Теперь Зубатов занял видный пост — ему предоставлено оберегать спокойствие капиталистов и царское самовластие в самом сердце России. Московским революционерам пришлось столкнуться с очень ловким противником. За время своего трения в рабочих кружках он хорошо изучил революционную среду и ее слабые стороны и теперь с успехом воспользовался своим опытом. В широких размерах стало развиваться в Москве провокаторство. Провалы следуют за провалами. Революционная работа в Москве стала крайне трудною. Провокаторство так развилось, что в публике естественно образовалось крайне подозрительное отношение ко всему и ко всем. Отдельные лица и небольшие кружки, работающие среди рабочих, боятся вступить в сношения друг с другом. Приходится сознаться, что социал-демократическое движение в Москве, так много обещавшее в 1896 — 97 гг., в настоящее время переживает период затишья. Конечно, не Зубатову удастся предотвратить его возрождение в будущем.
Зубатов повторяет приемы знаменитого жандарма 80-х годов Судейкина[197]. Наряду с провокаторством Зубатов широко пользуется средствами развращения попадающих в его лапы неопытных или слабохарактерных людей. С ними он вступает в разговоры, держится по-джентльменски, старается убедить их в том, что он сочувствует рабочему движению, что он очень озабочен смягчением их участи, предлагает всякого рода сделки и соглашения, при которых-де можно и невинность соблюсти и капитал приобрести, т. е. и товарищей не выдать и в то же время получить смягчение участи. Обыкновенно это делается так: обвиняемый соглашается признать кой-какие обвинения, а Зубатов взамен того, заканчивает дознание и направляет дело в упрощенном охранном порядке на решение мин. внутр. дел; таким образом участь обвиняемых решается в несколько месяцев, вместо обычных двух лет предварительного следствия. Многие идут на эту сделку, а те несговорчивые чудаки, которые не соглашаются на такое полюбовное решение дела между социалистами и жандармами, выделяются из общей массы обвиняемых, и их дело направляется в общем порядке. Один из таких несговорчивых товарищей, недавно придя в ссылку, имел сомнительное удовольствие встретить своих бывших товарищей по делу уже кончающими свой срок ссылки, в то время как ему приходилось только ее начинать.
Цель, которую Зубатов преследует при предложении этих сделок, очевидна: ему нужно завести социалистов на скользкий путь мирных переговоров с жандармами. Нужно, чтоб большинство вступило на этот путь: всегда найдутся недогадливые, неумелые, наконец, малодушные люди, которые, согласившись сказать «а», пойдут дальше и проболтают, наконец, всю азбуку; начав с признания того, что, как говорится, «может повредить только мне одному», такой человек начнет мало-помалу делать такие признания, которые очень и очень повредят другим. Иной пойдет дальше и дойдет до форменного предательства. Ни одно большое московское дело за последние годы не обходилось без самых скандальных предательств со стороны лиц, пользовавшихся прежде доверием товарищей.
А всего важнее то, что, когда многие вступают в такого рода соглашения, создается своего рода атмосфера взаимного недоверия и подозрения, в которой своя своих не познаша, и исчезает всякая возможность сообразить, откуда жандармы почерпали свои знания о деле. Нам, по крайней мере, известен случай, когда не удалось точно установить, был ли провокатором известный господин, именно потому, что почти все обвиняемые вступили в соглашение с Зубатовым и «кое-что» признали, каждый за свой счет. Оказалось невозможным решить, совершило ли заподозренное лицо только такую же сделку или же оно первоначально предало всех и вся.
Это и есть политика Судейкина: внести в революционную среду такой разврат, чтобы трудно было отличить, где кончается товарищ, вступающий в приятельские сношения с жандармами и где начинается форменный предатель и провокатор. Судейкин пытался такой политикой расшатать могучую партию «Нар. Воли»[198]. Он обжегся на этом деле. Когда зараза жандармского разврата коснулась сердца партии, Исполнительный Комитет «Народной Воли» смелым ударом положил конец гнусной игре: Судейкин был казнен по распоряжению Исполнит. Комитета. Русские социал-демократы должны направить свои усилия на то, чтобы справиться с провокаторским развратом, не прибегая к политическим убийствам. Будем надеяться, что Зубатов дождется той поры, когда, при свете открытой борьбы за свободу, народ повесит его на одном из московских фонарей.
Успехи, одержанные Зубатовым в Москве, сделали его самым видным деятелем жандармского сыска. Ему стали поручать ведение дел в Твери, Иваново-Вознесенске, Тамбове. С 1899 г. департамент полиции, озабоченный успехами Обще-Еврейского Рабочего Союза, предоставил Зубатову задачу искоренения еврейского рабочего движения.
Зубатовские ищейки подготовили августовский провал 1898 г. в Зап. крае. Были взяты две еврейские типографии, арестована масса лиц. Почти два года предварительного следствия принесли Зубатову сравнительно мало успехов. Тем не менее, по сравнению с местными жандармами, Зубатов кое-чего добился: впервые в процессе Обще-Еврейского Рабочего Союза были случаи оговора; были также случаи заключения сделок упомянутого сорта между Зубатовым и некоторыми обвиняемыми.
Но рабочее движение в Западном крае скоро оправилось от провала и за последние два года приняло открытый политический характер. Организация еврейских рабочих окрепла, и Еврейский Союз, издающий шесть подпольных газет и непрерывно ведущий свою агитационную деятельность, стал внушать правительству все большие опасения.
В марте этого года Зубатов предпринял второй крупный набег на Западный край (Минск и Ковно). Вновь свезена масса арестованных в московскую тюрьму. Пустив в ход обычную тактику, Зубатов в частных разговорах стал уверять арестованных в том, что лишь по недоразумению правительству пришлось встать во враждебные отношения к рабочему движению. Правительство наше, пел Зубатов, не есть правительство классовое, оно не связано с интересами фабрикантов и легко может действовать в интересах рабочих. Для этого нужно только, чтобы рабочие перестали добиваться изменения государственного строя и стремились к улучшению своего экономического положения при существующих порядках. Кассам рабочих и их стачкам наше правительство сочувствует. Если рабочих за эти стачки преследуют, то это не по воле правительства, а по произволу местных чиновников. В таких случаях достаточно сообщить ему, Зубатову, о таких преследованиях, и они прекратятся. Вместо того, чтобы бороться нелегально, еврейские рабочие сделали бы лучше, если бы хлопотали о том, чтобы их тайные кассы были признаны законом. Зубатов обещает полную поддержку в этих хлопотах. Он даже обещал дать 20 тысяч рублей на хлопоты о признании законом союза щетинщиков, который ему очень нравится как организация профессиональная. Заметим, что эта профессиональная организация сознательно примыкает к социал-демократии; между прочим, в майских прокламациях этого года союз открыто выставляет требование конституции.
Освобождая одного из арестованных рабочих, Зубатов на прощание подарил ему «на память» первый том «Капитала» Маркса и заявил, что «разрешает» устраивать кружки саморазвития, лишь бы занятия в них велись по легальным книгам. «Зачем вам Дикштейн[199], когда у вас есть такие книги, как Богданов?»[200] Кое-кто клюнул на эту удочку Зубатова. Среди организованных еврейских рабочих стали раздаваться речи, показывавшие, что зубатовские предложения о союзе рабочих с царским правительством кое-кого соблазнили. Нашлись люди, которые увлеклись мечтой о признании законом царского правительства теперешних нелегальных стачечных касс (вероятно, бедняги начитались «Раб. Мысли»). Когда вспыхнула в одном месте стачка, некоторые товарищи вступили в частную переписку с Зубатовым по поводу преследований местных полицейских властей. Зубатов по телеграфу дал знать, что правительство приняло к сведению эти сообщения. Стали громко раздаваться голоса о том, что Еврейский Союз должен изменить свою тактику по отношению к царскому правительству.
Центральный Комитет Еврейского Союза счел необходимым в минувшем августе выпустить особую прокламацию, в которой разъясняет товарищам всю нелепость и зловредность мечтаний о соглашениях между рабочим классом и Зубатовым, а следовательно и стоящим за его спиной царским правительством. В прокламации выясняется вся невозможность для социал-демократов вступать в сделки с существующим государственным строем и объявляется, что каждый, кто будет поддерживать «политические» сношения с Зубатовым, будет опубликован в газетах как провокатор. Центральный Комитет поступил как нельзя более умно, решившись вложить персты в язвы и открыто выступить при первых признаках грозящей внутренней опасности. Такая политика всегда оказывалась самой выгодной. Уже теперь можно с уверенностью сказать, что зубатовский разврат не затронет ядра еврейского рабочего движения. Громадное большинство сознательных еврейских рабочих с негодованием отвергает политику сделок с подлейшим из русских жандармов.
