– Береженого Бог бережет, господин Массена.
С тем они покинули почтовую станцию.
Скоро к экипажу вернулся Жак – принес на подносе кушанья. Салфетка была не первой свежести и граф поморщился. В этот момент его внимание привлек высокий, на удивление худой, длинноногий старик, следом за Шамсоллой вошедший во двор. Он журавлем прошагал в сторону навеса, за его плечами возвышалась большая плетеная корзина. В тени снял корзину, устроился на соломе, достал из кармана луковицу, не спеша очистил её, откусил и с невозмутимым видом принялся жевать. Удивительна была одежда старика – его длиннополый сюртук, казалось, был сшит из заплат. Невнятного цвета штаны заправлены в сапоги с короткими голенищами. К нему приблизился подросток-нищий, молча протянул руку. Плащ побирушки, как отметил про себя Сен-Жермен, выглядел новее, чем платье старика-носильщика.
Лицо Шамсоллы просветлело, брови подпрыгнули вверх. Он указал пальцем на старика.
– Пятнадцать луковиц! Ваша светлость, это тот дервиш, который был слафен на фесь Париж своей тобротой. Смотри-ка, как постарел. По-прежнему разносит посылки. Говорили, что он кута-то исчез, а он, оказыфается, в Варенне остановился.
Между тем старик, не переставая жевать, вытащил из кармана мелкую монетку и положил её нищему в ладонь. Мальчишка, не скрывая радости, поспешно закивал и отошел.
Сен-Жермен подошел к старику. Тот посмотрел на графа и спросил.
– Тебе тоже нужны деньги?
– Нет, – ответил Сен-Жермен, – денег у меня достаточно. Я хотел спросить, счастлив ли ты, добрый человек?
Тот пожал плечами и ответил.
– Думаю.
– В чем видишь удовольствие?
– В работе, отдыхе, беспечности, – ответил старик.
– Прибавь к этому благодеяния. Я слышал, ты делаешь много добра.
– Какого?
– Подаешь милостыню.
Старик усмехнулся.
– Отдаю лишнее.
– Молишься ли ты Богу?
– Благодарю его.
– За что? – удивился граф.
– За себя.
– Ты не боишься смерти?
– Ни жизни, ни смерти не боюсь.
– Читаешь книги?
– Не имею на это времени.
– Бывает ли тебе скучно?
– Я никогда не бываю празден.
– Никому не завидуешь?
– Я доволен собой.
– Ты рассуждаешь как настоящий мудрец.
– Я – человек.
– Хотел бы подружиться с тобой.
– Все люди мои друзья.
– И ты никогда не встречал злых?
– Таких не знаю.
Старик дожевал луковицу, поднялся и, не обращая внимания на графа и на Шамсоллу, надел корзину, поправил лямки и все теми же журавлиными шагами направился к воротам.
Граф, прищурившись, долго смотрел ему вслед. Потом неожиданно оживился и, обратившись к Шамсолле, спросил на фарси.
– Что, брат, увел-таки приятель у тебя из-под носа невесту?
– Два сапога – пара, – в тон ему, на персидском, ответил слуга. Чтобы я с ней делал? Сидел в лавке? Нет уж, я лучше на свежем воздухе, потом под бочок к матам Бартини, – он помолчал, совсем по-детски признался. – Домой хочу. На Кавказ… По горам пройтись, как положено справить намаз, посидеть в духане, в море омыться. Наше море теплое, много лодок, паруса зовут… Хо-ро-шо.
Он примолк, а Сен-Жермен вдруг нелепо вскинул брови – так и оцепенел на миг, словно удивляясь подступившему видению. Несколько секунд он, затаив дыхание, мысленно рассматривал открывшийся ему берег Каспия с нависшими над прибрежной полосой горами Эльбурса. Исполинский конус Демавенда, подгоняемый свежим морским ветерком, плыл на восток, в жаркие пустыни, а сбоку, в полнеба вставало блистающее пронзительной белизной, взметнувшее вверх облако. В нем созревала гроза, к вечеру ухнет – Сен-Жермен наверняка знал об этом. Вдоль берега скопление рыбачьих лодок, на них шустрые, мечущие сети люди в шароварах и чалмах… Кое-где были видны совершающие полное омовение правоверные, собирающиеся на послеполуденную молитву. Муэдзин, взявший себя за мочки ушей, уже второй раз пропел "Ашхаду ан ля илл'яха илля Лл(ху".[114] Те, кто успели разлохмаченной веточкой почистить зубы, расстилали коврики…
С некоторым усилием сквозь бирюзовую водную гладь, подбитое желтизной небо, слепящую белизну (блака проступили серовато-коричневые, с французскими крышами дома, каменная кладка ограды, внутри которой располагалась почтовая станция. Рядом в полнейшей неподвижности стоял Шамсолла и держал себя за мочки.
В церкви было сумрачно, зябко, пахло ладаном, воском. Перед алтарем горели свечи. Прямо – коряво вырезанная из дерева статуя Святой Марии, баюкающая в гнездышке рук маленького Христа. Младенец неудачно вывернул ножку и теперь умоляюще, с невысказанной просьбой поправить ступню, смотрел на Жанну. Рядом, по обе стороны от Богоматери, стояли раскрашенные деревянные фигуры святых, когда-то впавших в восторженное умиление при виде царицы небесной с чадом на руках да так и замерших навечно. Святой евангелист Лука вскинул руки к небу, туда же обратил взор его товарищ Матфей, Иоанн осенял крестным знамением гулкое, безлюдное в тот момент пространство храма, Марк прижал к груди свиток.
Все они с таким сожалением смотрели на пришедших в церковь мужчину и женщину, что Жанна оробев взяла Андре за руку. Тот посмотрел ей в глаза и сказал:
– Подожди здесь, я поищу настоятеля.
Жанна осталась одна. Какая-то женщина на коленях натирала воском мраморный пол в углу. Жанна растерянно посмотрела на нее, словно ожидая подсказки. Та даже не взгляда от тряпки не оторвала. С утра Жанна собиралась пойти покаяться, окончательно распрощаться с надеждами. Помахать им ручкой – так она обозначила словами томительную грусть, владевшую ей поутру, когда обнаженный, мускулистый, с волосатыми плечами Андре долго пил воду из вазы с цветами. Затем, когда солнце встало, свершилось чудо – она оказалась на собственном обручении. В это трудно было поверить и, пока добирались до храма, мадемуазель Роган, не останавливаясь, лихорадочно твердила: "Дева Мария, помощница и заступница…" Всю подступившую к сердцу радость хранила до алтаря. Верила, слов достанет возблагодарить Всевышнего за эту корочку счастья, которая нежданно-негаданно выпала ей. Вот пришла, вот смотрит, а глаза сухи, и Андре нет поблизости. С трудом в памяти всплыла молитва, которую она когда-то переписала у подруги-служанки.
"Святая Мария, – торопливо зашептала она, – сделай так, чтобы я вышла замуж, как можно скорее! Святой Антоний – и чтобы у него было хорошее наследство; Святой Иосиф – и чтобы он был богат; Святая Клара – и чтобы он любил меня; Святой Анатолий – чтобы не был легкомыслен; Святой Луп – чтобы не ревновал; Святая Шарлотта – чтобы в доме я была хозяйкой; Святая Маргарита, сделай так, чтобы все прошло удачно; Святая Александра – чтобы мне не пришлось долго ждать; Святой Елевтерий – пусть он будет хорошим отцом; Святой Ангелик – и добрым католиком; а ты, Святой Николай, позаботься, чтобы он не бросил меня…"
Тут наконец глаза намокли, губы задрожали. Жанна опустилась на колени, почти в голос начала: "Pater noster…"[115]
Женщина, натиравшая пол, с трудом выпрямилась, встала, потерла поясницу, потом бросила короткий взгляд на Жанну. Усталое безразличие сквозило во взгляде… Удивительно, сколько же можно искать настоятеля.
Наконец они появились – Андре, и маленький, вытирающий сочные, лоснящиеся от жира губы священник. Падре не стал попусту тратить времени ещё шагая, осенил молодую женщину крестным знамением, потом повернулся к Богоматери, призвал её в свидетельницы. Наконец оборотился к Андре и Жанне и предложил обменяться кольцами. В конце ещё раз перекрестил – руками водил словно бы спросонья. Жанна все ему простила, потому что неожиданно и страстно зареклась: венчаться они будут совсем по-другому.
На выходе под аркой им повстречалась группа солдат. Все они были в синих, с желтыми отворотами, короткополых, ношенных мундирах, в потертых штанах-венгерках и высоких запылившихся сапогах. При саблях… Кое-кто с плетками в руках. У сержанта на плече кавалерийский карабин. Массена ещё раз глянул в ту сторону, и сердце у него замерло – накаркал колдун! Где же они с ним встречались, с сержантом этим? Точно в Каркасоне…
Тот, по-видимому, тоже узнал Массена. Вздыбил брови, шагнул было к нарядной парочке, однако роскошный сюртук Андре, особенно наряд дамы в богатой накидке – сразу видно, что не из простых – остановили его.
Массена сделал независимый, равнодушный вид. Они не спеша прошествовали вверх по мощеной улице по направлению к почтовой станции. Краем глаза, как только умеют бывалые солдаты, Массена следил за сержантом. Тот решил, что обознался. Лицо у него разгладилось, он что звучно гаркнул патрулю по-немецки. Те зашагали к мосту через Эр.
Массена перевел дух. Не хватало еще, если бы они опознали Жанну. Черт с ними, внезапно обозлился Массена, пусть только сунуться!
Когда пешие драгуны скрылись за стеной церкви, они прибавили шаг. Жанна сразу догадалась, что Андре не зря затаился при виде наемников. Ей тоже было не по себе. Она слышала, как эти мужланы зацокали языками, о чем-то затараторили между собой на своем лающем языке, спиной почувствовала их взгляды. Такой день испортить!..
