— Почто Роман Мстиславич не вступился за тебя? — не удержавшись, спросил Игорь.
— Хотел вступиться, да не успел, — ответил Владимира — Отец мой куда как хитёр! Нанял отряд поляков, и те принялись опустошать земли волынские. Роман Мстиславич начал воевать с поляками и увяз в этой войне, не до меня ему стало. Я между тем перебрался в Луцк, а оттуда в Дорогобуж, но всюду князья меня гнали прочь, трепеща перед отцом моим.
— И ты решил ехать в Киев? — опять спросила Ефросинья.
— Жена моя на том настояла, — кивнул Владимир. — Святослав Всеволодович поначалу был приветлив со мной, обещал посодействовать. Он вёл переговоры с Рюриком Ростиславичем и братом его Давыдом, чтобы вместе выступить ратью на Галич. Звал Святослав и черниговского князя. Посылал гонца и в Новгород-Северский...
Владимир запнулся.
Игорь и Ефросинья переглянулись.
— Не знаю, что разрушило союз князей, козни ли отца моего иль твой отказ, Игорь, воевать с ним, но остался тесть мой один на один с задумкой своей, — печально продолжил Владимир. — Когда наведались к нему послы из Галича, он мигом меня за порог выставил. К тому времени пришёл ответ от суздальского князя, к которому я обращался за помощью. Не пожелал Всеволод Юрьевич видеть меня в своём тереме.
Я поехал в Чернигов, но Ярослав Всеволодович закрыл передо мной ворота. Тогда я повернул коня к Новгороду-Северскому...
Владимир умолк.
Ефросинья глядела на брата, еле сдерживая слёзы.
Игорь теребил перстень на пальце, не зная, что сказать. Он вдруг ясно почувствовал, что и от него могут вот так же отвернуться все князья, оставив его одного за стеной отчуждения. И он, хоть и сидит на столе княжеском, тоже может стать изгоем, как его шурин.
В этот миг Игорь пожалел, что приютил Владимира.
«Захотел в летописи красиво смотреться, недоумок! — мысленно обругал он себя. — С древними царями захотел благородством сравниться, мать твою! Выйдет тебе твоё благородство боком, видит бог!»
С опасениями своими Игорь пришёл к Вышеславу.
— А ты примири тестя своего с сыном и тем самым докажешь, что не только справедлив, но и мудр, — посоветовал тот.
— Легко сказать, — проворчал Игорь. — Владимир на жизнь отца покушался, такое не прощают.
— Ежели за дело взяться умеючи, можно и праведника с Сатаной примирить, — сказал Вышеслав уверенно.
— Вот ты и возьмись за это. — Игорь взял Вышеслава за плечо. — Тесть мой умён, недаром его Осмомыслом прозвали, и ты неглуп. Умный всегда поймёт умного. А я для этого дела серебра не пожалею.
Вышеслав согласился. Не теряя времени даром, он отправился в Галич.
С тревожным сердцем проводил Вышеслава в дорогу Игорь, будто тот к его заклятому врагу поехал! Прошло несколько дней, и уже пожалел он, что отпустил друга в Галич. Ведь Осмомысл может просто-напросто взять Вышеслава в заложники и потребовать в обмен на него своего беглого сына. Игорь хоть и пообещал шурину не выдавать его никому, но жертвовать ради него Вышеславом даже помыслить не мог. Ради своего друга Игорь был готов принять на себя любой грех.
Терзаясь опасениями, Игорь не находил себе места, перестал навещать любимую наложницу, и та скучала в одиночестве в своей светёлке. С Владимиром Игорь был сух и неразговорчив. Тот, чувствуя неладное, старался не попадаться Игорю на глаза.
Однажды Игорь повелел Владимиру отправляться в Ольжичи, княжеское сельцо, и всё лето жить там.
Видя, под какой надёжной охраной его провожают в сельскую глубинку, Владимир понял, что он теперь скорее пленник, чем гость. Тоскливо стало у него на душе, но выбора не было.
Как-то под вечер Игорь заглянул в спальню к жене, застал её в исподней белой сорочице стоящей на коленях перед образами, освещёнными тусклым огоньком лампадки.
Ефросинья молилась вслух, поэтому не услышала, как вошёл Игорь. Она молила Бога о ниспослании удачи Вышеславу и желала ему счастливого возвращения домой.
Игорь замер на месте.
«Уж не влюблена ли моя жена в моего друга?» мелькнула у него ревнивая мысль.
Игорю вспомнилось, как, прощаясь с Вышеславом перед его отъездом в Галич, Ефросинья с какой-то волнительной трепетностью поцеловала Вышеслава в губы. Вышеслав собирался вскочить в седло, и грид ни, отправлявшиеся вместе с ним, тоже садились на лошадей, поэтому в суматохе никто не заметил этого торопливого поцелуя. Однако Игорь, находившийся на высоком крыльце, всё видел.
Тогда он не придал этому значения, но сейчас его одолевали смутные подозрения.
Смущённый и расстроенный этими подозрении ми, Игорь так же незаметно покинул опочивальню.
На другое утро Ефросинья заявила Игорю, что ей тоже надлежит ехать в Галич.
— Коль попадёт Вышеслав в беду, выручить его смогу только я, — сказала княгиня, не пряча от мужа встревоженных глаз.
Игорь, терзаемый теми же страхами, не стал противиться.
— Возьми с собой кого хочешь из бояр, — сказал он.
Ефросинья тут же назвала несколько имён, словно заранее знала ответ.
— И ещё я возьму нашего младшего сына, — добавила княгиня. — Не возражай, свет мой. Так надо.
Игорь не стал возражать, полностью полагаясь на женское чутье Ефросиньи. Он лишь помог ей выбрать дары для своего тестя, не поскупившись и на книги, которыми очень дорожил.
Ефросинья уехала столь поспешно, что даже не простилась с братом.
Агафья, которую последнее время было не видать, не слыхать, теперь старалась привлечь к себе внимание Игоря. Её призывные взгляды и смелые прикосновения явственно говорили, чего она ждёт от него. Однако Игорь не проявлял желания лечь с Агафьей на ложе, хотя охотно проводил с ней время.
Часто они засиживались допоздна, теша душу воспоминаниями прошлых лет, сидя за столом подле оплывших свечей.
— Не тот ты ныне, каким в молодые годы был, — сетовала Агафья, глядя на Игоря блестящими после выпитого вина глазами. — Раньше, бывало, коснёшься тебя рукой где надо, и можно смело сарафан задирать. Ныне не так. Чего ты смурной такой? О Вышеславе печалишься? Зряшное это дело. Ефросинья не даст его в обиду.
Игорю тоже хотелось верить в это.
Устав от холодности Игоря, Агафья сказала ему однажды:
— Отпусти меня в Ольжичи ко Владимиру. Он-то, чаю, мною не побрезгует, без жены ведь кукует молодец. Помнится, любил он пощупать меня за мягкие места украдкой.
— А ты и рада, — нахмурился Игорь. — Стыда в тебе нет!
— Ой, кто бы говорил! — поморщилась Агафья.
Игоря это вывело из себя.
— Ну-ка, раздевайся! — рявкнул он, толкнув Агафью к постели. — Чего глаза вытаращила? Тебе же этого хочется, потаскуха! Ублажу я тебя, мало не покажется!
Видя, что Игорь яростно срывает с себя одежды, Агафья тоже принялась раздеваться.
— Дверь хоть запри, скаженный! — промолвила она, уже лёжа в постели и останавливая Игоря, устремившегося к ней, жестом руки.
Игорь, ругнувшись под нос, задвинул засов.
Далее он действовал более машинально, чем подчиняясь страсти.
Нагота Агафьи в её тридцать шесть лет была уже не столь соблазнительна. Округлые бедра под платьем, лишённые покрова, выглядели рыхлыми, на животе выделялись жировые складки, обвислые груди утратили былую упругость и привлекательность. Впрочем, руки были по-прежнему красивы. И волосы, распущенные по плечам, оставались столь же густыми и длинными.
Видимо, Агафья прочитала что-то по лицу Игоря, так как попросила его задуть свечи.
Но и в полной темноте Игорю не хватало того пыла, от которого Агафья приходила в экстаз лет десять тому назад. Чувствуя, что желание гаснет в нём с каждым движением, Игорь кое-как довершил столь бурно начатое. Изобразив усталость, он лёг рядом с Агафьей, чувствуя, что она ждёт от него продолжения.
Словно извиняясь, Игорь заговорил о племяннике, сыне Агафьи:
— Отроку шестнадцатый год пошёл ныне, пора ему стол княжеский давать. Как думаешь, Агаша?
— Пора, — негромко отозвалась Агафья.
— Дам-ка я сыну твоему город Рыльск, что на Сейме-реке, — сказал Игорь.
Агафья в знак благодарности прильнула к щеке Игоря.
Кроме поцелуя, Игорь ощутил на своём лице женские слёзы, но ничего не сказал, догадываясь, чем они вызваны.
* * *
Вышеслав вернулся из Галича в середине лета. Ефросиньи с ним не было.
— Захотелось твоей жене погостевать в отчем доме, разве мог я ей запретить это? — делился пережитым с Игорем Вышеслав. — Тесть твой дары принял и согласился с тем, чтобы сын его до поры до времени обретался в Новгороде-Северском. Поначалу, правда, требовал выдать Владимира ему на суд, кабы не Ефросинья, не удалось бы мне отстоять шурина твоего.
