказать об этом друг другу иначе как между
