— Что это? — спросила Анна Иоанновна.
— Секретнейший указ, ваша светлость, который я получил из Петербурга. Вот его содержание! — ответил Бестужев и начал читать вполголоса: — «Избрание Морица противно интересам русским и курляндским: 1) Мориц, находясь в руках королевских, принужден будет поступать по частным интересам короля, который через это получит большую возможность приводить в исполнение свои планы в Польше, а эти планы и нам, и всем прочим соседям курляндским могут быть иногда очень противны, от чего и для самой Курляндии могут быть всякие сомнительные последствия. 2) Между Россиею и Пруссиею существует соглашение удержать Курляндию при прежних ее правах; Россия не хочет навязать курляндским чинам герцога из бранденбургского дома; но если они согласятся на избрание Морица, то прусский двор будет иметь полное право сердиться, зачем бранденбургскому принцу предпочтен Мориц? И тогда Курляндия со стороны Пруссии не будет иметь покоя; Пруссия скорее согласится на разделение Курляндии на воеводства, чем на возведение в ее герцоги саксонского принца; 3) Поляки никогда не позволят, чтобы Мориц был избран герцогом Курляндским и помогал отцу своему в его замыслах относительно Речи Посполитой».
Бестужев окончил чтение и посмотрел на Анну Иоанновну.
— Что вы скажете на это, ваша светлость? — спросил он.
— Значит, нет никакой надежды? — с отчаянием в голосе воскликнула герцогиня.
Гофмаршал, сделав какой-то неопределенный жест рукой, произнес:
— Попытаемся… Вы видите сами, ваша светлость, какую трудную партию мне приходится вести ради вас: с одной стороны, мне хочется сделать угодное для вас, с другой — я не должен забывать, что я — резидент ее величества. В Верховном тайном совете решили навязать вам и Курляндии двоюродного брата герцога Голштинского,{7} второго сына умершего епископа Любского. Императрица с этим согласилась.
— Ни за что! — гневно воскликнула Анна Иоанновна, ее лицо покрылось красными пятнами бешенства.
— Но главный ваш враг — это Меншиков, ваше высочество, — продолжал Бестужев. — Знаете ли вы, что он сам метит на Курляндское герцогство?
— Он? Этот презренный раб? — задрожала герцогиня.
— Да, он, ваша светлость. Затем могу сообщить вам еще одну, заслуживающую внимания новость.
— Добивай!.. — растерянно, упавшим голосом вырвалось у Анны Иоанновны.
— Вы, конечно, хорошо знаете Лефорта?{8} — спросил Бестужев.
— Я думаю.
— Так вот представьте, он писал Морицу, что Курляндию можно приобрести еще иным путем: стоит только жениться на Елизавете Петровне…[1]
— Что?! — воскликнула герцогиня.
— То, что вы изволите слышать, ваша светлость, — невозмутимо продолжал Бестужев. — Но этого мало. Лефорт вообще принял на себя роль свата принца Морица. Не угодно ли вам познакомиться с отрывком одного из его писем к Морицу?
И Бестужев вынул из бокового кармана изящную записную книжку.
— А как же… как же, Петр Михайлович, ты ознакомился с содержанием этого письма? — удивилась Анна Иоанновна.
Тонкая, ироническая усмешка пробежала по губам дипломата.
— Мой совет вам, ваша светлость, — ответил он, — никогда не спрашивать дипломатов и царедворцев, как, каким путем они узнают то, что им необходимо знать. Это все равно что — по французской поговорке — говорить в доме повешенного о веревке. Итак, Лефорт настаивает, чтобы Мориц сам приехал в Петербург. — Бестужев, вытащив крошечные листки бумаги, начал читать: — «Вы должны явить собою важную особу, держать открытый дом, устраивать празднества, делать подарки, ибо русские самки любят веселье, что входит в ритуал русской жизни. Осмелюсь также указать вам, что в иных случаях необходима широкая щедрость».
— О! — негодующе вырвалось у Анны Иоанновны. — «Русские самки»! Ах, он…
И она произнесла слово, не совсем удобное в устах русской царевны и герцогини Курляндской.
Бестужев закашлялся.
— Ну-с, ваша светлость, — через минуту продолжал он, — а вот, что граф Мантейфель спрашивает Лефорта: сколько будет стоить Морицу приобретение симпатии и друзей в наших губерниях? И вот что отвечает Лефорт: «Трудно сказать. Если говорить о Нан — надо уметь, если о Лиз — надо знать».[2]
— Что это за «Нан»? — спросила Анна.
— «Нан»? Это — вы, ваша светлость, «Анна», — ответил Бестужев, — а «Лиз» — это Елизавета Петровна. Я не буду далее читать вам это интереснейшее письмо, а скажу только следующее: Лефорт пишет, что взять Елизавету будет стоить дороже, чем вас, а если вообще похерить вопрос о Елизавете, то, безусловно, лучше и выгоднее предпочесть вам дочь Меншикова.
Анна Иоанновна, дрожа от волнения, подошла к окну и резким движением распахнула его.
— О! — простонала она. — Какой ужас, как все это низко, гадко!.. — Теплый ветер, ворвавшись в комнату, заиграл пламенем свечей в канделябрах и пышной прической царственной пленницы. — Ты прав, ты прав, Петр Михайлович, — продолжала она, — горе тем, кто носит горностаевые мантии!.. Сколько дрязг, хитрых интриг сплетается клубком вокруг них!..
Бестужев, подойдя к герцогине, произнес:
— Не сердитесь на меня, Анна… ваша светлость, за то, что я раскрыл вам все это. Я не считал себя вправе держать вас во тьме неведения.
— Сердиться? На тебя? Бог с тобой! — воскликнула Анна Иоанновна. — Я тебя благодарить должна, Петр Михайлович. И знай: если это случится — ты будешь первым из первых. Ну, чем я виновна, что он понравился мне? Разве я — не женщина? Разве я могу заказать моему сердцу: молчи, не рвись, потому что ты — царевна, герцогиня…
Резкий свист донесся из глубины парка.
Бестужев захлопнул окно.
— Что это? — отшатнулась Анна Иоанновна.
— Идите в ваш «бодоар», ваша светлость! — ответил резидент. — Тот человек, которого мы ждем, прибыл. Это его сигнал.
Бестужев довел Анну Иоанновну до будуара, а затем быстро вышел.
II
Тайное свидание Морица Саксонского с Анной Иоанновной
Анна Иоанновна, опершись на высокую спинку кресла, застыла в каком-то безмерно-жутком немом ожидании.
«Кого это он пригласил? Кто этот таинственный гость?» — проносилось в голове герцогини, вконец измученной тяжелым разговором с Бестужевым.
Дверь будуара распахнулась.
Первым вошел Бестужев, за ним порывистой походкой высокий, стройный человек, закутанный в черный плащ.
Анна Иоанновна вздрогнула. Мысль, что ее, быть может, пришел убить какой-нибудь наемщик, пронизала все ее существо.
— Ваша светлость! — торжественно возгласил Бестужев. — Как гофмаршал вашего двора, я принял смелость пригласить сюда для совещания его высочество принца Морица Саксонского.
Прибывший сбросил с себя плащ.
Вздох облегчения и радости вырвался из груди Анны Иоанновны.
— Ах, ваше высочество… вы?! — воскликнула она.
А высокий, красивый, в раззолоченном мундире Мориц Саксонский опустился перед ней на одно колено и осторожно-почтительно поднес ее руку к губам.
— О, ваша светлость! Сегодняшний вечер — счастливейший в моей жизни: я вижу вас… — пылко произнес претендент на Курляндское герцогство.
В этой чрезмерной порывистости чувствовалось больше театральности, поддельной аффектации, чем истинного рыцарства.
Но не Анне Иоанновне, взволнованной радостью неожиданного свидания и вообще, по свойству своей грубоватой натуры, не понимавшей тонкостей, было понять, подметить это.
Она низко склонилась к Морицу и вопреки этикету горячо поцеловала его в лоб.[3]
Бестужев кашлянул и вмешался в эту «трогательную встречу».
— Ваше высочество! Вы вооружены с ног до головы? Эти пистолеты… — резидент указал на шарф мундира Морица, за который были заткнуты два пистолета.
Побочный сын короля Августа II вспыхнул.
— Что делать, ваше превосходительство, если здесь, в Митаве, на своего будущего герцога собираются охотиться, как на вепря или дикого кабана, — раздраженно вырвалось у него.
— Как? — всколыхнулась Анна Иоанновна. — Вы, ваше высочество, подвергаетесь здесь такой опасности?
Тревога влюбленной женщины зазвучала в голосе герцогини.
— Да, да, ваша светлость! — ответил Мориц. — Вам должно быть известно, какое сильное противодействие встречает в Петербурге мое желание сделаться герцогом Курляндским. А вы знаете, что в политике все средства хороши и допустимы, раз они ведут к определенной цели. Поэтому мне приходится быть зорким, охраняя свою жизнь.
И Мориц Саксонский, этот гениальный политический авантюрист с «нечистой царственной кровью», горделиво откинул голову назад.
Анна Иоанновна совсем простодушно залюбовалась им.
