– Делай, что хочешь, – сказала Ипатия и почти сурово взглянула на Синезия.
– И ты позволишь проводить тебя и будешь ждать меня у себя?
– Я иду к себе.
Синезий обратился к своим друзьям с просьбой охранять его жену. Они отвечают за все. Нельзя откладывать посещения архиепископа, так как его влияние может ускорить отъезд.
– Прощайте! Защищайте Ипатию! Да хранит ее каждая капля вашей крови!
И Синезий направился по Церковной улице во дворец архиепископа. Ипатия спокойно смотрела ему вслед. Когда он скрылся из виду, она вздрогнула и громко сказала:
– Никогда! Я не уеду и не покину Александрии. Здесь я стою и здесь я останусь, и никогда не буду его женой.
Казалось, что она сказала это одному Вольфу. Он кинулся вперед и схватил ее за руки, не смея произнести ни слова.
– Пойдем, – сказала Ипатия. – Веди меня домой! Не знаю, но, кажется, пришло мое счастье. Теперь я не хотела бы умирать.
– Теперь! – прошептал Вольф, зашагав рядом с ней к Портовой площади.
Троил и Александр подождали немного. Затем они отправились следом за ними, и Троил сказал:
– У нас удивительно благодарные роли, не правда ли? Один идет выпрашивать милости архиепископа, а другой уводит его невесту. И за это мы отвечаем каждой каплей крови!
– Разве ты серьезно думаешь об опасности, Троил?
– Конечно, – сказал Троил, улыбаясь, – нас всех перебьют. Знаешь ли, Александрик, я думаю – не пойти ли мне сейчас домой и не устроить ли знатную попойку, послав вас ко всем чертям, или из чистого эпикуреизма остаться с вами, чтобы быть укокошенным Кириллом. В конце концов это будет что-то вроде самоубийства. Но жертвовать за Ипатию последней каплей крови, как это только что в столь изысканных выражениях предложил нам сделать Синезий, это, пожалуй, совсем новое наслаждение. И, право же, интересно, как я при этом буду себя чувствовать?
– Не говори так!
– Ах, ты, еврейчик! Я думаю, ты боишься?
Александр остановился и сказал своим обычным насмешливым тоном:
– Боюсь? Боюсь? Что это такое? Если дело дойдет до драки, то ты будешь присутствовать при этом из любопытства, чтобы пережить кое-что новое. Вольф будет драться, потому что для него драка так же естественна, как для быка сила или для льва мужество. Страх! Мне стало не по себе от твоих слов, и по мне лучше бы я никогда не встречал ни вас, ни Ипатии. Я бы никогда не знал тогда, какие уроды мои тетки, и стал бы со временем великим человеком. Страх? Я так же неспособен покинуть Ипатию в опасности, как ходить на голове. Бесстрашной может быть любая собака. Человек должен быть благороден. И я полагаю, что мы благородны.
– Мне хочется сказать тебе кое-что, милый Александрик. Ты говоришь не особенно логично. Но по храбрости равен нам всем. Твой знаменитый патрон Александр Великий был бы тобой доволен.
Тем временем Ипатия и Вольф почти дошли до конца пристани. Они не особенно много разговаривали.
– Вольф! – произнесла Ипатия со своей прекрасной улыбкой, и слово прозвучало в ее губах так же чуждо, как «Ули». Тогда он тоже улыбнулся и сказал:
– Ипатия!
– Ты правильно произносишь имя, лучше, чем я твое. Так торжественно! Никто не зовет меня иначе со дня смерти отца.
– Могу я называть тебя иначе? Можно мне говорить, Гипатидион?
– Нет, это не идет ни к тебе, ни ко мне. Не надо.
У конца пристани они остановились. Издали донеслось что-то похожее на пение воскресных псалмов. Потом снова все стихло.
– Ты сделала меня счастливым, Ипатия. Ты не пойдешь с ним? Могу ли я…
– Молчи, Ули! Чьи мысли поднимаются так высоко, как мои…
– Безразлично!
– Я не смогла бы быть твоей женой так, как ты этого хочешь. Я не могла бы лежать в твоих объятиях, не могла бы целовать тебя, не содрогаясь от прикосновения мужчины. Не от тебя! Оставь это! Жизнь не дает непрерывного счастья, только счастливые мгновения, а счастливые мгновенья похитило у меня мое мышление. Навсегда! Оставь это! Но если они убьют меня, и моя бедная маленькая душа вылетит, – как это рисуют на старых картинах, – изо рта, то поймай своим дыханием мою бедную душу, и она расскажет тебе обо мне.
– Это невозможно, Гипатидион! Ибо вместе с тобой умру и я, и не смогу услышать, что будет рассказывать твоя душа.
– Ах, Ули, ей не понадобится много слов.
Они взглянули друг на друга, и Ипатия сказала:
– Сейчас мне показалось, что моя душа уже вылетела.
В эту минуту поспешно подошли Троил и Александр.
– Разве вы ничего не слышите? Ну, разумеется, Александрик, станут они прислушиваться!
– Кто-то гнусавит псалмы на улице?
– Он прав, – сказал Александр. – Это не в церкви. Это процессия. Это монахи. Идем скорее!
Троил и Александр почти побежали вперед, а за ними следовали Вольф и Ипатия. Они завернули за собор и пересекли громадную Портовую площадь, на которой не было видно ничего особенного. Только на западной стороне несколько рабочих смотрели вниз, как будто там двигалось что-то замечательное. Они уже пересекли площадь и достигли угла Академии, когда из академических ворот выскочил маленький погонщик, подбежал к Ипатии и прошептал:
– Назад! Спасайтесь! Вас подстерегают монахи!
Они остановились. Вольф выпрямился. В воротах Академии поднялся шум. Мальчик побежал по площади на встречу толпе псалмопевцов.
Вольф сказал быстро и твердо:
– Нам надо уходить назад. Если мы дойдем до дворца, Ипатия спасена. Если они подойдут раньше, мы их задержим, а Ипатия скроется в соборе. Там убежище.
Они хотели бежать назад, но тут из ворот Академии выскочило около ста человек молодежи из союзов и монахов.
– Вон она бежит, ведьма! Долой ее! Разорвем ее на кусочки! И любовников тоже!
Толпа подбежала к Ипатии и ее защитникам. По знаку Вольфа беглецы остановились.
– Теперь бежать нельзя. С этим сбродом мы справимся. Сюда, Троил. Сюда, Александр! У вас есть по ножу, идите. Вы не сочтете меня трусом за то, что я остаюсь при Ипатии. Вам надо задержать их, ну, прощайте!
Они обернулись к своим преследователям, и те сразу остановились. Между ними было шагов тридцать. Раздались дикие ругательства и угрозы.
– Дай руку, Ипатия! – воскликнул Троил, – Все на свете бессмыслица. Но ты была моей прекрасной иллюзией. Давай поспорим, что мы не увидимся больше? Ни здесь, ни там.
Улыбаясь, Ипатия протянула ему руку.
– Не надо спорить, до свидания!
– Дай и мне руку, – сказал Александр. – И ты, Вольф. Обоих вас я любил довольно несчастливо!
– Прощай, мой друг, мой лучший друг! Но не лучше ли было бы…
– Оставь его, Ипатия, не мучай. Он умирает не очень охотно. Но все же он порядочный парень. Прощайте, Александрик!
Под дикий рев толпы пожали они друг другу руки, и Александр с Троилом, сжав свои длинные ножи, пошли пря мо на толпу.
– Сволочь отступает, – сказал Вольф.
– В собор!
И он быстро повел Ипатию вверх по широким ступеням.
– Ты не хочешь ловить мою душу?
– Я люблю тебя больше своей жизни, но не больше твоей жизни. Идем!
Он перескочил последнюю ступень и ударил мечом в дубовую дверь.
– Откройте! Убежище!
Тем временем Александр и Троил были уже в трех шагах от толпы. Мастеровые и монахи были вооружены железными прутьями, ножами, дубинами и топорами. Но никто не поднял оружия. На друзей обрушились только ругательства. Троил отвечал тем же, и вначале казалось, что все ограничится перебранкой.
– Ругайся же, – шепнул Троил, – это их сдерживает. Александр замялся на минуту и потом начал:
– Псы! Лентяи! Воры! Христопродавцы! Грабители! Шакалы! Степные собаки!
– Висельники! – подхватил, в свою очередь, Троил. А в дверь храма продолжал ударять меч.
– Откройте! Убежище! Убежище!
Все громче и ближе раздавалось пение псалмов. С быстротой стрелы промчался маленький погонщик и шепнул друзьям:
– Отшельники идут!
– В таком случае, спокойной ночи, Александрик, – сказал Троил тихо и продолжил:
– Стервятники! Коршуны! Пожиратели трупов! Падаль!
Погонщик домчался до собора и сообщил свою весть Ипатии. Вольф велел ему проникнуть в собор через ризницу и попробовать отворить двери.
– Убежище! Убежище!
Все громче и громче раздавалось пение, и в глубине площади показались тесные ряды ужасных анахоретов. Все больше и больше! Свыше пятисот человек. И если глаза Вольфа не обманывали, то они уже начали свою кровавую работу. Их топоры, палки и цепи были в крови. Неужели назареи…
Очевидно, и у отшельников было острое зрение. Ибо внезапно пение прекратилось, и раздался дикий рев. Тогда один, длинный и худой, шедший во главе, неистово закричал, и отшельники бросились вперед.
– Отшельники! – закричал один из монахов. И внезапно вся толпа перешла в наступление.
– Ну, я скоро смогу убедиться в этом! – крикнул Троил, сердито смеясь, взмахнув ножом, всадил его в шею ближайшего врага и хотел вытащить его обратно. Тогда ударила его железная дубина и, хрипя, он повалился навзничь. Десять топоров обрушились на него.
