— Я держусь и буду держаться там, где хочу. И когда хочу. Тебе бы следовало уже знать об этом, любитель кхмерок.
— Тогда возьми в руку саблю и приходи ко мне. Приходи сегодня, и увидим, что из этого получится.
— Довольно! — рявкнул Индраварман и шлепнул Асала по щеке тыльной стороной кисти. — Если кто-то из вас поддастся голосу ненависти, я живьем сдеру с него шкуру! Это понятно?
Асал, лицо которого после удара горело, с громадным трудом подавил в себе переполнявшее его желание нанести ответный удар.
— Да, о великий король.
По Рейм кивнул, вынимая руку из складок своей набедренной повязки.
— Нашим общим врагом, — продолжал Индраварман, — является Джаявар. Ты говоришь, По Рейм, что он находится возле этого храма. И я тебе поверю. Но только когда кто-нибудь подтвердит, что твой пленник говорил правду.
— То были его последние слова, король королей. А последние слова человека всегда правдивы. Даже если это кхмер.
Индраварман задумался над этим заявлением По Рейма, потирая кусочек железа под кожей у себя на животе.
— Тогда мы найдем Джаявара там. И найдешь его ты, Асал. Ты разыщешь его во время битвы и возьмешь в плен.
— В плен? — переспросил Асал, внезапно позабыв о требующей выхода ненависти.
— Я хотел получить его голову, но то было раньше, а теперь я хочу взять его живым. Я хочу привести его обратно в Ангкор в цепях. Там мы устроим ему публично кровавую казнь. Когда кхмеры увидят своего спасителя мертвым, их сопротивление будет сломлено. И еще возьми в плен его женщину, Асал. Я слышал, что между ними крепкая любовь. Поэтому они должны умереть на руках друг у друга.
Асал знал, что Джаявара будут защищать его самые сильные воины. Приказ захватить в плен кхмерского короля, скорее всего, был равносилен смертному приговору.
— Это честь для меня и моих людей, — сказал он, слегка поклонившись. — Когда придет время, я сойдусь с ним лицом к лицу.
— Покажи мне, Асал, чего ты стоишь на самом деле. Докажи, что я верил в тебя не напрасно, что мне не придется забирать у тебя твое звание, твою власть и твою женщину.
Асал старался не выдавать своих чувств.
— Я докажу, о великий король, — ответил он, раздумывая над тем, почему Индраварман считает необходимым постоянно проверять его. Ведь он преданно служил ему все это время и уже устал от такого недоверия. А еще он все больше тревожился о Воисанне. И По Рейм, и Индраварман могли использовать ее, чтобы манипулировать им, чтобы нанести ему удар. Безусловно, она была в опасности.
Будучи не в состоянии в данный момент найти какое-то решение, Асал понимал, что должен попытаться угодить Индраварману, и он ниже склонился к карте.
— Вы видите эти долины, мой король, к северу от храма? — спросил он.
— Расскажи мне о них что-то, чего я не знаю.
— Будь я Джаяваром, я бы на его месте спрятался в одной из этих долин. Я бы использовал храм как промежуточный пункт, а не как базу. Я бы собирал своих воинов у этого храма, а затем переправлял бы их уже на свою настоящую базу.
Индраварман хмыкнул:
— В какую долину? В какую из долин повел бы их ты?
Асал еще больше наклонился вперед, изучая карту.
— Вот в эту, — сказал он, указывая на долину, раскинувшуюся по обе стороны реки. — Армии нужна свежая вода, о великий король. Ей нужна пища. А где найти и то и другое, если не у реки? Кхмеры вполне могут прятаться в долине вроде этой. Они могут спокойно собирать там свою армию. Наши разведчики не видят сквозь скалы. Пять тысяч кхмеров могли бы прятаться в этой долине, а мы бы об этом даже не догадывались.
Недалеко от шелкового шатра заржала лошадь. Индраварман не обратил внимания на это, продолжая изучать долину на карте.
— Если Джаявар там и ты возьмешь его в плен, я назову эту долину твоим именем, — сказал он.
— Да, о великий король.
— Тебе нравится эта мысль? Насчет того, чтобы обессмертить свое имя?
— Я знал людей, которые считали себя бессмертными, — Асал выразительно взглянул на По Рейма, — а после битвы видел их мертвыми. Я и сам убивал уже таких людей.
— А где же твое тщеславие? — насмешливо произнес Индраварман. — Самые дерзкие вожаки всегда очень тщеславны.
— Тщеславие, мой король, — это тот щит, который пусть лучше несут другие. Я же только хочу служить вам.
— Тогда поймай мне этого фальшивого короля. Ты сослужишь мне наилучшую службу, если приведешь его ко мне в цепях.
Кивнув, Асал встал и вышел из шатра. В воздухе висел тяжелый запах конского навоза и готовящейся на огне пищи. Асал переводил взгляд от костра к костру, раздумывая, где сейчас может быть Воисанна. Душа его устала от угроз, от ненависти, от войны. Ему хотелось к ней, хотелось обнять ее. Он столько времени был одинок, пребывал в состоянии неопределенности, не рассчитывая на чью-либо поддержку, и при этом каким-то образом всегда оставался сильным.
Но в эту ночь сильным он себя не чувствовал. Он чувствовал себя невероятно одиноким. И все же он не мог рисковать, пойдя к ней, потому что этим он мог привлечь к ней ненужное внимание. Внимание и взгляды убийц.
Скользнув в темноту, Асал направился к краю лагеря и присел там на ствол умирающего дерева. «Разве я могу остаться с ней? — думал он. — Разве я могу быть с ней, когда меня загнали в ловушку? Когда я не тот, кем хочу быть, а тот, кем должен быть для них?»
Ему захотелось увидеть звезды, и он поднял голову. Небо было заслонено кронами деревьев, и он почувствовал себя так, будто был заперт в комнате без окон. Душа жаждала ощутить присутствие богов или хотя бы присутствие Воисанны. Но их свет не прорывался в его мир. И сейчас он испытывал только страх и осознавал неминуемость судьбы.
В какой-то момент Воисанне обязательно понадобится его защита. Но где окажется он, когда этот момент наступит? А если король захочет, чтобы ее убили, как можно будет противостоять этому?
Асал размышлял, как ему изменить своему народу и при этом не погибнуть позорной смертью.
Глава 3
Полет через джунгли
Через два дня после учебного боя на поваленном дереве Боран вел свою семью через, казалось, бесконечные заросли бамбука. Идя следом за кхмерскими воинами, они двигались так же, как они, — осторожно и скрытно. То, как шли воины, часто озадачивало и тревожило его. Порой они громко смеялись и вели себя беспечно, а в другое время буквально плыли среди деревьев, создавая не больше шума, чем катящийся по камням ручей. Борану никак не удавалось угадать, как эти люди в следующий раз отреагируют на шум крыльев птицы вдалеке, запах дыма или же свежесломанную ветку. В лесу он чувствовал себя не в своей тарелке, его тянуло к открытой воде. Здесь, на севере, джунгли были очень густыми и зловещими, и в них было слишком много чамов, которых они выслеживали и в то же время бежали от них.
Боран знал, что Сория и Прак пребывают в замешательстве. Они сами сказали ему об этом, хотя продолжали идти, ни на что не жалуясь. А вот Вибол в этом походе наконец-то ожил. Он все больше и больше общался с воинами, приглядывался к их движениям, учился правильно истолковывать трубный крик слона или погашенный походный костер. Боран растил Вибола как будущего рыбака, но, вытаскивая из воды сомов или угрей, тот делал это без воодушевления. Боран только сейчас понял, что в его сыне разгорается настоящая страсть, когда он занимается тем же, что и эти воины, — обсуждает возможность отбить у врага Ангкор, учится биться на саблях и двигаться по джунглям так, будто является их частью.
Боран был рад, что его сын жаждет торжества справедливости. Но одновременно он боялся потерять его и мечтал о том, чтобы их жизнь вернулась в прежнее русло, стала такой, какой была до прихода чамов. Если же сойдутся два войска, Вибол будет сражаться, а рядом с ним и Боран, потому что он ни за что не отпустит своего ребенка биться одного.
Сражение это могло забрать у Борана многое. Его могли убить, и тогда он больше никогда не увидит своих близких. Он мог стать свидетелем гибели сына. Эти мысли заставляли его опускать руки — так под дождем обвисают листья. Он чувствовал себя потерпевшим поражение, хотя никакого сражения еще не было. Несколько раз он порывался сказать Виболу, что хочет повернуть назад, но так и не произнес этих слов. Если бы он все-таки решил вернуться, это означало бы не только то, что он бросил свой народ, но также — и это было для него гораздо важнее — что он бросил своего сына. Поэтому Боран, ведя свою семью вперед, старался делать вид, что все в порядке и настроение у него приподнятое.
Подумав о Сории и о том, что его дни с ней, возможно, сочтены, он обернулся и посмотрел на нее. Она улыбнулась ему, а он остановился, чтобы шепнуть ей на ухо, что любит ее. Такое проявление чувств с его стороны случалось нечасто, и она вопросительно посмотрела на него, пропуская вперед сыновей.
