На следующий день по приезде г-жа де Реноден везет племянницу по лавкам, чтобы пополнить ее приданое. Девушка, видимо, привезла с Мартиники не Бог весть что, поскольку тетка — конечно, за счет маркиза — расходует на нее 20 872 ливра. Это безвозвратный аванс. Оглашение наспех делается в Париже, в церкви Сен-Сюльпис, к приходу которой относится улица Тевно, и в Нуази-ле-Гран, где живет г-жа де Реноден и состоится бракосочетание. Архиепископ Парижский разрешает сократить срок от оглашения до свадьбы — так не терпится обитателям улицы Тевно покончить с лагерем, в который превратился их особняк. Отец Розы вновь заболевает и не выходит из комнаты. Поэтому 10-го «в помещении, занимаемом г-ном де Ла Пажри у г-жи де Реноден», появляется нотариус мэтр Трюта. По обычаю, приглашенные, пришедшие почтить новобрачных и «подписать их контракт», присутствуют при оглашении его. Эти приглашенные не ахти какие важные особы. Среди них старший брат Александра, также без всякого на то права носящий титул маркиза; один из дядей контр-адмирал граф де Рош-Барито, чей сын Клод по примеру двоюродных братьев самовольно именует себя графом де Богарне; наконец, интендант морского ведомства Мишель Бегон, побочный дядя жениха. Все они — со стороны Богарне. Ни одного из тех звучных титулов, которые благоухают старой Францией и которые можно видеть под столькими брачными контрактами тех лет! Со стороны Розы тоже никаких блистательных имен. Подписи принадлежат всего-навсего некоему Таше, приору Сент-Гобюрж и капеллану герцога де Пентьевра[24], и двум барышням Секуи, без сомнения, подругам г-жи де Реноден.
Александр женится, имея 40 000 ливров ренты материнского и вдобавок еще неразделенного наследства. Эту ренту дают крупные поместья на Сан-Доминго[25], оцениваемые в 800 000 ливров.
А вот будущая императрица приносит мужу лишь свое приданое, «авансированное» г-жой де Реноден, да 5000 ливров ренты, которую г-н де Ла Пажри обязуется выплатить дочери… когда сможет! Г-жа де Реноден, ее тетка, выказывает себя более щедрой, подарив племяннице — как всегда, за деньги маркиза — свой целиком обставленный дом в Нуази, который, как она утверждает, приобретен на выручку от «продажи бриллиантов» — эвфемизм, которым она жеманно маскирует великодушие своего любовника. Разумеется, она оставляет за собой право пользоваться этим домом. Наконец, за счет собственных на этот раз средств тетка переводит на новобрачную долговое обязательство маркиза де Сен-Леже — 120 000 ливров, проценты по которым она опять-таки оставляет за собой.
Короче, Роза получает одни «надежды».
13 декабря г-н де Ла Пажри, все еще больной и прикованный к постели, остается на улице Тевно и не присутствует при венчании, происходящем в церкви Нуази-ле-Гран. Его заменяет приор Сент-Гобюрж. В церковно-приходской книге мы находим имена присутствовавших при подписании контракта, затем фамилии наставника Патриколя и нескольких друзей и дальних родственников. Некий Нуэль де Виламблеп в свой черед оставляет в книге собственноручный росчерк, что принесет ему при Империи титул графа и должность префекта.
Дом в Нуази не готов служить зимним пристанищем — Фредерик Массон[26] вообще считает его дачей, и «высокородная и могущественная дама Мари Жозефа Роза де Таше де Да Пажри» в обществе «высокородного и могущественного сеньера мессира Александра Франсуа Мари виконта де Богарне, капитана Саарского полка», ее супруга, поселяются у маркиза на улице Тевно.
Будущая Жозефина ослеплена своим обольстительным мужем, его стройностью, элегантностью и даже тем цинизмом хорошего тона, который так ценился во времена Марии Антуанетты. К тому же он открыл ей, что такое любовь, и подарил первые драгоценности: часы, пару браслетов и серьги. Она держит их при себе в кармане и с наслаждением гладит, когда не носит. Она влюблена, но он ничуть не покорен ею. Да и мог ли этот денди быть покорен шестнадцатилетней девочкой, приехавшей с берегов Карибского моря из деревни с крытыми соломой хижинами? У новой г-жи де Богарне нет светской обходительности, еще меньше она искушена в беседе и выказывает себя такой далекой от идеала современной женщины, женщины XVIII века, которая вся — изящество, обаяние и особенно ум, которая должна обладать острым чувством смешного и уметь быть насмешливой, а подчас и наглой. То, чем Жозефина будет с такой силой притягивать мужские вожделения, ее несравненная грация, ласкающий взгляд, привезенная из тропиков томность — пока еще только в зародыше. Даже ее тело, предмет восторга стольких мужчин, расцветет лишь позднее.
Мари Роза надеялась, что муж будет вывозить ее в свет и представит в Версале. Она уже видела, как в пресловутом придворном туалете, этом тяжелом чепраке этикета, она склоняется в тройном реверансе перед королевой.
Она заблуждалась.
Г-н де Богарне, самозваный виконт, не мог ездить в королевской карете, не имел права сопровождать его величество на охоте и не получал приглашений на придворные приемы. Как многие современники, семья Богарне самочинно присвоила себе знатность и не могла притязать на «представление ко двору». Однако Александр танцевал так ловко, что однажды его — без жены — позовут на один из знаменитых балов Марии Антуанетты. Всего однажды! И обида на это заставит позднее гражданина Богарне с восторгом броситься в революцию.
Итак, Александр не принят при дворе, но он, в свою очередь, остерегается приобщать жену к светской жизни. По его мнению, она невоспитанна.
— Я составил план ее перевоспитания и надеюсь, что она своим рвением исправит последствия первых пятнадцати лет жизни, когда ею толком не занимались.
Словом, пусть она принимается за работу, чтобы ублаготворить педанта мужа! И главное, пусть не выказывает постоянно ему свою любовь и не вздумает его ревновать! Это уже верх вульгарности! Как! Крошка Роза осмеливается подозревать своего вольнодумного мужа в неверности? Подобное чувство рассматривается в то время как устарелое и присущее только маленьким людям, особенно в случае брака по расчету… Хуже того! Она дерзает писать мужу об этом. Какой дурной тон!
«Уповай на мою точность, — советует он ей, — и не отравляй удовольствие, которое я испытываю, читая то, что ты мне пишешь, упреками, которых не заслуживает мое сердце».
Бедная Роза знает, что муж считает ее невежественной — он ей непрестанно это твердит. Александр получил хорошее образование, а маленькая «виконтесса» темна, как и полагается выросшей на солнце креолке. Поэтому она с кротостью и доброй волей обещает ему не пожалеть сил, чтобы выучить все, чего она не знает, и тем самым не посрамить честь того, чье имя носит.
«Я восхищен желанием учиться, которое ты мне выражаешь, — отвечает ей Александр. — Такая склонность, которую мы всегда в состоянии удовлетворить, есть залог неизменно чистых радостей и дает человеку то бесценное преимущество, что его никогда не устают слушать. Если ты будешь упорна в своей решимости, приобретаемые тобой познания поднимут тебя над уровнем других и, украсив скромность образованностью, сделают тебя законченной женщиной».
Маленькая креолка наверняка лила первые слезы, читая эти строки двадцатилетнего магистра, на котором оставил свой отпечаток несносный Патриколь. С неподдельной радостью и удивительным самодовольством тщеславный виконт адресует молодой женщине, которую не любит, пустые и напыщенные фразы. От его фатовства бросает в дрожь:
«Действительно, мое самолюбие восхищено; я говорю как человек, уверенный в том, что он любим и желанен».
Бедная Роза!
* * *
«Письмо от тебя, которое мне только что вручили, так нежно и приятно, что сердце, продиктовавшее его, не может не быть чувствительным и не заслуживать любви. Оно, действительно, таково…»
Эти неожиданные строки подписаны Александром, отбывшим в Брест, в свой полк, и адресованы жене. Он пишет ей далее: «Мое доверие к тебе заслуживает такого же с твоей стороны, и, если я его еще не добился, я все же не оставляю надежды его завоевать. Прощай, сердце мое. Если я расцеловал бы тебя так, как люблю, твоим пухленьким щечкам, боюсь, стало бы больно. Прощай, тысячу раз прощай. Твой верный друг и нежный муж».
Слезы юной креолки высохли: ей, кажется, удалось, если уж не покорить мужа, по крайней мере, обезоружить его, не слишком надоедая ему своей докучной любовью. «Да, сердце мое, — продолжает он, — я вправду очень тебя люблю, желаю встречи с тобой, и она, хоть и близка, кажется мне страшно отдаленной».
Разумеется, — иначе все было бы слишком хорошо! — даже в конце этого письма опять чувствуется педагог: «Я в восторге от сообщаемых тобой домашних новостей и ничего не жажду так, как мира и покоя в своем доме. Помни, дорогой мой друг, что для этого не жаль никаких усилий, что не следует бояться даже лишений, коль скоро их цель — вернуть и упрочить счастье в лоне семьи. Только там можно испытать подлинные радости и укрыться от жизненных невзгод».
