во двор с минуты на минуту могли ворваться неизвестные враги и стянул треух.
— Ну? — нетерпеливо повторил Збитнев.
— Не знаю, как и начать, — замялся Терентий, но под взглядом пристава торопливо выпалил: — Мужики лес рубить собираются! Кабинетский… Прямо завтра и собираются.
— Откуда знаешь? — насупился Збитнев.
— Самолично слыхал, как Аверкий Бодунов о том сговаривался.
— С кем же он сговаривался?
— С Мышковым, с Птицыным, с Игнатом Вихровым, — загибая пальцы, принялся перечислять Терентий.
Збитнев прервал:
— Когда собираются?
— Я же говорю, завтра! Поутру!
— Куда именно? — подкрутил рыжеватый ус Платон Архипович.
— К оврагу, — преданно вздохнул Ёлкин. — Они обыкновенно там рубят. Место удобное.
— Обнакновенно, говоришь? — улыбнулся пристав. — Стало быть, и ты там бывал?
Ёлкин поперхнулся, отвел глаза, Збитнев успокаивающе похлопал его по плечу, констатировал:
— Бывал…
Терентий хотел возразить, но понял, что пристав видит его насквозь, и еще ниже опустил голову.
— Что же ты, братец, сразу не сообщил? — укоризненно произнес Збитнев. — А если бы я здесь не проходил? Тогда как?
— Можа, урядник бы прошел али батюшка, — ответил Ёлкин, который уже несколько часов толкался во дворе, прислушиваясь к доносящимся с улицы шагам.
— Ну, а если бы не прошли?
Втянув голову в плечи, Терентий признался:
— Боязно, ваше благородие. Ить мужики прознают, голову, как петуху, отчекрыжут. А у меня ить семья, детишки.
— Спасибо, крестьянин Ёлкин.
Выйдя со двора, пристав передумал идти к Зыковым, решив, что это всегда успеется, и спустя полчаса впряженная в легкую кошевку резвая лошадь уже вывезла его за околицу Сотниково.
Помощник управляющего кабинетским имением Шванк встретил принесенное Збитневым известие со свойственным ему безразличием:
— Ну-ну, значит, и у нас начинается. Как говорится, не минула чаша сия.
Немного досадуя на сухость Шванка, Збитнев сложил руки на затянутом в мундир упругом животе, поинтересовался:
— Что же вы намерены предпринять?
Восково-желтое лицо помощника управляющего осталось все таким же беспристрастным:
— Задержать порубщиков. С вашей помощью, естественно.
— Увы, — развел руками Платон Архипович. — Ничем не смогу выручить. Сам занят, а урядник плохо себя чувствует.
Сухая кожа на лбу Шванка задумчиво сморщилась. Через секунду он ответил:
— Я не в претензии. Сами справимся. А вы, значит, не хотите рисковать?
Платон Архипович свел брови.
— Остерегаюсь, любезный Максимилиан Пирсович. Берегу себя для будущих дней.
На лице помощника управляющего заиграло подобие улыбки:
— Испугались инцидента с Завьяловым?
Пристав удивился, он никак не думал, что Шванку известно содержание циркуляра, полученного самим приставом только сегодня утром. Но виду он не показал. Деланно удивился:
— А что случилось с подполковником Завьяловым? Вы, наверное, имеете в виду помощника начальника губернского жандармского управления?
— Вот именно, — коротко кивнул Шванк. — Неужели вы ничего не слышали?
— Уверяю вас!
— Бийские мещане вместе с крестьянами и нижними чинами запаса на сотнях подвод выезжали в боры и нещадно рубили.
Распространялись тысячи листовок подстрекающего характера. Подполковник Завьялов прибыл в Бийск и сразу арестовал трех зачинщиков беспорядков.
— И что же дальше? — спросил Платон Архипович, хотя был прекрасно осведомлен о происшедшем.
— Тысячная толпа освободила арестованных из тюремного замка, пронесла на руках через весь город, а потом выволокли на улицу Завьялова, сорвали погоны, сломали шашку и… — Шванк сделал паузу, посмотрел на собеседника и все так же беспристрастно продолжил: — И угостив табуретом по голове, в повозке, украшенной метлой, провезли по улицам.
Платон Архипович огорченно покачал головой:
— Ай-ай-ай…
Шванк кисло улыбнулся:
— В цивилизованной стране подобное просто невозможно.
— Вы бесконечно правы, Максимилиан Пирсович, — согласился Збитнев, сдерживая нарастающую ярость и твердо решив при случае наступить Шванку на ногу. В фигуральном смысле, разумеется. Он поднялся, опустил подбородок на грудь:
— Честь имею.
4
Еще до рассвета с десяток крестьянских саней выехали из Сотниково и молчаливой вереницей потянулись вдоль берега Ини. Оказавшись в бору, мужики сбросили с себя оцепенение, стали перекликаться нарочито бодрыми голосами.
— Эй, Аверкий! Че шапку снял, лес спалишь! — хохотнул Василий Птицын.
— Спотел чегой-то! — повернулся рыжий Аверкий.
— Со страху, поди? — поддержал Птицына Игнат Вихров, поудобнее устраиваясь в дровнях. — Эй, Сидор! Дрыхнешь, что ль?
Мышков, услышав свое имя, отвернул высокий воротник полушубка:
— Морокую…
— Об чем? — заинтересованно приподнялся в санях Егор Косточкин, вдовый сорокалетний мужик из старожильцев.
— Дык, дело-то нешуточное затеяли. Энто ж не ночью тайком рубить. В открытую идем, — ответил Мышков.
Вихров большим пальцем зажал ноздрю, шумно высморкался в снег. Лихо сдвинув шапку на затылок, ободряюще воскликнул:
— Вся округа лес валит! Таперя все угодья наши!
— Аверкий, че Гошка-то Фатеев не поехал? — спросил Птицын.
— Сперва говорил, будто медвежья болесть прихватила, — ухмыльнулся Бодунов. — А потом речь про приговор завел. Пока, говорит, на сходе всем миром не решат кабинетский лес рубить, не поеду. Я так полагаю, Андрюха Кунгуров с Пашкой Ждановым дурость затеяли с энтим приговором. Че ждать, пока рак на горе свистнет!
— А как полесовщики нагрянут? — не меняя позы, подал голос Сидор Мышков.
Вихров осклабился в густую черную бороду, вытащил из-под соломы берданку, потряс ею в воздухе:
— Есть чем встретить!
— Шибко-то ружьишком не махай, спрячь, — укорил Косточкин. — Так и до греха недалеко.
Птицын подхлестнул лошаденку, беззаботно ухмыльнулся:
— Греха бояться — в лес не ходить!
Добравшись до места, крестьяне осмотрелись, поставили дровни так, чтобы в случае необходимости можно было быстро выбраться на просеку, достали топоры. Мышков, всматриваясь в серую хмарь бора, негромко проговорил:
— Тут где-то Татаркина порешили…
В повисшей тишине слова прозвучали неожиданно отчетливо, и мужикам стало не по себе. Задрав голову, Аверкий глянул на верхушки сосен, слабо освещенные осторожно пробравшимися вдоль оврага первыми лучами солнца. Нарочито весело, чтобы ободрить остальных, он проговорил:
— Погодка-то! Подстать!
Мужики стояли по колено в снегу и не решались двинуться. Даже Игнат Вихров погасив едкую улыбку, настороженно примолк. Аверкий обвел односельчан взглядом, стянул рукавицы, глубоко вздохнул, перекрестился широко и основательно. Затем, поплевав на ладони, с хмурой серьезностью кивнул:
— Ну, робяты, с Богом!
Деловито прикидывая в уме, на что сгодится та или иная лесина, крестьяне молчаливо разбрелись.
Игнат Вихров выбрал сосну потолще, сгодится сменить подгнившие столбы в амбаре. Выбрав, постоял возле, провел ладонью по бугристой коре, сунул рукавицы за кушак, отступил и, прищурившись, зычно ахнул, вонзая топор. Дерево отозвалось сухим каменистым звоном.
Со всех сторон послышались сначала робкие, как бы испытующие, а
