Макар растапливал печь. Теперь было с кем поговорить, и он говорил без умолку.
– Вот ты собака, а я человек. Поняли мы друг друга. Бедой окрутились, познались в ней. Почему же люди не хотят понять друг друга? А? Потому что я Хомину помогаю, злобятся. Так ить Хомин-то – бедолага из бедолаг. Понятно, что я всем не смогу помочь, может, одному-двум, и то ладно…
Нашел Макар самого терпеливого собеседника, который ни в чем не противоречил ему, только поглядывал умными глазами да крутил большой головой, будто понимал, о чем ему говорят. Ведь Макару некому излить душу. Люди побаиваются его, стороной обходят. Так, когда-никогда забежит Хомин, чтобы испить медовушки. Недосуг ему стало. Хозяином заделался.
После завтрака Макар засобирался на охоту, наказывал:
– Ты, Буранушка, будь дома. Вот сходи до ветру и сиди. Болящий ты. Пока тебе в тайгу нельзя. А я пойду ловушки погляжу. Лежать на печи мне не время. Колонков нонче прорва, лезут один за другим в капканы и ловушки. Жрут давленых-то, ежли чуть прозеваешь. Озолотится Хомин. Боюсь одного: не спортился бы мужик. Замечаю, другим становится. Но я зарок себе дал, что подниму на ноги Евтиха, за опасение подниму. Мне чо? Кубышек не надо. Был бы сыт и одет. Ить в добре ищу свое новое божество. А как отнимут и эту веру, тогда мне, Буранушка, каюк! Ну ин ладно, я побежал.
Макар шел по путику. Сегодня он, как никогда, спешил. Хотелось пораньше вернуться домой, к обретенному другу. Вот и первая ловушка. На снегу пламенела огнищем рыжая шерсть колонка. Давок упал ему на шею, убил. Потянулся за беличьим мясом, тронул насторожку… Во второй ловушке был убит соболь. Соболь несортовой, бусый, грязно-серый. Однако ж все дороже колонка. Макар издали услышал, как цвиркал и верещал колонок, который всадил лапу в капкан.
Макар подошел к трофею. Колонок еще сильнее заверещал, начал бросаться, загребая лапками, попытался укусить.
– Вот ить как, мелкая тварюшка, а перед смертным часом и на медведя в бой пойдет. Так и человек, коль что, то и царя-батюшку может пребольно укусить. Может…
В седьмой ловушке собрат съел собрата, одна голова под давком осталась. Дальше снова пошло хорошо. За день снял десять колонков и соболя. Попутно сбил с веток пять белок. Заспешил домой. Почти бегом подбежал к дому. Открыл дверь, пес радостно взвизгнул. Запросился на улицу. Макар вынес его на руках. Пес, тяжело наступая на три лапы, заковылял по снегу.
У Макара появилась небывалая страсть к рассуждениям, чего раньше за ним не водилось, даже когда жил среди своей братии. Вот зашли они в избушку, пес занял место на нарах, а Макар на стуле. Топилась печь, варился обед, а Макар говорил, между делом свежевал шкурки белок:
– Я хочу сказать вот что. Для ча рожден человек? Для мира и дружбы. В любом деле заглавное – дружба. Так, чтобы один за всех, все за одного. В этом мастаки староверы. Народ дружный, только та дружба-то на строгости и на вере держится. И часто идет наперекосяк. Ну ин ладно. Помнится, был я парнишкой, когда наши пошли из Сибири в Забайкалье. Поставили деревню, обжились, а тут к нам под бок подселили мирских. Тогда я еще по скитам бродить начал, веру Христову крепить в людях. Потом женился, а потом мирские почали наших теснить, и шибко. Церковь под боком поставили. Дела круто завернулись. Мы собрались, церковь опалили, хохлам морды начистили и ушли сюда. Хохлов было раз в пяток боле, но они бежали от нас. Пошто? А пото, что не было у них дружбы, не было твердой веры. Дрались у нас мал и стар. А там разнобой. Взять Ивайловку, будь здесь мирские дружнее, можно бы рай земной создать. Все скопом делать: дома рубить, рыбу ловить скопом, зверя бить в один котел. Зажили бы куда с добром. Но рази такое будет? Разбогатеет ивайловец и нищему куска хлеба не подаст. А вот староверы, те в беде своего не оставят, ежли ты не отступник божий. Дом сгорит – тут же миром новый построят. И чудно то, что Степка Бережнов всем дает укорот, чтобыть в богачество не шибко лезли. По нашей вере-то оно так и должно быть. Для ча лишняя деньга, мельницы одноличные? Здесь мельница общая. Много общего, общественный амбар например. Но предвижу я, Буранушко, что вскорости там будет большая кровь. Рвется Тарабанов в богатеи. А староверы не хотят его туда пущать. И рванулся бы, ежли бы то богачество шло через чистые руки, а то ить идет через убивство. Во! Мирские часто поругивают староверов и все за то, что те живут ровно, один чуть лучше, другой чуть хуже, но все сыты и одеты в лаковые сапожки и красные рубахи. Захоти Степка Бережнов стать богатеем, то тут же бы стал. У него золото крынками в подполье. Стоит, а он его в дело не пущает. Пусть стоит, авось сгодится. Хотя сам-то Степка стал зверем. Наломает он дров.
Пес слушал Макара, чуть постукивая хвостом по доскам, иногда позевывал. Начал уже привыкать к этому человеку.
– Но будя языком молоть. Давай обедать.
После обеда Макар снимал шкурки с колонков, которые не были мерзлыми, обивал мездру, чтобы пушнина пошла первым сортом.
– Каждый человек в своем деле должен быть мастером. Раз ты охотник, то должен знать все таинства таежные. Ловушку не просто надо ставить, где бог на душу положит, а на ходках колоночьих, в мышковых местах. Вот я даже свои насторожки выварил в валерьяновом корне. Дажить они и то приманивают зверьков. Взять изюбра, ить его добыть – это плевое дело, а вот ивайловцы не могут. То он убежит от них, то ранят. Э, что говорить – не таежные люди. На этого зверя надо ходить сторожко. А те ходят по тайге будто медведи.
Макар говорил и говорил, время шло быстро, работа спорилась.
– Кто отвадил тигра от Ивайловки? Не буду хвастать – мы. Ить там тоже сейчас охотников прорва, но все перед тигром-то струсили…
Макар обработал последнюю шкурку уже к ночи, дунул на свечу и лег спать. Утром собрал свою добычу и отнес все это Хомину. Тот собрался ехать в Спасск, чтобы продать Макарову добычу. Макар ему наказывал:
– Себе что хошь бери на вырученные деньги, ты им хозяин. Мне же купи мешок конфет, ящик берданочных патронов, белого сатину на белье и голубого на рубаху, яловые сапоги на лето, чтобы ноги не мочить, плисовые штаны. Все это будет тебе стоить три десятки. Выполни в точности. Без нужды не просил бы.
– На кой тебе конфет-то мешок?
– Для дела. Пришел я, к примеру, в деревню. Ко мне дети, я им гостинец. Дед Макар для них живет. Своих нет, так хошь на чужих насмотрюсь. Да смотри, еще раз упреждаю, по всей строгости выполни мой наказ. Понял ли?
– Понял. Выполню, – уныло уронил Евтих.
– Да за пушнину торгуйся, будто все сам добыл, сам в тайге потел, а не кто-то другой. Валяй…
Хомин уехал. Через две недели вернулся. Пять коней тянули молотилку на широких санях. Конный привод к ней. Следом шли четыре коровы, десяток овец. Хомин возвращался сказочно богатым. Молотилки на деревне ни у кого не было. У сельчан рты набок повело от зависти. Был в то время Макар в Ивайловке, и даже он тихо ахнул. Евтих подбежал к Макару, радостно обнял его, расцеловал. Загремел густым басом:
– Живем, Макар Сидорыч! Вот, понакупил тягла, машину, коров и овец. Живем! Молотилка даст преогромный барыш. Люди пойдут ко мне молотить? Пойдут. За обмолот – четверть. Хорошо? Хорошо!
Макар грустно улыбнулся, спросил:
– А мне купил, что я наказал?
– Ты уж прости, Макар, все вышло тютелька в тютельку. Копейки не осталось.
– Мог не покупать одну корову, а меня не забыть.
– Ну как же, все ить симменталки, разве упустишь, да и последние были, а народ рвет из рук этих коров.
– Ну пару овец бы недокупил.
– Больно уж овцы хороши.
– Недобрал бы коней, – уже в сердцах заговорил Макар.
– Жаль, что ни конь, то паровоз. Ты уж прости, второй раз закуплю, что закажешь.
Макар молча повернулся и побрел на пасеку, Хомин пришел к нему вечером. Шагнул в домик и тут же попятился. На него в упор смотрел пес. Евтих узнал его, сжался. Макар заметил оторопь Хомина, забеспокоился, спросил:
– Може, знаешь, кто его хозяин? – пытливо посмотрел в глаза мужику.
– Дык ить это же… – заикаясь заговорил Евтих, но тут же прикусил язык, прикинул в уме, что пес может сослужить хорошую службу Макару, а Макар ему. – Нет, обознался. Не знаю хозяина собаки. Мало ли их черных бродят в деревнях. Дворняга чья-то.
Сели за стол. Выпили по кружке медовухи, которую лучше Макара никто не варил. Тут и настой лечебных трав, тут мед липовый, перга.
– Ты уж прости меня, Макар Сидорыч, ей-бо, забыл я о тебе. Закрутился.
– Видно, забыл, чьими шкурками торгуешь? Я же просил все сполнить в точности. Вот патронов берданочных осталось чутка, а как медведь навалится, чем буду отбиваться? Могу сгинуть.
– Я снова поеду в Спасск, видел там Безродного, богатея из Божьего Поля, просил меня еще раз сходить с ним в извоз. Спешит домой. Набрал товаров и разного добра столько, что на сорока подводах не увезти. Вот и схожу к нему и тебе все закуплю. Ить мимо буду ехать. А коль есть шкурки-то, ты давай их мне, там продам.
