Варя стала вспоминать прочитанные книги, в которых были образцы переписки: «Любезный Иван Сергеевич», «Ваше сиятельство Лев Николаевич», «Высокочтимый Антон Павлович», «Ваша светлость Софья Андреевна» — приходили на ум запомнившиеся обращения, но все это не подходило к данному случаю.
«Ладно, когда начну писать, тогда и придумаю, как обратиться к Мишке… А напишу после экзаменов, сообщу о самом главном. Вот и повод удачный… чтоб не подумал, дурак, что шибко он мне нужен».
Придя к этому решению, Варя успокоилась, а через минуту сон сморил ее, и она безмятежно проспала до утра, пока Надя не закричала над ее ухом:
— Тростинка! Ты что же это, неладная, дрыхнешь до сей поры?! Вставай скорее, завтрак на столе, автомобиль у подъезда…
Валерий и Варя вернулись под вечер. Надя уже пришла с работы, подогрела обед и сидела за столом, перелистывая свежий номер анатомического журнала и поглядывая в окно.
Варя ворвалась в дом возбужденная, еще больше загоревшая, с шелковой цветистой косынкой на плечах. В глазах и на щеках пламя. И мальчиковая стрижка, которую Надя поначалу признала неудачной, так подходила ей. Короткое простенькое платьице с пояском делало ее стройной, изящной, будто выточенной. «Будет, кажется, у нас Варька красавицей», — не без зависти подумала Надя.
— Ой, Надюш, такая поездка! Знаменито, чеслово! Чуть не целый день ездила, а все равно кой-куда не поспели, — восторженно заговорила Варя.
— Ну, брат, и сестрица у тебя, Надюша, — ласково посматривая на Варю, сказал Валерий, устраивая на круглую вешалку синий плащ и соломенную шляпу. — Почемучка! Куда ни кинет взгляд, давай объясняй, что к чему… мозоль на языке набил…
— Живо мойте руки — и за стол! Я с утра ничего не ела, — приказным тоном сказала Надя.
— А мы с Валерой перехватили… На инструментальном заводе как раз обеденный перерыв объявили. Вкуснота, Надюш! Неплохо, скажу тебе, рабочих питают, — не утрачивая восторженности и продолжая сиять своим глазастым и скуластеньким лицом, сказала Варя.
— «Неплохо рабочих питают!» — передразнила Надя сестру. — Пташка ты еще, Тростинка! Ты что же, думаешь, секретарю горкома из общего котла подали?..
Варя обескураженно замолчала, не понимая, что скрыто за этими словами сестры.
— А что же? Разве они успели б сварить особо? — развела руками Варя, и вид ее сразу поблек.
— Сварить особо не успели, а зачерпнули с донышка котла и подали вам кусочки пожирнее, — язвительно сказала Надя.
Это была такая неправда, что Варе захотелось прикрикнуть на сестру. На самом деле было так: они с Валерием вошли в столовую в разгар перерыва, когда в огромном зале за столами сидели уже сотни людей. Они подошли к длинной стойке, отделанной ослепительно белой плиткой, взяли сами подносы и сами же поставили на эти подносы круглые из нержавеющей стали прикрытые крышками миски с первым, металлические тарелки, наглухо закрытые колпаками, со вторым. Блюда медленно двигались по широкой ленте, соединявшей стойку с кухней. Официантка в белом халате и белом высоком колпаке кнопкой регулировала это движение. Скапливалось людей больше — лента двигалась быстрее. Народ иссякал — лента останавливалась. Подсунуть секретарю горкома при этом порядке раздачи пищи «обед пожирнее» не смог бы даже самый хитроумный подхалим.
Варя не успела рассеять подозрения Нади: послышался громкий смех Валерия, и он с веселым добродушием сказал:
— Ты не удивляйся, Тростинка! Она у нас хоть и ученая, но обывательница. Правда, пока еще незакоренелая. А обыватели судят так, как, помнишь, рассуждал мужик-хохол. Когда его спросили, что бы он стал делать, если б вдруг стал царем, он ответил: ел бы сало с салом и на соломе спал…
Валерий захохотал, Надя тоже закатилась в смехе, подпирая своими прелестными полными ручками в кольцах и перстнях выразительные бедра. Варя, поначалу воспринявшая упрек сестры всерьез, внимательно посмотрела на Валерия, на Надю и принялась смеяться звонко-звонко, на весь дом.
И этот смех снова всех сдружил.
— Если вы сейчас у меня будете плохо есть, я вам на ужин ничего не дам, — расставляя на круглом столе посуду и грозно посматривая через очки на мужа и сестру, сказала Надя.
— Покажем ей, Тростинка, волчий аппетит! Правда? — энергично взмахнув рукой, воскликнул Валерий, подмигивая Варе.
— Не сомневайся, Надюш! Будешь довольна, — прищелкнула языком Варя.
Когда обед потек по самым лучшим семейным правилам тихо, мирно, деловито, Варя рассказала об осмотре домостроительного комбината, о городском водопроводе, сооруженном по последнему слову техники, об ажурном мосте через реку, украсившем старый город и даже придавшем ему более крупный масштаб.
Но особенный восторг девушки вызвал паропровод. На окраине города размещался большой химический завод. Он поглощал огромное количество воды, для чего были сооружены мощные водосборы. Затем отработанная, кипящая вода вместе с массой пара по специальным стокам сбрасывалась снова в реку. Не только летом, но даже зимой здесь на обширном пространстве белели нагромождения облаков и кипели буруны воды, до конца не потерявшей в трубах разбуженной энергии. От этого тепла не замерзал ни в какие даже самые сильные морозы прямой, как стрела, плес реки длиной не меньше двух километров.
Старый город рос, раздвигая свои границы, и неподалеку от завода возник жилой массив на сорок тысяч населения.
Этот массив, поразивший Варю широкими, нарядными проспектами, добротными домами, ухоженными площадками с зеленью сибирской растительности и фонтанами, с детскими городками, заставленными качалками, избушками на курьих ножках, с медведями и лисицами, вырубленными из цельных кусков лиственницы, квадратными и круглыми песочницами, имел свою историю.
Дома заселяли в разгар весны, как всегда это бывает у нас. Заселение проходило дружно, радостно, с деловитой суетой. Многие люди настрадались, живя в тесноте, в домах барачного типа, честно отработавших по два срока, в общежитиях, где на одну газовую конфорку в кухне приходилось по нескольку хозяек, и переживали переезд в новые квартиры как праздник.
К началу лета новоселья отшумели, и все затихло, потекло своим чередом.
Промелькнуло и лето: жаркое, солнечное, но с ливнями, с росными ночами, с урожаем на все — от хлеба до ягод и грибов.
А когда утренние заморозки напомнили, что на дальних подступах постукивает уже своим неумолимым посохом дед-мороз, оказалось, что с отоплением микрорайона катастрофа.
Знающие люди объясняли положение так: отстало строительство электростанции, в проектную мощность которой было заложено снабжение паром нового микрорайона. Почему отстало? А потому отстало, что была нарушена комплектность при снабжении стройки некоторыми стройматериалами. А почему была нарушена комплектность? А потому, что поставщик каких-то важных деталей, от которых зависело плановое производство готовых панелей и узлов, своевременно не справился с заданиями. Вот и пошло-поехало наперекос. Что ж, такое случается и при плановом хозяйстве. И случается порой не из-за отсутствия прилежания или безответственности, но и по причинам куда более сложным. Например, поступила новая техника, в производство должна войти новая технология. Расчет на ее освоение (дело-то неиспытанное!) оказался приблизительным, нереальным. Полетели сроки, напрягся весь цикл работ, затрещал по швам план, рассчитанный экономистами до секунд.
Бывает! К сожалению, случается. Но по какой бы причине это ни происходило, людям-то не легче. Батареи в квартирах может согреть лишь горячая вода или пар, а чтобы их произвести, а потом разогнать по трубопроводам, необходима энергия, много энергии, а ее едва-едва хватает на другие нужды.
Валерий Кондратьев никогда в жиани не забудет тех дней и ночей, когда катастрофа надвигалась с неотвратимостью землетрясения…
Бюро горкома и горисполком заседали и днем и ночью. Лучшие инженеры и экономисты сели за новейшие счетно-математические устройства, без конца пересчитывая запасы электроэнергии в городе и шкалу ее потребления. Но, как говорится, из одного два не сделаешь, из топора борща не сваришь. Замелькали проекты: срочно в микрорайон подвезти дрова и уголь и каждую квартиру оснастить железной печкой. Недостатки дымоходов или их отсутствие преодолеть простым способом: трубы вывести в окна. Опыт блокадного Ленинграда… Правда, фашизм опрокинут и разбит навсегда, время мирное… Ну а что делать? Переселять людей в прежние старые квартиры? Так многие уже заняты, а иные дома разрушены. Или развозить людей по общежитиям, занимая для этого школы, клубы, другие общественные здания? Не бросать же жильцов на произвол судьбы? Ведь этого они сами не позволят, а раньше их поступить так не позволит советская власть.
