– Махтаб рассказала, что за представление ты устроил… Швырял гранаты о стенку… Кобылка эта зачем-то намазала лицо себе гранатовым соком. Потом сидела и сок слизывала, пока мы с отцом у нее поднос не отобрали. Кстати, наелись до отвала! До зернышка съели и все тебя вспоминали. Недозрелые чуть-чуть, но самую малость…
Али рассеянно слушал его, рассматривая довольно крупные камни, которые держал в руках.
– Что это у тебя? В камушки играешь? – Карим потянулся, разминая свое долговязое тело.
– Мне не до игр, – ответил Али. – Есть много дел к разным людям. Перво-наперво, к тому в чьей лавке сидел в засаде Эззати… Этот господин Дарьяни… – Но Али поправился, так как вежливость уже была неуместна: – Этот Дарьяни должен ответить…
– Вот это дело! – сразу понял Карим. – Я того же мнения. Я уже и не хожу к нему после этого – рынок Ислами в двух шагах, там все покупаю… Но он должен ответить, ты прав. Вечером он закрывает витрины щитами, но щиты до верха не доходят…
Али покачал головой:
– Нет, Карим! После закрытия, вечером, – это не то.
– Тоже правильно. Человек заслужил, так что ему обе витрины раскокать мало. На две стороны выходят, значит, с обеих сторон…
– Вечером – не дело, – повторил Али. – Подумают, что мы боимся его. Это во-первых. А во-вторых, я хочу, чтобы он сам увидел…
Карим кивнул. Помолчав, заявил:
– Я первый брошу. – Потом изложил Али свой план. – Я бы прямо отсюда начал, потом бегом на улицу и оттуда второй залп… Или один оттуда, второй отсюда и дёру! Две минуты, и затерялись на рынке…
Али согласился и отдал Кариму половину камней. Тот побежал к лавке Дарьяни, Али за ним. Обогнув ее, долговязый подросток остановился, прицелился и засадил камнем в одну из витрин, которая со звоном лопнула и обрушилась осколками. И еще не упали все осколки, а Карим уже добежал до рынка Ислами и спрятался там, успев крикнуть Али:
– Ну, давай, чего же ты?!
А Али замер как парализованный. Дарьяни в ужасе выскочил из лавки. Али стоял так прямо и неподвижно, что Дарьяни его не заметил и поскакал по улице, с воплем:
– Это кто сделал, а?.. Разбомбили!.. Какая тварь…
Али громко крикнул ему:
– Это я сделал! Господин Дарья… – И опять поправился и своим мальчишеским голосом, охрипшим от напряжения, выкрикнул: – Эй, Дарьяни! Это я сделал!
Весь окрестный народ уже высыпал на улицу и подходил к лавке. Дарьяни шел к Али, гневно размахивая руками и указывая на разбитую витрину. Но нашелся какой-то правдолюбец, который внес ясность:
– Нет, это не он сделал! Я видел: тот долговязый был, а этот мальчик не виноват…
Но Али возразил:
– Как же так? А ну-ка…
И он размахнулся и не с такой силой как Карим, но столь же метко пустил камень во вторую витрину… Она так же звонко лопнула и посыпалась на землю – всеми своими частицами и осколками. И наступила тишина: весь собравшийся народ на миг онемел… Дарьяни тряс людей за плечи и хватал их за руки.
– Вот оно, видали? Аллах свидетель… Аллах свидетель!..
И он, угрожающе подняв руку, пошел на Али. Тот отступил на шаг, но не побежал, а, набрав полную грудь воздуха, стоял твердо. Дарьяни, весь налившийся кровью, со взбухшими венами, сжимая кулаки, надвигался на него. Но вид Дарьяни показался мальчику столь смехотворным, что он готов был расхохотаться. Несмотря на то что Дарьяни уже занес над ним руку…
И вдруг Али увидел другую руку. Эта другая рука перехватила в воздухе руку Дарьяни. И была она гораздо мощнее, и по татуировке Рустама на ней Али узнал эту длань.
– Ты на ребенка лапу поднял? Ах ты с… Клянусь всеми святыми, я сейчас тебя как тушу изрублю!
И Муса-мясник одним ударом кулака в челюсть свалил Дарьяни на землю…
* * *
…Схватив Али за руку, Муса-мясник потащил его прочь. Толпа возбужденного народа осталась позади, а Дарьяни через некоторое время пришел в себя и, взяв совок и веник, стал собирать осколки стекол…
Но это было позже, а пока Муса-мясник тащил Али за собой по улице, и вот они завернули в лавку мороженщика Акбара Машди. Вокруг единственного стола в лавке сидели несколько подростков и курили одну сигарету, передавая ее по кругу. Еще орешки в блюдцах лежали перед ними, впрочем, орешки были почти все съедены. В этот осенний холод никто из них мороженого не взял, хотя вообще-то Акбар Машди славился тем, что даже в разгар зимы торговал мороженым.
Увидев Мусу, да еще в таком возбуждении, подростки почтительно поздоровались с ним и быстренько ретировались. Дело было не только в страхе, но и в уважении к нему. Многие подростки хотели быть такими, как Муса, – грозой квартала, законодателем стиля чуть криминальной окраски …
Карим между тем, хотя и не терпелось ему узнать, что происходит у Дарьяни, приблизиться к лавке не решался, а прятался в одном из переулков. И вдруг заметил входящих к мороженщику Мусу и Али и побежал за ними. Муса, увидев его, сделал заказ:
– Акбар-ага! Три порции нам сделай мороженого с шафраном!
– В такой холод, господин Муса? Шутить изволите?
– Да нет, не шучу, нам охладиться надо.
И они уселись втроем за стол. Муса задумался, а Карим воспользовался паузой:
– Господин Муса-мясник! Если не трудно, к одной порции пусть подаст палуде[67]. И сиропу побольше…
Муса совсем запутался. Ему захотелось отвесить Кариму оплеуху, и он воскликнул:
– Вот заморыш-то, вонючка! Другого имени не заслужил. Столько жрешь, что растолстеть давно пора бы, прости Аллах…
Муса-мясник только тогда начинал как следует соображать, когда кого-нибудь ругал. Сами слова его на мысль наводили, а в этой ситуации осмыслить нужно было много чего…
– Али! Али-ага… Я не из породы проповедников… Наоборот, мне бы самому проповедника послушать… Конечно, я к минбару и близко не подхожу, но вы-то ведь – культурный юноша… То, что вы сделали, это не было… хорошим делом… – Муса задумался и попробовал поставить себя на место Али. – Не было хорошим делом, но и не было плохим делом… Женщины здесь, опять же, замешаны, а значит… В общем, ты молодец, конечно… Смело поступил… Мне понравилось даже… А все-таки…
Муса взглянул на Карима, который так уписывал мороженое, что весь подбородок и щеки были в сиропе.
– Ну, вонючка… Притормози! Как не стыдно жрать-то так… Хотя постой, а ты-то где был, когда Дарьяни и Али сцепились?
Карим, дергая ртом, набитым ледяной массой мороженого, ответил нечленораздельно:
– Аллах… Я ведь… Аллах… На рынке ждал…
В этот момент раздался звучный голос:
– Господин Карим! Ты сначала доешь, потом говори.
Все повернулись к дверям: это был Моджтаба, только что вошедший в лавку. Он уселся рядышком с другими…
– Я шел за покупками для дома. Увидев толпу, подошел и начал расспрашивать о том, что произошло. Картина для меня ясна.
Муса, раскрыв рот, уставился на Моджтабу, дивясь его правильной, книжной речи. Потом заговорил сам:
– Это… Того… Вашими устами да мед пить… А что кушать будете? Мороженое, мороженое с шафраном, палуде, орешки…
Сейид Моджтаба приложил руку к груди:
– Благодарю, господин Муса. Но я сыт и ничего есть не буду, спасибо! Извините меня за назойливость, но я хотел бы кое-что сказать Али… Может, вы сочтете это вмешательством в чужое дело, но мы дружим, а дружба предполагает вмешательство. Дорогой Али! В том инциденте Дарьяни не был соучастником: Эззати, не спросив у него, ждал в засаде в его лавке.
Мясник уточнил:
– В лавке Дарьяни…
– Полицейский вошел в лавку, – продолжал Моджтаба, – чтобы что-то там получить или выпить, кстати, бесплатно. Потом все и произошло.
– Не важно! – тут же сказал Муса-мясник. – Нет разницы! Ведь он ко мне в лавку не зашел, а именно в ту зашел! А мог бы ведь и у меня ждать… – И он начал передразнивать Эззати: – «Факт тот, что мама у меня заболела, не встает совсем, бульончику ей надо или мясца, филе не могли бы взвесить мне…»
Карим тихонько сказал мороженщику:
– Акбар Машди! Будь так добр… Дай еще палуде… И сиропу побольше налей…
Моджтаба хотел продолжать свои рассуждения, когда Муса-мясник вдруг увидел в руках Карима новое блюдце с палуде.
– Да хоть чуть-чуть сдерживай себя, парень! У тебя живот как барабан уже… Так, господин Моджтаба… Вы говорили о Дарьяни…
Улыбнувшись, тот продолжил:
– Да, я говорил, что он не был соучастником. Это простой, бесхитростный бакалейщик. Все его мысли – только о прибыльной торговле. А в этом деле ниточки далеко вверх тянутся…
Муса кивнул и опять уставился на Моджтабу завороженно. Глаза его выпучились, вылезали из орбит, словно он какое-то чудо перед собой видел.
– Сейид Моджтаба, значит? Правильно я имя твое произнес?
Моджтаба кивнул. а Муса-мясник притянул его к себе и поцеловал в лоб:
– О, Аллах! Ты знаешь столько, сколько иной старик не знает, и говоришь так разумно… Ниточки далеко вверх тянутся… Далеко вверх тянутся… О, Аллах! О, Аллах! Как же ты все так понимаешь? Вот слушай, Али! Значит, Дарьяни соучастником не был… А я его одним ударом на землю сбил… Ниточки вверх тянутся! То есть наказывать надо не Дарьяни, а Эззати! Правильно я сказал, сейид?
