Когда-то у входа не было деревянной каморки дежурного; рядом с лестницей стояли двое ливрейных; они ни о чём не спрашивали, забирали пальто, шляпы, трости и перчатки и кланялись. Они знали в лицо всех. Всего несколько лет назад, Адельберг это помнил, по этой же лестнице степенно поднимались дамы, правой рукой они скользили по буковым перилам, левой – придерживали край платья, и никто, пока они поднимались, не смел их обогнать.
По лестнице мимо, мелко семеня, наверное торопясь с дежурства, соскользнули два молодых японских офицера, один на ходу натягивал перчатку, другой придерживал эфес сабли, оба поклонились. Александр Петрович поклонился в ответ.
В нише на площадке стояла мраморная Наяда; разведёнными руками она вежливо разделяла лестницу на две. Она стояла и сейчас.
«Каморку дежурного влепили, а Наяду не убрали. И то хорошо!»
– Александр Петрович, вам – сюда!
Адельберг оглянулся наверх и увидел Асакусу, который склонился к нему с верхней балюстрады.
Кабинет, занятый теперь новым хозяином полковником Асакусой, почти не изменился: по левую руку высились под самый потолок книжные стеллажи, между ними было пространство, где на месте прежней картины висело что-то, занавешенное шёлковой занавеской. «Наверное, планшет с картой!» – подумал Адельберг. У дальней стены справа у окна стоял, как и был, большой письменный стол, над которым висели портреты микадо и императора Маньчжурии Генри Пу И. Между письменным столом и дальним стеллажом, вдоль всей задней стены была шестистворчатая, инкрустированная перламутром ширма. В ближнем углу под ближним окном Александр Петрович увидел столик с двумя креслами.
– Куда изволите? – спросил Асакуса и в полупоклоне, как Наяда, развёл руки.
Адельберг также развёл руки:
– Куда прикажете!
– Тогда к самовару! – заключил Асакуса и пригласил гостя в кресла. – Сельтерской, или «сапожок», или, может быть, кофе?
– «Сапожок»? Что это?
– Чай, Александр Петрович! Сейчас нам принесут настоящий самовар, раздутый сапожком, на щепочках! А? Я смотрю на вас, у вас сегодня настроение – праздничное! Варенье? Жимолость?
«Жимолость в мундире!» – глядя на Асакусу, откуда-то вспомнилось Адельбергу.
Асакуса позвонил по телефону, отдал распоряжение и вернулся к гостю:
– Большим временем не располагаю, поэтому, если вы не против, – сразу к делу. Не напомните, Александр Петрович, чем мы закончили нашу последнюю беседу?
– Признаться, я уже не очень хорошо помню! – слукавил Адельберг.
– Ну что ж! А я помню хорошо – мы говорили с вами о вашей молодежи, вспомнили? А закончили янычарами!
– Да, кажется, да! – согласился Адельберг.
– Так вот – о янычарах! Ваш сын слегка провинился перед маньчжурскими властями, хотя… если сказать правильно – перед нашими, японскими властями.
Адельберг удивлённо поднял брови.
– Не удивляйтесь, вина его невелика, но достаточна, чтобы посадить в тюрьму за антияпонские высказывания. – Он снова встал и, прихрамывая, подошёл к рабочему столу. В это время в кабинет постучали, он пригласил войти, и с подносом в руках, на котором стоял миниатюрный кипящий самовар и вазочка с вареньем, вошёл дежурный офицер. Асакуса кивком указал офицеру, куда поставить поднос, и тот быстро вышел.
Он взял со стола тонкую папку, сел в кресло и показал её лицевую сторону гостю. На папке Адельберг среди иероглифов разобрал «Фон Адельберг А.А.» и в скобках – «младший».
– А что? Есть и на «старшего»? – спросил он.
– Конечно! На всех русских эмигрантов имеются такие досье, они, как вам наверняка известно, составляются сотрудниками БРЭМ. Это же не секрет!
– Тогда позвольте мне спросить, в чём заключается вина моего сына?
– Вы знаете, Александр Петрович, это на самом деле никакого значения не имеет, однако при одном условии!
– Каком?
– Если мы с вами договоримся!
– О чём?
– Не будем торопиться! Давайте сначала отпробуем этого замечательного варенья из жимолости, я слышал, что в вашей семье оно одно из самых любимых, не так ли?
– Вы правы, жена действительно его очень любит и нас к нему приучила, с кислинкой и не очень приторное, однако – чай чаем, но всё же?
– «Всё же»? Да всё просто – нам удалось скомпрометировать вашего сына при свидетелях!
– Зачем?
– Чтобы вы были посговорчивее!
– Разве я вам в чём-нибудь отказал?
– Пока нет, но я вам и предложения прямого пока не делал.
– Так делайте, вы же меня за этим позвали?
– Позвал! Хорошо, Александр Петрович! Я делаю вам предложение возглавить специальный отдел агентурных разработок Бюро по делам русских эмигрантов.
– БРЭМ?
– Да, БРЭМ!
– 3-й?
– Видите, вы и сами всё знаете!
– А разве его не возглавляет Михаил Матковский?
– Возглавляет, однако он его возглавляет официально, и официально этот отдел никакими разработками не занимается, вы же понимаете! Официально там только учётные дела на всех живущих в Маньчжурии эмигрантов из России!
– Понимаю! Это означает, что я буду в подчинении у Матковского?
– Совсем наоборот! Мы вас скроем, спрячем за Матковским, на самом деле – он будет в подчинении у вас!
– Ну что ж, схема понятна…
– Да, ничего нового, нам нужен человек более опытный, чем все, кто сейчас там работает, кстати, вам же будет подчиняться и Родзаевский, я вас с ними со всеми позже познакомлю.
– Нет нужды, я их обоих знаю, хотя и не коротко.
– Да, я помню наш разговор в Яхт-клубе…
– Вы тогда при мне здорово отделали этого молодого человека, это не помешает нам в работе? Он, насколько я помню его реакцию, человек нервный…
– Ему некуда деваться, а, кстати, вы даже не спросили, как мы скомпрометировали вашего сына!
– Я спросил о его вине! Но, думаю, уже нет нужды, господин полковник! Если вы солгали, то я об этом не узнаю, а если нет…
– Нет, мы не солгали, ваш сын действительно очень неосторожно выразился при одном из наших офицеров о нашей политике на Дальнем Востоке… Но я заметил, что в последнее время он стал вести себя намного осторожнее…
– Взрослеет, да и, наверное, понимает, в каком окружении мы тут живём!
– Ну что ж, как отец, вы, конечно, правы! Однако и вы сейчас допустили оплошность…
– Ну, вам же меня сейчас не надо компрометировать?
– Нет, конечно, если мы договорились!
Адельберг немного помолчал, качнул белой лакированной туфлей и ответил:
– Будем считать, что – да! А кстати, наш разговор в Яхт-клубе! Вы тогда с Родзаевским готовили к заброске в СССР отряд! Получилось?
Асакуса поставил на столик стакан и задумался, потом встал, подошёл к стене между книжными стеллажами и отдёрнул занавеску, под занавеской действительно был планшет с картой Маньчжурии. Адельберг наблюдал за его действиями, не сходя с места. Асакуса немного постоял, потом задёрнул занавеску и сел на место.
– Помните мой разговор с Родзаевским?
– Думаю, что помню!
– Я ещё тогда сказал, что от его работы мало толку…
– Да!
– Так и оказалось: пока отряд добирался к месту высадки на советский берег – половина разбежалась, а другая половина была уничтожена советскими пограничниками, в Харбин вернулись всего несколько человек. Вас это интересовало?
– Наверное, да!
– Операция была очень неудачная, однако сейчас ситуация совсем другая, но детали мы с вами обсудим позже!
После разговора с Асакусой Адельберг возвращался домой.
Он вышел из миссии на Больничную, по Николаевскому переулку дошёл до Большого проспекта и на секунду остановился напротив особняка инженера Петра Ивановича Джибелло-Сокко.
Вдруг он услышал «Здравствуйте!», оглянулся и увидел перед собой Сонечку Ларсен, и от неожиданности задал ей нелепый вопрос:
– Здравствуйте, Сонечка, а что вы здесь делаете так рано?
На самом деле было уже совсем не рано, они с Асакусой проговорили почти три часа, и Соня немного смутилась:
– Хотела забежать в магазин и тут… на репетицию… недалеко…
– А почему к нам давно не заходите?
Соня смутилась ещё больше и замялась; Александр Петрович увидел это и понял, что, наверное, сказал что-то не то. «Жаль, нет Анны, она быстро нашла бы выход из положения!» – подумал он и сказал:
– Вы заходите, вы же знаете, как мы вас любим!
Он увидел, что Соня хотела что-то ответить, но замялась и вместо этого кашлянула, поблагодарила и попросила передать всем привет. Александр Петрович не стал её задерживать и раскланялся.
