находился под знаком насилия, то и положение страны было не лучшим, политико-религиозные столкновения длились много лет и в 1562 году завершились настоящей гражданской войной с массовым убийством гугенотов в Васси.
Чтобы попытаться усилить королевскую власть и успокоить царившую повсюду ненависть, Екатерина Медичи вовлекла всю свою семью в марте 1564 года в нечто вроде тура по королевству: она захотела представить народу нового короля, установить контакты с местными сеньорами. Это был огромный кортеж, тысячи человек: солдаты, советники, прислуга.
Маргарита смогла увидеть глазами ребенка все эти города и деревни, которые принадлежали ее семье. И все это – в обстановке приемов и праздников, которые длились два года, так как Валуа, как и Медичи, любили блеск, излишества, потоки драгоценностей и роскошных тканей.
Несмотря на эти королевские странствия, Екатерина Медичи не забывала предаваться одному из своих излюбленных видов деятельности: многочисленным контактам с европейскими дворами с целью сочетать браком своих детей самым эффективным для королевства образом.
Политическая необходимость состояла в дальнейшем усилении связей с Испанией. Это стало возможно, так как Елизавета, молодая жена Филиппа II, 3 октября 1568 года умерла в Мадриде в возрасте 23 лет. Почему бы не продолжить этот союз, заменив старшую дочь младшей.
Красавица и умница Маргарита была к тому времени завидной невестой.
Писатель Ги Бретон описывает ее так:
«Брюнетка с глазами цвета черного янтаря, она была способна одним своим взглядом воспламенить все вокруг, а кожа ее была такой молочной белизны, что Маргарита из желания похвастаться, да и забавы ради принимала своих любовников в постели, застеленной черным муслином» [165].
Другой любитель альковных подробностей Пьер де Бурдейль, сеньор де Брантом писал:
«Ее красиво-причудливые одеяния, ее украшения приводили к тому, что все вокруг в нее влюблялись, и ни одно платье не осмеливалось скрыть ее великолепную грудь из опасения обеднить то прекрасное зрелище, которое открылось миру; потому что никогда еще человеческому взору не приходилось созерцать ничего красивее, белее, полнее и телеснее того, чем обладала Маргарита. Большинство придворных буквально обмирали при виде такого богатства, в том числе и дамы из самого близкого ее окружения, с которыми я встречался, и коим разрешалось поцеловать ее от избытка восхищения» [166].
Из толпы влюбленных в нее безумцев юная Маргарита выделила одного – молодого красавца герцога Генриха де Гиза, однако Екатерина Медичи сочла, что такой брак слишком возвысит Лотарингский дом, и так доставлявший своими притязаниями немало хлопот королеве-матери.
Это была первая трагедия Марго (такое уменьшительное имя дали ей ее братья): с ее чувствами не посчитались. Но если Генрих де Гиз не стал ее мужем, то он не упустил (во всяком случае, так говорят) возможности стать ее первым возлюбленным. В мужья же ей был выбран молодой Генрих Наваррский – маленький беарнец из семейства Бурбонов, плохо отесанный, но принадлежащий к клану гугенотов. Его малюсенькое государство со всех сторон было окружено землями могущественных соседей – Франции и Испании. «Новобрачные, – как утверждает Майкл Фарквар, – относились друг к другу весьма прохладно, но даже если бы между ними и была любовь, все равно их семейное счастье разбилось бы на следующий день после свадьбы» [167].
Все порешили между собой две матери – Екатерина Медичи и энергичная Жанна д'Альбре.
Если брак Елизаветы в 1559 году был отмечен неожиданной смертью ее отца Генриха II, то брак Маргариты стал поистине кровавой свадьбой. Сначала вдруг умерла – от грудной жабы – мать жениха, это случилось в июне 1572 года. От свадебных церемоний решили не отказываться, но они были очень скромными, так как Генрих, считавшийся еретиком, не мог войти в собор Парижской Богоматери, где проходила месса. Кардинал Лотарингский обручил молодых в Лувре.
«Наше бракосочетание, – напишет потом Маргарита в своих „Мемуарах“, – состоялось через несколько дней с таким торжеством и великолепием, каких не удостаивался никто до меня. Король Наваррский и его свита сменили свои одежды на праздничные и весьма богатые наряды; разодет был и весь двор ‹…› Я была одета по-королевски, в короне и в накидке из горностая, закрывающей плечи, вся сверкающая от драгоценных камней короны; на мне был длинный голубой плащ со шлейфом в четыре локтя, и шлейф несли три принцессы. От дворца епископа до собора Богоматери были установлены помосты, украшенные золоченым сукном, что полагалось делать, когда выходят замуж дочери Франции. Люди толпились внизу, наблюдая проходящих по помостам новобрачных и весь двор» [168].
Оба молодых человека были в буквальном смысле вынуждены пойти под венец. Поэтому не удивительно читать о свадьбе такие ироничные строки Ги Бретона:
«В тот момент, когда Маргарита должна была произнести свое „да“, она, не испытывая ни малейшего влечения к неопрятному жениху, бросила отчаянный взгляд в сторону братьев и заколебалась. Тогда Карл IX, стоящий позади, ударил ее кулаком по затылку. Oт сильной боли новобрачная опустила голову, и священник счел это за знак согласия» [169].
Молодожены были соединены узами брака 18 августа, так и не успев понять, что они совершенно не созданы друг для друга. А массовое убийство в ночь Святого Варфоломея стало гигантской раной на всем этом «празднике».
Кардинал де Ришельё, главный министр короля Людовика XIII, лично знавший Маргариту, в своих «Мемуарах» отозвался о ней в превосходных тонах, написав:
«Она была самой известной королевой своего времени ‹…› Если эта свадьба [Генриха и Маргариты. – Авт.] оказалась настолько ужасающей для всей Франции, она оказалась не менее ужасной и для ее личной судьбы. Ее муж подвергался смертельной опасности, шел спор о том, следует ли его уничтожить, и она спасла его» [170].
Что интересно, больше нет никаких достоверных данных о спасении Генриха Наваррского. Но сомнительно, что Маргарита, умоляя короля и королеву-мать о сохранении жизни дворянам из его свиты, забыла бы упомянуть собственного мужа.
В середине мая 1582 года в одном из своих писем к Генриху Наваррскому она обронила такую фразу:
«Поверьте, [не стоит. – Авт.] опасаться этих Гизов – никто из них не обладает ни влиянием, ни возможностью причинить вам зло. Что же касается короля, то я всегда отвечала своей жизнью, чтобы с вами ничего не случилось. Вы вернете всех своих служащих, которых вы потеряли из-за продолжительности смут, и, находясь здесь, за восемь дней приобретете больше, чем за все то время, что вы прожили в Гаскони» [171].
Большинство историков склоняются к тому, что в решении судьбы Генриха верх
