Лесник Царьков был в тот день вторым номером при скорострельном пулемете Пряхина. Пулемет – трофейный. Сняли с «мессершмитта». То ли летчик заигрался в догонялки – зацепил сосну, расстреливая партизанский лес, то ли был сбит очередью с земли, но Володя Коротков на такой пулемет нарадоваться не мог, приговаривал:
– Ребята, лес – за нас! Вон какой от него подарочек!
Немцам, чтобы двигаться дальше, пришлось пересечь просеку. Коротков выждал, когда на открытое место выйдет как можно больше солдат, и дал сигнал пулеметчикам.
Пулеметчики у Короткова – мальчишки, по пятнадцати-шестнадцати лет: Коля Андронов, Миша Степичев, Юдин… Опытному Пряхину не намного за двадцать. Фронтовая наука спасла немецких солдат, мишенью были не более трех секунд. Залегли, расползлись, а по огневым точкам партизан ударили минометы.
Отряд у Короткова, как всегда, был небольшой – двадцать партизан. Половина из них по возрасту – допризывники, а что ни мина – веер смертоносных осколков.
Пулеметы замолчали. Мальчики не стали ждать, когда их накроет стальным веером, – отступили. Пряхин не растерялся. Поменял позицию и открыл огонь по минометам. Скорострельный пулемет – чудовище. Минометчикам пришлось залечь. Отряд Короткова оторвался от противника, растворился в лесах.
Партизанам казалось: война у них идет с немцами очень даже успешная. Немцы вынуждены снять с фронта элитные подразделения СС, перебросить для сражения с лесом артиллерию, отвлекать от армейских нужд авиацию. Наконец, немцы в боях с партизанами несут потери. Два сбитых самолета – утрата для великой Германии никак не ощутимая. Но самолеты эти уже не сражаются с нашими летчиками, немецкие асы в строй уже не вернутся.
На счету мальчика Миши Степичева – шестьдесят солдат. Шестьдесят воинов-победителей, прошедших Европу и Россию до Москвы. Их заменят, но уже не герои. Их заменят солдаты или очень молодые, или те, кому за сорок, для которых провал наступления на Москву – утрата веры, пусть и скрываемая, в непобедимость Гитлера.
Партизаны не понимали: в июле 1941 года немцы открыли еще один фронт. Нападению подверглись женщины и дети русской деревни. Началась кампания по изгнанию русского народа с Русской земли.
Пока это был эксперимент.
Бенкендорф, потомок Бенкендорфа, перерезал пуповину: отсек Россию от русских. Из сел и деревень изгонялось все население. Июнь – месяц голодный, а в деревнях – пусто. Негде партизанам подкормиться. В больших селах и деревнях, в том же Косичино, в Куяве, каменные дома переделывались немцами в огневые крепости.
В населенных пунктах, более далеких от партизанских отрядов, Бенкендорф проводил в жизнь иную схему приручения русских.
Немцы арестовали жену и детей лесника Царькова. Ему за тридцать, жене – двадцать восемь, детям – девять, семь, шесть, четыре, три, два… Детей немцы взяли в заложники, мать послали в лес искать мужа.
Нашла. Как-никак жена лесника.
Наивный, лесной человек!
Не таилась от партизанского начальства. Самому секретарю подпольного райкома Афанасию Суровцеву, в глаза глядя, сказала:
– Отпусти мужа! Не придет – детей расстреляют.
Афанасий Федорович усадил женщину на пенек – партизанский стул, сам сел на другой:
– Страшное положение. Если вы вернетесь – вас всех расстреляют. А если останетесь, думаю, немцы не посмеют поднять руку на малолетних детей.
– Они сами стрелять не будут, – сказала мать. – Заставят полицаев перебить ребятишек. Полицаи, сам знаешь, – наши, самогонкой зальют глаза, да прикладами по головам… – поднялась. – Меня держать не смей. Задержусь – погублю сыночков. А лесника моего не отпустишь – возьмешь грех на душу: меня и детей постреляют.
Царьков возле командирской землянки жену ждал. Партизаны тоже стоят, смотрят.
– Исхудал, – пожалела жена мужа. – Прощай на всякий случай! – Глаза отерла и мимо тропы – в лес. Станут искать, чтоб вернуть, лес укроет – свой, ухоженный трудами.
Царькова, не давши ему возможности опомниться, позвал к себе Суровцев.
– Уйдешь – немцы всех родственников партизан похватают. И тебя они не помилуют, уничтожат вместе с семьей.
Царьков молчал.
– Ты слушаешь меня?
– Слушаю.
Суровцев за голову схватился.
– Ударить – сил мало! Немцы дивизию пригнали выкуривать нас из лесов… Дети, семья… Понимаю, но есть Родина, есть народ. Все тайные службы, Царьков, одинаковы. Слабину дал – в оборот возьмут. Сегодня ты партизан, воин, русский богатырь. А из тебя они сделают Иуду. И будешь ты врагом Родины, врагом народа. Из детей твоих, если не расстреляют, тоже предателей вырастят.
От комиссара Царьков в роту вернулся. Никто ничего ему не сказал. Какие тут слова! Все знали детишек лесника – мал мала. Белоголовые, деловитые. Помощники мамины. Даже самый маленький щепочки подбирал.
Спросили работничка:
«Зачем тебе щепки?»
Удивился:
«На растопку! Зима долгая».
Коротков обнял Царькова. Головой к голове прижался:
– Украсть надо детей твоих.
Вечером лесника-пулеметчика позвал к себе Золотухин. Сказал правду:
– Хуже еще не было. Помочь тебе невозможно… Одно скажу: уйдешь – погубишь себя и детей своих погубишь. Позором заклеймишь имя рода своего. Предают сегодня, а слава худая – на веки вечные.
– Что же мне делать-то? – вырвалось из груди Царькова.
– Сражаться со зверем… Если сотворит худшее – мстить до полного уничтожения.
Царьков кивнул, соглашаясь.
Ушел ночью. Поднялся, сказал караульному:
– По нужде.
Все понимали, каково Царькову.
Погони не было.
А то, что было, – война на себя записала.
Вернулся Царьков домой, жена ему, партизану вшивому, баньку затопила. Напарился, облачился в чистое, тут бы в кругу семейства, за самоваром поблаженствовать – немцы, вот они.
Вежливый офицер, по-русски знает:
– Вы нам должны немножко помочь.
Увел Царькова с собой, а в доме оставил двух автоматчиков с канистрой бензина.
Повел лесник немцев на ту самую стоянку отряда Короткова, откуда сам ушел. Место обжитое, но, во-первых, лето на дворе, всюду хорошо. Во-вторых, если немцы о базе знают, то придут… Коротков – разведчик, опасность должен чуять загодя.
Нет! Не увел отряд Володя. На совесть Царькова понадеялся. Но какая совесть, если Ваню со щепочкой для растопки сожгут в избе с братьями, с матерью?
А вот немцы, ведомые лесником, оказалось, имели выучку особую. Никто из двадцати разведчиков, даже Коротков, проснуться не успели.
Миша Степичев уцелел с Колей Андроновым, потому что пулями были задеты в последнем бою. В госпитале, под доброй опекой партизанской мамы, сил набирались.
Партизанской матерью в отряде называли Василису Федоровну Юдину. Она была лесником, заменила мужа. Работа в лесу трудная, но матери помогали две старшие дочери, Мила и Тоня; третья, младшая, была с рождения больная. Умница, а ноги ходили плохо, руки искорежены, речь невнятная, зато личиком – ангел.
Дом Василисы Федоровны стоял в дебрях лесных. А лес и с лесником бывает суров. Дважды пришлось вдове схватываться со стаями волков. Один раз спасла от гибели кормилицу корову. Ружье с собой было. Пробилась к дому. Другой раз на дереве всю ночь куковала.
И еще был случай, ужаснувший совсем еще маленьких дочерей. Рой диких пчел сел на их маму. Девчонки, тоже искусанные, бегали на колодец, ведрами воды освободили Василису Федоровну из пчелиного плена, водой же студили укусы. Выжила.
А с немцами Василиса Федоровна до войны дружбу водила. Искала для корабелов Германии сосны на мачты. В каких теперь морях ее красавицы?
Лютая война брынских чащоб не обошла.
В доме Василисы Федоровны жил партизанский командир Медведев, потом Золотухин присмотрел лесниковские хоромы для госпиталя.
На руках Василисы Федоровны умирали мальчишки и отцы семейств. Ее сердцем были выхожены безнадежные.
И – вот она, доля матери. Партизан, сыновей своих, выпроводила, раненых укрыла в потаенных землянках. А сама не ушла, с ангелом осталась своим. Мила и Тоня – тоже при матери. Много ли угрозы от пожилой женщины с тремя дочерьми для рейха, собравшегося жить тысячу лет? Но у немецкого командира – приказ: обезлюдеть территорию. Да ведь и вера у него – фашистская. Будущий мир – достояние полноценных людей.
На глазах матери и сестер немцы расстреляли ангела. Женщин погнали в Жиздру. Молодые сильные девки – годны для отправки в Германию, пожилая – тоже работница.
Ночевать пришлось в лесу. Уже за полночь Василиса Федоровна разбудила дочерей:
– Часовые обходом прошли… Придут минут через пятнадцать. Скорее! От дерева к дереву, без шума. Ночью искать побоятся. Сестру похороните и ступайте в отряд.
– Мама!
