Лина ТриЭС - Третья истина

Что-то тяжелое с шумом плюхнулось на ветку. Толстая встрепанная ворона сбросила на лицо Лулу целый ком снега. Она от неожиданности засмеялась и передернулась:

— Что, холодно? — задумчиво спросил Виконт.

— Нет, на меня снег свалился!

— Конечно, холодно, ты ведь у меня южанка, — он присел на какой-то сугроб и, поставив Лулу перед собой, смахнул снег с ее лица и попытался затянуть на ней платок.

— Почему я южанка? — изнемогая от преданности и признательности, возразила Лулу. — В Петербурге, по-видимости, еще холоднее!

— «По-видимости»! — он, наконец, улыбнулся.

— Я северянка, вот! — она распахнула пальто и движением головы скинула платок.

— Не надо ничего мне доказывать. Я ошибся. Признаю, — он еще раз ласково улыбнулся, снова запахнул ей пальто и тщательно завязал платок.

На этот раз засмеялась и Лулу:

— Виконт, а вы знаете, на чем сидите?

— Знаю. На сугробе.

— У меня на снежной бабе, а вы ее еще повидать собирались!

— Да, встреча оказалась фатальной. Для нее. Смотрины не состоялись!

— Не огорчайтесь, Виконт, я изготовлю еще. Эта была кривая и маленькая. Новую я сделаю побольше, но у меня, знаете, роста не хватает.

— Воспользуйся моим.

— Тоня мне дала метлу и ведро, чтобы надеть снежной бабе на голову,

— Снеговику. Ведро — головной убор не для дам.

— Моему снеговику и кастрюлька велика, как я измерила, — она, пыхтя, скатала один шар, положила на него другой, не больше арбуза, — вот видите, а голова будет еще меньше.

— Ты не так лепишь! Всему тебя учи! — он подошел к недоделанной бабе и безжалостно разбил в снежные комья. — Давай еще снега.

Громадная белая куча, метра два высотой была утрамбована ими до невероятной плотности, после чего стала неуклонно приобретать под уверенными руками Виконта формы мешковатого мужчины с бородой и выступающими дугами бровей. Ведро было закинуто мужчине на голову и оказалось несколько маловато — лихо село на макушку. Нос шариком выдавал некоторые пристрастия сходные с Пузыревскими. Метлу в снежных рукавицах он, тем не менее, держал грозно, наперевес.

— C'est un vrai général![38] Я сразу поняла, он сердитый, но смешной такой. Не страшный!

— Он глуповат, «général», — больше смахивает на дворника.

— Вы, наверное, когда были маленький, тоже умели лепить. А я так не могу… И в дерево за два дня всего три раза попала, а вы — всегда.

— Нашла, чему завидовать. Тебе дано другое.

— Что? Что? Виконт, ЧТО?

— Я поговорю с тобой об этом как-нибудь. Не сейчас и не здесь.

Для Лулу это означало «никогда», — он много чего ей обещал «потом»! И для успокоения она спросила:

— Но что-то хорошее?

— Да.

— Барышня, вас ищут, ехать же пора, вы не кушали еще… Ой, Пал Андреич, а я вам чего сказать хочу! — Тоня поспешала к ним, проваливаясь в снег.

— Что вы мне хотите сказать, Антонина?

— Барышня вещей не собрала, не сказалась и убежала в сад, хозяйки лютовали, пока обыскались ее по всему дому, вы бы вступились за нее…

— Что за разговоры? Мы вместе ушли и вместе собираемся вернуться.

— А лучше бы не собирались! — с чувством вставила Лулу. — Зачем ты, Тоня, меня нашла? Можно к самому поезду прибежать, а и если бы опоздала… — Она почувствовала, что в носу забегали предвестники большого рева. Первый всхлип подавить не удалось.

— Адександрин! — предостерегающе протянул к ней руку Виконт. — Мы вас догоним, Антонина!

Тоня, обходившая со всех сторон «дворника — генерала» и восторженно всплескивающая руками, послушно закивала и пошла к дому.

— Послушай, не приступай к слезам. Прощаться с тобой я не собираюсь. Пусть в этот раз мы виделись мало…

— И всегда так!

— Постой, не перебивай меня. Тебе трудно там, я это понял. И при всем этом в необходимости системного гимназического образования — уверен. Но где бы ты ни была, хочу, чтобы помнила: у тебя есть дом, есть родные, есть я. Все, пошли.

Уже не в первый раз Лулу чувствовала, что ее проблемы становятся маленькими и разрешимыми, когда он говорит о них этим властным, не терпящим возражений голосом.

И Лулу, не менее послушно, чем Тоня и Рекс, пошла домой. Держалась и во время позднего обеда (ее действительно не ругали), и во время проводов, и в дороге с Доминик. Она вступила в Ростов во вьюжный день и, как будто подхваченная этой вьюгой, скоро окунулась с головой в свои гимназические дела.

Сегодня ночевать домой Лулу не пойдет. Вторые сутки Софья Осиповна проводит неистовый домашний молебен. На фронте дела неважные. А на церковные службы, по мнению тетки, надежды нет, в них мало жертвенности, одержимости! Чтоб подействовало, надо простереться ниц перед иконостасом, расцвеченным десятками свечей, и твердить часами одни и те же слова, стукаясь на некоторых лбом об пол.

С утра девочки приметили опухшее лицо Курнаковой— заболела что ли? Или плакала? Не рассказывать же, как целую ночь повторяла за Софьей Осиповной нелепые слова придуманных той молитв? И не удерешь. Богомольная тетка объявила иконы в комнате Лулу какими-то особо чудотворными! Лулу была страшно недовольна собой. Прободрствовала с молящимися всю ночь! Получается, что вняла Софье Осиповне: «голос молоденькой заблудшей козочки скорее достигнет небесных пределов!». Не хотела своим уходом провоцировать очередную истерику? Или испугалась такого обилия женщин — их было человек восемь, и та самая, припадочная, среди них? Правду сказать, и то, и другое. Но, несмотря на смирение, «козочка» не заслужила ничего, кроме звания «прекословной строптивицы». Потому только, что отказалась утыкать нос в не обделенный вниманием кошек ковер, и даже на колени не стала, а повторяла самодельные молитвы, сидя на краешке своей кровати. Так они всегда молились в пансионе.

Нет! Решено! Останется у Тани и все! Лулу никого не посвящает в подробности своих домашних дел, даже ее. Просто, если попозже задержаться, то оставят. Тетя Поля даже сказала прошлый раз: «Что концы-то, на ночь глядя, мерить? Предупреждай дома и оставайся, квартира-то большая!»

Новая квартира Тани и впрямь была гораздо больше предыдущей. Семейство Грицининых вместе со всеми своими вещами и псом Букетом, оказавшимся их личной собственностью, смогли перевезти на новое место обычную для них основательность и гостеприимство. Таня уже, наверное, села за уроки. Надо поторопиться. Грицинины и сейчас живут в очень живописном, особенно по сравнению с Береговой, месте. Одно плохо: долго добираться от трамвая. Лулу идет и идет… Дорога далеко не оживленная, только несколько человек продвигаются в том же направлении. За ней, беседуя в полный голос, шествуют две женщины в платьях сестер милосердия, в стороне стоит лотошник, заботливо прикрывший чистыми тряпочками свой бакалейный товар. Совсем рядом с Лулу тащится нищий, приволакивая ногу. А вон, подальше впереди шагает Ваня, Татьянин брат. Рядом с ним — скуластый парень, имя которого Лулу так и не узнала до сих пор. Они степенно разговаривают. Догнать? Нет, не хочется. Ваня, конечно, очень хороший, но какой-то уж слишком. Всегда он критикует малейшее отклонение от правил, даже шутки не очень одобряет. Ему всего девятнадцать, но представить себе, что он вдруг пробежался, или, предположим, подпрыгнул, просто невозможно. И еще Лулу не очень нравится его манера крепко пожимать всем руки при встрече, хотя она вовсе не считает, что это плохая привычка. Правда, с ним интересно говорить о газетных статьях, которые он громит в пух и прах. Это ново и привлекательно для Лулу. Раньше она относилась к любому печатному слову, как к безоговорочной истине, исключая, разве что, душеспасительные книжки из «шкапика» Софьи Осиповны. А оказалось, в газетах и журналах очень много неправды.

А вот Танин папа, дядя Арсений, другой: и пошутит с ними, и про гимназию слушает совсем иначе — видит смешные черточки в их обычном житье. Он тоже правильный, но как-то не беспросветно…

Скуластый оглянулся, и Лулу совсем собралась все-таки их окликнуть: путь еще такой неблизкий, а идти одной, даже размышляя, надоело уже. Но вдруг заметила, что нищий, идущий рядом, посторонился, зашел за фонарный столб и слегка задержался там. Всегда готовая к самообороне, Лулу тут же напряглась: может, хочет напасть из-за фонаря? И оценила опасность — до ребят метров двадцать, она пробежит их за несколько секунд.

Но что-то заставило ее притормозить, наверное, то, что серое лицо нищего появилось из-за фонарного столба с другой стороны, и взгляд был направлен совсем не на нее … Она заставила себя еще раз посмотреть на грязно одетого человека, вышедшего из-за фонаря, и заметила… серебристую цепочку от часов, чуть свисающую из кармана. Или это вор или… «Лишь бы полиция не пришла или шпик какой» — как бы услышала она Танин голос. Ведь она слыхала разговоры о том, что адреса Тани в полиции, той самой полиции, которая обидела Тимку, еще нет, а уж там, Ваня говорит, интересуются всеми, кто борется против несправедливости! Конечно, полицейские за порядок, Лулу это понимает и старается оправдать их перед Ваней, но поспорить можно и потом, а сейчас… Окликнуть? Предупредить? «Нищий» заметит, он слишком близко и потом, может быть, ничего серьезного нет, их хотят просто проверить, а именно она создаст обстановку, как будто они преступники и им надо бежать от соглядатая.