Конечно, причиной сих превратностей ушаковской судьбы были Вангувер и его ассистентка. Звериное чутье не подвело главу Тайного сыска. Не зря с недоверием отнесся он к иноземцу. В одном лишь ошибся Андрей Иванович: не русский престол интересовал голландца, не за этим выкрала Кэт бумаги из архива.
– Гобелен разделен на три части, – выглянула девушка из-за ширмы.
Она сдернула мальчишечий парик, обнажив коротко стриженные белые, словно лен, волосы, и надела другой – с каштановыми кудрями.
– Вижу, вижу, – произнес Вангувер, разглядывая добычу.
– Один – у Орлова, один – в Щербинке и один – у самого Ушакова, – продолжила Кэт.
– На ловца и зверь бежит. В Щербинку заглянуть мы всегда успеем, а вот с Ушаковым увидимся нынче же.
Кэт вышла из-за ширмы, где переодевалась в дамское платье, села за столик, налила фруктовой воды в бокал.
– Нынче. – она отпила из бокала. – Я за тебя боюсь. Мне кажется, они уже заподозрили что-то.
– В любом случае они мне не оставили иного выхода, – Вангувер свернул бумаги и сложил их в ларец.
Представление было назначено на вечер. На этот раз Вангувер не заставил гостей ждать. Прибыл минута в минуту, как договаривался с Ушаковым. Зачем зря гусей дразнить? А вот Самойлов, сопровождаемый Егоркой, припоздал, на бегу кинул плащ слуге и с трудом протиснулся в залу, битком набитую жаждавшей зрелища публикой. Ему пришлось вытягивать шею, чтобы увидеть представление поверх голов. Как ни странно, но весть о безвременной кончине Орлова не затмила славу голландского фокусника. Она разлетелась по столице в мгновение ока и заставила почтенных отцов семейств, их супруг и даже отпрысков прибыть в дом Ушакова на ассамблею.
– Итак, господа, – Вангувер появился в зале, и публика, словно по мановению волшебной палочки, стихла в единый миг. – Я имею честь видеть вас на моем представлении. Я попросил бы. – Вангувер обвел зрителей улыбчивым взглядом, словно выбирая, и остановил свой взор на хорошенькой княжне Долгорукой. Он обратился к ней с просьбой: – Я попросил бы вас помочь мне.
Княжна зарделась, но все же вышла на импровизированную сцену. Вангувер усадил ее на стул.
– Я попрошу вас держать руки перед собой.
Долгорукая вытянула ладони и улыбнулась в предвкушении чего-то необычного. Вангувер накинул на них платок, затем взял изящную золотую шкатулку, открыл ее и продемонстрировал публике, что та пуста. Снова закрыл и отдал в руки барышни, накрытые платком. Неспешно соединив концы ткани, он взял у ассистентки с подноса алую ленту и перевязал ею платок. Получился изящный узелок, который ни на миг не покинул рук княжны. Вангувер снова обратился к Кэт, и та протянула ему ножницы, фокусник сделал ими пару движений в воздухе и передал даме.
Долгорукая самолично разрезала узел, концы платка упали, но ничего необычного не произошло – шкатулка обнаружилась на своем прежнем месте. Публика начала недовольно перешептываться, не понимая, где же обещанные чудеса. Вангувер улыбнулся, взял из рук княжны шкатулку и открыл. На этот раз не птица, а мышь вылезла из нее. Княжна оторопела: если бы знала она, какой сюрприз таит предмет, что так долго держала она в своих руках, то ни за какие сокровища мира не согласилась бы принимать участие в представлении. Она до смерти боялась мышей. Долгорукая зажмурила глаза, негромко, насколько позволял придворный этикет, взвизгнула, вскочила со стула и бросилась к батюшке, что заливисто смеялся в первом ряду кресел.
Андрей Иванович, сидевший рядом, и сам был немало восхищен увиденным. Ну? Как на этот раз объяснит Самойлов секрет фокуса? Неужели мышь тоже за нитку была привязана? Он оглянулся в поисках Ивана и заметил, что тот вовсе не на Вангувера смотрит, а разглядывает стены гостиной. Почти ежедневно является он сюда для доклада, а тут словно впервые увидел.
Самойлов действительно разглядывал гобелен. Все дело в том, что чем-то он напоминал шпалеру покойного графа Орлова, от которой злоумышленники, проникшие через камин, отрезали кусок. Иван протолкнулся ближе к стене. Ну точно, и на этом ковре тоже была изображена сцена охоты. Но если на орловском красовались изящная всадница и ее свита, то здесь огромный медведь стоял на задних лапах, окруженный собаками. Иван обернулся на Егора и увидел, что тот напрочь забыл о служебном долге. Расплылся в блаженной улыбке и, словно дитя малое, не мог оторвать глаз от мышонка, что бегал по руке Вангувера.
– Ты что сюда пришел фокусы смотреть? – зашептал с укором Самойлов и вывел Егорку из залы.
– Так, ваша милость, я такого никогда не видел.
Егорка и впрямь увлекся представлением, забыв о главном: запомнить рисунок гобелена в доме Ушакова, дабы потом найти схожее изображение в торговом доме. Там тогда хранились копии гравюр. По ним придворные тогда часто заказывали себе и гобелены, и картины. Мы обыскали немало пыльных полок, прежде чем нашли то, что стало впоследствии разгадкой тайны гобеленов. Эта гравюра изображала рисунок, который впоследствии был разбит на несколько фрагментов. Любопытно, что один из них висел в доме у графа Орлова, а другой – у Ушакова, хотя вместе они были единой картиной.
Глава VII,
о гневе Ушакова и его прозрении
Иван почти не спал всю ночь, пытаясь сопоставить факты. Рано поутру отправился в гости к Вангуверу, да ему сообщили, что тот еще вечером покинул постоялый двор. Ну что ж, надо отправляться к Ушакову, дабы еще раз убедиться в своих предположениях и доложить об исчезнувшем фокуснике. Но в доме главы Тайной канцелярии Иван стал свидетелем совершенно неожиданной сцены, и хотя попал он на нее ближе к финалу, мы дадим себе труд обрисовать ее целиком.
А утро в доме Андрея Ивановича началось так. Хозяин вне себя от ярости в одном халате, заложив руки за спину, молча прошествовал к камину. Затем снова вернулся к стоявшим навытяжку солдатам и, наконец, взорвался:
– Мерзавцы! Распустились вконец!
Он брызгал слюной, пучил глаза и почти не владел собой:
– Удавлю всех собственными руками! В моем доме спать на посту! Почему не разбудили?
И тут ему на глаза попался человек в одной рубахе. А этот что здесь делает?! Ушаков на миг оторопело замер, а потом крикнул прямо в лицо застывшему в одном строю с солдатами:
– Как зовут?!
– Прутиков, ваша милость!
По чеканному ответу Ушаков понял, что перед ним один из солдат, что должен был стоять на часах в ночном карауле. Но не в мундире! Значит, точно спал!
– Я тебя, Прутиков, в Сибирь! – заорал Ушаков. – Сгною!!!
Самойлов появился в спальне в тот момент, когда Ушаков ее уже покинул. Но несмотря на то что тяжелые шаги почти затихли, а крики «Мерзавцы! Скоты!» доносились все реже и все глуше, солдаты по-прежнему стояли навытяжку. Виной тому был Туманов. Он, наконец, ожил, начал бодро расхаживать перед строем, поднося кулак к самым лицам провинившихся.
– Случилось что? – спросил Самойлов.
– Случилось, – в сердцах крикнул Туманов. – Была б моя воля, я вас не только в Сибирь. – Туманов лихо прохаживался перед строем и очевидно напоминал самому себе только что удалившегося Ушакова. – Я с вас живьем шкуру бы содрал! – ревел он, но голос и стать не позволяли ему даже отдаленно походить на главу Тайной канцелярии. – Охрана. – ехидно протянул офицер и окинул скептическим взором замершие в страхе лица.
Да, дай такому волю, он всех в Сибирь сошлет. Хорошо, что Андрей Иванович попридерживает его прыть. Взгляд экспедитора скользнул на висящий на стене канделябр. Почему-то вдруг всплыло в его памяти дело об отравлении, в коем фигурировал свечной воск и яд, подмешанный в него ловким секретарем Полины Ивановны. Иван снял восковой налет и поднес к носу.
– А что, служивый, свечи ночью горели?
– Так и есть, ваша милость! Приказ был смотреть в оба. Поэтому, не гасили, – ответил один из солдат.
– Смотрели они в оба, – пробурчал Туманов.
Но Самойлов не слушал его, а направился прямо в гостиную. Поднял глаза на интересовавший его гобелен. Да так и замер от удивления. Вот почему так взбешен был Ушаков! Поперек ковра красовалась огромная дыра. Злодеи промышляли прямо под носом главы Тайной канцелярии. Смело! Самойлов достал принесенную с собой гравюру и принялся сравнивать ее с рисунком попорченного гобелена. Потом потрогал свечи из канделябра – на них обнаружился такой же налет, что и в спальне.
Кашель возник раньше, чем в гостиной появился Ушаков, за ним с подносом неотступно следовал Федор.
– А, это ты… – Андрей Иванович с трудом справился с очередным приступом. – Знаешь уже?
– Рассказали, – ответил Самойлов.
Ушаков резко повернулся и наткнулся на поднос.
– Что это?! – крикнул он в ярости.
– Так это… – оторопел слуга.
– А-а-а, – Ушаков принял лекарство и зашелся в очередном приступе кашля. – Сгною мерзавцев. – начал он было.
– Сдается мне, что караул не виноват, – мягко прервал его Иван.
