— Я буду сам принимать решение!
Дитрик присел на корточки и посмотрел на людей, расположившихся на дальнем берегу.
— Тебе следует перевести их сюда. Они выставили караульных?
— Ты считаешь меня дураком?
— Нет, — Дитрик подумал о сражении, и у него напряглись мышцы. Он вдруг почувствовал себя таким ранимым, но собрался с силами и вернулся мыслями к лагерю гуннов.
— Мне показалось, что у них совершенно отсутствует организованность, нет караульных, и еще мне кажется, что они не посылают разведчиков. Целый день я наблюдал за лагерем с разных точек. Один раз я был так близко, что мог слышать их разговоры — спорили два человека. Я разобрал их речь. Однажды… — он взглянул на Ардарика. — Как-то я видел много людей, собравшихся вместе. Они слушали рассуждения Денгазича. Когда он что-то сказал — я не смог разобрать, что именно — они все захлопали. Абсолютно все.
— Они выражали ему симпатию?
— Нет, они хлопали, чтобы выразить ему свое презрение. Ардарик был поражен.
— Вот как? Презрение к Денгазичу?
— Или, может, к его словам. Что и есть одно и то же. Во всем лагере примерно тысяча кибиток. Наверно, их должно быть больше, не так ли?
— Кибиток? А-а-а, юрт. Да, но ты, наверно, просчитался.
— Нет, их там меньше тысячи. И это значит, что имеется всего лишь несколько тысяч боеспособных воинов. Пока я сидел в засаде, то видел, как оттуда уезжали некоторые кибитки. Если мы еще подождем, то там вообще не останется гуннов.
Ардарик отряхнул руки.
— Но ты сам сказал, что как только они будут точно знать, где мы находимся, то нападут на нас.
Он залез в кибитку и достал карту, затем поставил ногу на ступицу колеса и разложил ее на колене.
— Если они пока на нас не нападут, то нас станет больше, чем их, и если все, что ты сказал, правильно, то на каждого гунна придется по два германца.
Дитрик промолчал, а Ардарик продолжал разглядывать карту. Дитрик еще раз посмотрел на лагерь. Германцы расхаживали по нему группами. Они были заняты делом — стараясь в правильном порядке расположить свои хижины и навесы. При ярком солнце их светлые волосы и бороды, казалось, отливали красным золотом. Рядом разгружали повозки. Посреди всего этого сверкало кольцо реки.
— Как ты считаешь, они выбрали нового кагана? — спросил Ардарик.
Дитрик покачал головой:
— Не знаю.
Он повернулся к отцу. Тот внимательно смотрел на сына, и Дитрик опустил глаза долу. Отец спросил:
— Ты действительно скучаешь по ним? По твоим друзьям-гуннам?
Дитрик встал и, не отвечая, пошел прочь.
На рассвете гунны узнали, что германцы направляются в их сторону. Слух распространялся от одного костра до другого костра, где еще оставались бодрствующие люди. Они пытались разбудить как можно больше народа. Все никак не могли договориться, кто же станет ими командовать, но всем хотелось первыми напасть на германцев. Некоторые оседлали лошадей и покинули лагерь, как только услышали эти новости. Другие постарались собрать отряды в двадцать или тридцать человек. Большинство воинов вылезли из одеял, надели одежду, начали есть или собирать вещи. Потом отправились будить друзей, чтобы позже покинуть лагерь — германцы, в конце концов, никуда не денутся!
Когда начали распространяться новости, Такс уже бодрствовал. Он разбудил Монидяка и послал его за конями. Передвигаясь на коленках вокруг костра, он поставил греться воду, положил туда мясо и зерно, и начал готовить пищу на углях, оставшихся от вчерашнего костра.
Вокруг него люди беспрестанно ездили во всех направлениях. Копыта лошадей взбивали пыль в воздухе. Она стала плотной, как дым. Три всадника выкликали имя Эллака и ехали вдоль берега реки, кое-где за ними следовали воины, чтобы встать под штандарт Эллака. Но большинство воинов даже не поднимали головы, слыша его имя. Бряк тоже проснулся и начал кулаками растирать глаза. Потом, шатаясь, подошел к костру и шлепнулся возле него.
— А-а-ах, я совершенно не выспался.
— Приближаются германцы, — сказал ему Такс. Он склонился почти к самим углям и начал их сильно раздувать.
— Они — такие храбрецы! Ха!
Бряк перевернулся набок, чтобы достать тыкву с Белым Братом. Она была пуста. Бряк отбросил ее и застонал. Затем он выпрямился и медленно обвел глазами лагерь.
— Где Монидяк?
— Здесь, — Такс резал хлеб и показал направление ножом. Монидяк шел к ним, перескакивая через кучи отбросов. Он вел лошадей. На спине черной лошадки была прикреплена куча сена величиной почти с лошадку. Бряк побежал, чтобы помочь ему.
Они поели сами и покормили лошадей, и пока Бряк мыл котелок, Такс и Монидяк наблюдали, как гунны разъезжались из лагеря.
Многие воины на прощание махали руками, распевали песни и перебрасывались шутками. Такс снял свой лук и колчаны со стрелами с подпорок навеса. У них еще оставалось немного ритуальной краски, и когда вернулся Бряк, они уселись кружком и нарисовали друг другу на лицах тотемы и знаки войны.
— У меня плохое предчувствие, — сказал им Монидяк. — Все слишком радуются предстоящему сражению.
Такс свистом позвал черную лошадку. Она появилась из-за навеса, и изо рта у нее свисали длинные клочья сена. Такс начал ее уговаривать, чтобы она опустила голову и дала надеть на себя уздечку. Потом он левой рукой крепко ухватился за гриву, с трудом поднялся на ноги и перевалил седло на спину лошадки.
— Не будь дураком, — сказал он Монидяку. — Ты можешь накликать на нас беду. Вспомни, как мы отправлялись в Италию. У всех было прекрасное настроение.
— Но мы там не одержали победу. Такс пожал плечами.
— Мы не проиграли там ничего. Разве нас там где-нибудь разбили?
— Да, в Гауле.
Такс изобразил губами пуканье.
— Каган говорил, что это была победа, но нас все равно разбили, и он великолепно это понимал. Эдеко как-то рассказывал мне.
— Что Эдеко может знать о чувствах кагана? Вернулся Бряк, покачивая вымытым котелком.
— Что мне с ним делать?
— Оставь его здесь, — сказал Монидяк. Это был его котелок. Он поднялся и пошел к навесу за конем.
— Мы что, потом вернемся сюда? — спросил Бряк и повернулся к Таксу.
Тот крепко подтянул ремни седла и привязал к нему лук и колчаны со стрелами и туда же приторочил плащ.
— Все, что нам нужно, мы получим от германцев. Он с трудом взобрался на спину лошадки и выпрямился.
— Подожди нас, — сказал ему, возвращаясь и ведя с собой коня, Монидяк.
Бряк бросил котелок и побежал за своей лошадью.
Такс положил поводья на спину лошадки и наблюдал, как его друзья седлают коней. У него снова воспалилась рана на правой пятке. Она все никак не заживала — закрывалась на некоторое время, а потом снова начинала гноиться, когда он натруживал ногу или натирал ее. Сейчас боль пульсировала почти во всей ноге. Такс был испуган, и ему так хотелось, чтобы Трубач был жив и смог бы помочь залечить ногу. Хотя он видел, как умирали сотни людей, но никак не мог примириться с мыслью, что Трубач мертв. Ему казалось, что тот где-то скрывается, и сам Такс никак не может дотянуться до него. В первый раз в жизни он боялся предстоящего сражения.
В этот момент раздался крик, и они увидели, как всадник мчится вдоль берега реки, минуя костры.
— Все на помощь… На реке идет сражение, и нас теснят назад! Все на помощь!!
Такс схватил поводья. Черная лошадка задрала вверх голову и начала гарцевать. Монидяк одним махом взлетел в седло.
— Подождите меня! — закричал Бряк. Он быстро привязал свою поклажу и побежал под навес за луком.
— Дайте мне копье! — кричал Такс.
Если они сражаются у реки, то от лука не будет никакой пользы. Он схватил копье у Бряка.
— Эдеко! — кричал Монидяк, и его лошадь прибавила ходу. Следуя за ним, Такс увидел Эдеко в середине лагеря. Он возглавлял отряд в сотню всадников, и с каждым шагом его коня к нему присоединялись десятки других всадников-воинов. Направляясь на запад вдоль берега реки, всадники перекликались друг с другом и, смеясь, били в щиты из воловьей кожи. Такс снял щит с седла и повесил его себе на левое плечо. Бряк ехал рядом с ним и был слишком возбужден — он покраснел и громко хохотал.
Сейчас они скакали посреди отряда всадников. Все кругом кричали. То тут, то там мужчины начинали петь, и их голоса были хриплыми от возбуждения. Деревянное стремя Бряка на каждом шагу ударяло левую ногу Такса. Справа скакал человек, который не переставая монотонно ругался.
Такс глянул вперед. Ему всегда нравилось участвовать в сражениях — его волновало быстрое движение, неожиданность ситуаций, напряжение. Ему стало неприятно от собственной трусости, но страх точил его душу. Вокруг него слышались громкие голоса его друзей, но он не мог промолвить ни слова.
Длинная процессия воинов двигалась вниз по реке. Они не давали лошадям замедлять бег. Солнце сверкало на ясном осеннем небе. Те воины, которые надели плащи, сейчас начали их сбрасывать и привязывать к седлам. Воины стали передавать по цепи бурдюк с водой, Такс сделал большой глоток и передал его Бряку. Он попытался что-либо рассмотреть, но пыль висела в воздухе, как плотный занавес.
