Ругилу мало заинтересовало сообщение племянника о результатах посольства. Он лишь вяло сказал, что гуннам скоро понадобится вся Паннония.
— Тогда нам придется воевать! — заметил Аттила.
Ругила промолчал, прислушиваясь к себе. Лицо его часто искажала болезненная гримаса. Лекарь подал ему питье. Ругила послушно выпил. Но легче ему не стало
— Дядя, у меня появился личный советник. Он хороший знахарь и постарается тебя вылечить.
Ругила вцепился в Диора недоверчивым взглядом, закряхтел, отвернулся, сказал племяннику:
— Я повелел собраться в ставке предводителям орд. Хочу наметить будущие походы. Гуннам нельзя без войны. А твой советник пусть меня тоже лечит. Но ему тотчас отрубят голову, если он не отведает того, что собирается подать мне.
Оба телохранителя бдительно следили за каждым движением находящихся в шатре. Если Диор, отпив, бросит в ковш вождя крупинку яда из перстня, то позже это навлечет подозрение: как так, пили трое, а скончался один? У гуннов есть палачи, вытягивающие признание вместе с жилами. Если же Аттила возьмет своего секретаря под защиту, станет ясно, кто истинный виновник смерти Ругилы. Тогда Бледа получит преимущество не просто как старший из племянников, но и как лучший из них.
При возвращении Диор сказал, что безопаснее усыпить Ругилу ядом цикуты.
— Я доверился тебе! — повторил Аттила слова, сказанные однажды ему Диором. — Торопись! На Совете дядя объявит о назначении Бледы своим соправителем. Тас—Таракай!
Ненависть, прозвучавшая в голосе племянника вождя, не оставляла сомнений, что он будет добиваться задуманного любыми средствами. И не побоится переступить через обычай. Чтобы окончательно убедиться в этом, Диор заметил, что у Бледы больше прав на кресло правителя, чем у Аттилы.
— Никогда не напоминай Аттиле то, что ему неприятно! — с угрозой произнес гунн.
Диор остановил свою лошадь, смело посмотрел ему в глаза.
— Джавшингир, тогда сразу убей меня! Плох тот советник, кто в угоду повелителю говорит ему приятную ложь, скрывая правду!
В это мгновение решалась судьба советника: рука Аттилы уже нащупывала рукоять кинжала, но он вдруг повеселел, снял со своего запястья золотой браслет, протянул его Диору:
— Впредь поступай так же! Отныне ты — мой друг!
Друг для гунна дороже племянника, брата, сына. Обычай гостеприимства для степняка священен. Ни один чужестранец не может проехать по степи, не имея среди гуннов друга. Тот сопровождает купца, устанавливает ему юрту, дарит ему скот для пропитания, защищает от обидчиков. Покровительство Аттилы означало безопасное проживание везде, куда только ступало копыто гуннского коня.
Шатер личного советника поставили неподалеку от шатра Аттилы. Вместе с Диором в шатре жили Ратмир и Кривозубый. Последний услужливостью пытался загладить свою вину перед сыном Чегелая. Ему–то и велел Диор приготовить настой из травы цикуты.
4
Аттила вызвал Чегелая в ставку. Вместе с ним велел явиться тысячнику Уркараху. Вызов встревожил темник–тархана, решившего, что Аттила будет мстить ему за недоверие и враждебность, которые проявил Уркарах к личному секретарю племянника Ругилы. А ведь сын прав: от черного жеребца и белой кобылы не бывает рыжего жеребенка! Безносый был рыжим. Думали, Чегелай глуп и ничего не помнит.
И тут Чегелай опять затряс головой. Именно Безносому он лично поручал осмотреть царский дворец в Сармизегутте. Более того, он посылал сотника Дзивулла и Безносого на поиски поминального храма, где хранились сокровища дакийских царей. Тогда Дзивулл и Безносый уверили его, что ничего не нашли. Потом оба скрылись. Случайно? Ха–ха. Конечно, они нашли золото! И решили не делиться с тысячником! А Диор сын Безносого, который несомненно оставил ему наследство. И какое наследство — огромное! Поделить сокровища дакийских царей на двоих — о Небо! Такому человеку можно быть гордым. С другой стороны, Диор как сын разве будет обременителен? А польза от него Чегелаю огромна. Теперь даже он понимал, что прорицатель Уар был прав. Ругила при смерти. В таком возрасте уже не выздоравливают. А Бледа легкомыслен. В скором времени вождем станет Аттила. Хай, Уркарах, как ты подвел отца.
Сокрушенный Чегелай велел вызвать Карабура, чтобы передать ему командование конницей на время его отсутствия.
Явился Карабур и после приветствия небрежно сказал:
— Хай, твой сын Диор сообразительный!
— Почему ты так решил?
— Он спросил меня, как погиб Будах. Я рассказал. Тогда он объявил, что змею в походную сумку подложили.
Поумневший с возрастом Карабур намекал на то, в чем были убеждены многие. В том числе и Чегелай, у которого от этого известия опять затряслась голова. Он стар и слаб, хоть делает вид, что в его руках есть еще сила. Нет ее! Ему хочется покоя. Как в свое время темник–тархану Огбаю, над которым когда–то смеялся молодой тысячник Чегелай. Теперь в его душе нет ни решимости, ни отваги. Он не стал искать истинного виновника смерти Будаха, опасаясь, что им мог быть Уркарах. Тогда темник–тархан лишился бы последнего сына.
5
Ратмир, как–то рассказывая об обычаях славян, упомянул и об одном распространенном поверье.
— Мы верим, — говорил он, — что человек может оборотиться в волка. Для этого в глухом лесу следует отыскать пень, на котором любят отдыхать лешак или кикимора, положить на пень шапку, произнести заклинание. Потом перепрыгнуть через пень. И станешь волком…
Схожие поверья существовали у римлян, германцев, гуннов. Раньше Диор, гордясь своим логическим мышлением, отвергал домыслы, кои нельзя проверить. Сейчас он спросил, знает ли Ратмир заклинание.
— Нет, не знаю, — отозвался тот. — В них сведущи колдуны. Но иные и без заклинаний могут обрести волчьи повадки. Это случается с особенно свирепыми воинами в лунные ночи, ими овладевает безумная жажда крови. Тогда они становятся на четвереньки, воют, гоняются за людьми, набрасываются на них, кусают и пьют кровь. Самое сильное безумие проявляется в полнолуние.
— Как узнать таких воинов? — спросил Диор.
— У них красные глаза и взгляд как у волка.
Диор сразу вспомнил об одноруком Уркарахе. У него налитые кровью глаза и свирепый взгляд исподлобья.
А как раз наступили лунные ночи.
Чегелай и Уркарах, прибыв в ставку, остановились у Диора. В дороге Чегелай уговорил однорукого сына быть более дружелюбным к советнику Аттилы. Тот скрепя сердце согласился.
Во время угощения темник–тархан объявил, что признает Диора своим сыном, и попросил объяснить, почему тот отказывается от наследства.
— Мое богатство — мой ум! — смеясь, воскликнул Диор, отлично понимая, что хочет выведать алчный Чегелай.
— Тебя в Маргус привез мой десятник Юргут, — осторожно уточнил темник–тархан. — Зачем он это сделал, раз знал, что ты мой сын?
— Хай, отец, он хотел этим заслужить прощение! — прохрипел Уркарах.
— Да, прощение! — важно подтвердил хитрый Чегелай. — А почему? Ха, когда я стоял со своей тысячей возле Сармизегутты, то посылал Юргута искать поминальный храм. Он нашел храм и сбежал из тысячи. Разве Юргут ничего тебе об этом не говорил? — обратился он к Диору.
— Говорил. Но храм оказался пуст, отец. Юргут сбежал не по этой причине. Он боялся, что ты велишь взять его на аркан за обман сотника Тюргеша.
Ох, догадлив этот римлянин! Такой же догадливый, как и Безносый. Про таких биттогуры говорят: его на молоке черного козла не проведешь! Ха, ум — богатство? Умом наживают богатство! Значит, Диор хитрит. Но в чем тут хитрость — отказаться от наследства?
В шатре появился гонец Алтай. Аттила вызывал к себе Чегелая, Уркараха и славянина Ратмира.
Когда они ушли, Кривозубый подал Диору склянку с приготовленным настоем цикуты. Диор велел налить два ковша византийского вина, незаметно бросил в один ковш крупинку яда, протянул его сармату:
— Ты прекрасно выполнил поручение и достоин награды, пей!
Ничего не подозревающий воин выпил вино с большой охотой. Диор снял со своей руки золотой браслет, отдал его сармату. Обрадованный Кривозубый полюбовался на браслет, хотел надеть его на свое запястье, но вдруг захрипел, схватился рукой за горло, борясь с удушьем, глаза его вылезли из орбит, на губах запузырилась пена. Он успел произнести: «Ты отравил меня…», упал, судорожно дернулся и затих. Диор велел охране вынести труп.
Вернувшийся от Аттилы Уркарах сообщил, что Чегелай спешно убыл готовить тумен в поход против сарматов Алатея, славянину Ратмиру велено быть при темник–тархане доверенным лицом Аттилы. Проще говоря, быть соглядатаем. Ему же, Уркараху, приказано пока находиться в ставке и ждать секретного распоряжения Аттилы. Уркарах и гордился и недоумевал. Гордился потому, что не каждый получает секретное поручение, а лишь особо доверенные люди, а недоумевал оттого, что племянник Ругилы уже назначил вместо него тысячником Силхана Сеченого.
