- Крайним стоял Адам, суконник, да вот он, подходит.
Широкоплечий посадский в зеленом суконном кафтане вразвалку подошел к начальнику, смело поглядел ему в глаза, на круглом курносом лице - улыбка.
- Доску-то небось придется раскалывать, иначе стрелы не вытащить.
- Это пошто же не вытащить? - звучным басовитым голосом ответил Адам. - Вот как это делается, боярин.
Адам наступил на плаху и легко повыдергивал железные стрелы.
- Однако, силушкой тебя не обидели. Ну-ка, отнеси плаху еще на сто шагов. Ежели пять стрел попадут в нее, получишь награду и поболее алтына.
- Спаси бог, Василий Андреич. Только я и за так всажу весь десяток. Мне честь дороже.
- О чести и говорю.
Даже и на четыреста шагов все десять стрел оказались крепко посаженными в твердое дерево. Тупик взял Адама на особую замету. Нашлись в сотнях и другие добрые стрелки.
Под вечер от Напрудского прибежал встревоженный мельник:
- Боярин, выручай ради Христа, не то смоет нас.
Пруд и мельница принадлежали великому князю, поэтому Тупик, не мешкая, велел Адаму с десятком ополченцев поспешать на помощь. От теплого ветра и солнца разом тронулись лесные овраги, переполнились речушки и ручьи, впадающие в Яузу, она вздулась на глазах. Воде указали путь через вешняк, разобрав верхние камни и дерн, и она в момент размыла вешняк до самого материка, предусмотрительно устланного обожженными бревнами еще при постройке плотины. С бешеным ревом поток шел под уклон, врываясь в русло Яузы ниже мельницы, пенный гребень клокотал на столкновении вод, омут бугрился и вскипал пузырями. Чтобы плотину не размыло вширь, мельничные работники с помощью ополченцев укладывали в воду по обе стороны прорана сшитые вместе ковры из камыша и рогоза, придавливали их старыми жерновами. Оставив у прорана работников и трех ополченцев, Адам с остальными пошел к мельнику за рыбацкой снастью.
С посада, от сел Напрудского и Луцинского к плотине уже потянулись мужики и ребятишки. Мельнику - беда, народу - потеха. Бешенство весенней воды веселит сердце и кружит голову почище хмеля. Уже перебросили длинную веревку через поток там, где он, выравниваясь после крутого падения, рождал первый изогнутый гребень. Держась за веревку, отчаянные рыбаки входили в ледяную воду по пояс, ставили на дно хвостуши - трехаршинные верши с широким четырехугольным зевом, плетенные из ивовых прутьев, - с подвешенными к ним тяжелыми камнями и, привязав хвостушу к веревке, ошалело выскакивали на берег, бросались к большому костру, натягивали портки, стуча зубами и приплясывая. Адам, оставшись в исподнем, вошел в самую середину потока с громадной хвостушей. Вода уже доходила ему до груди, а он не останавливался.
- Адамушка, привяжись к веревке! - надрывно кричал с берега сухонький мужик, стараясь пересилить рев воды и голоса людей. - Уташшит тебя водяной в омут, привяжись, родненький!
Адам не оглядывался. Устанавливая снасть, он вдруг с головой ушел в поток, на берегу испуганно ахнули, двое мужиков, еще не обсохших, рванулись было к воде от костра, но Адам вынырнул, ошалело фыркая, побрел к берегу, волоча за жабры крупную, рвущуюся на волю щуку. Его встретили хохотом, он бросил рыбину на землю, сунул в рот кровоточащие пальцы, кто-то накинул на него длинный зипун.
- Ай да Адамушка, бес водяной!
- Купца по хватке видать: он и тонуть будет, а на берег со шшукой в руках вылезет.
- Кто мешает - ныряй да хватай, - смеясь, сказал подошедший с оружейниками Вавила Чех.
- Опустил хвостушу-то, слышу - ка-ак жахнет! Вода-то - слеза, вижу, мотается в верше - ей голову прутьями защемило, не то бы враз вывернулась. Я прямо головой в хвостушу и унырнул, потому как за хвост ее, сатану, в воде нипочем не удержать, - нащупал жабры да и выволок. Токо жабры у сатаны - што пасть с зубами, искровенился. Но - шалишь, не таких шшук имали.
- Не укусишь небось, щука, она молодая хороша, жареная.
- Да и эта не стара, вишь, голова плоская - донная это, из крупной породы.
- А вот мы спробуем.
Суконник всыпал в раскрытый щучий зев горсть соли, влил конопляного масла, обложил рыбину листами смородины и веточками укропа, завернул в холстину, уложил в разрытый костер и забросал горячим песком.
- Теперь наваливай - штоб жаром ее проняло. К закату спечется.
- Искусник ты, Адамушка, - подольстил сухонький мужик.
- Какое там! Вот Каримка - тот искусник. Трехпудовую шшуку так сготовит - язык проглотишь.
- Вечор, говорят, отпросился он да пошел со своими татарами вверх по Неглинке. Там тоже пруды спускают.
- От рожа басурманская! Дозвал бы, што ль?
- Он тя искал, дядя Адам, - сказал тихий мальчишка из бронной слободки. - Ему сказали - ты в ополчении.
- Ну, коли так… Да зря он туда пошел. В неглинских прудах уж нет той рыбы, што на Яузе попадается. Тут и стерлядку, и осетришку можно схватить, там же - густера одна.
Мужики начали разоблачаться - пора вынимать верши. Адам достал из мешка белый сухарь, угостил мальчишку, спросил:
- Не студно в лаптишках-то, Андрейка?
- Да нет, дядя Адам. Я ноги старыми кожами обернул да шерсти положил - не студит.
- Што братка?
- Поправляется. Взял подряд у Вельяминовых на два панциря, рубли уж бить начал для проволоки.
- Слава господу, теперь ниче, заживете.
- Да мы не бедствуем шибко, и дядя Вавила когда поможет, он тож из бронников.
Адам смущенно крякнул, глянув на пушкаря, стоящего поодаль над потоком, сказал:
- Ты забеги завтра ко мне. Непременно. Я те кафтанишко из свово сукнеца подарю, да и сапожишки найдем.
- Благодарствую, дядя Адам, да отдаривать нынче нечем.
- Сочтемся, Андрюха, ты о том не думай. Соседу моему, набойщику, нужон рисовальщик. Пойдешь?
- Не, дядя Адам, я брату рубли бить помогаю, узоры для панцирей выдумываю. Да и сетку научился вязать.
Адам досадовал на себя. Знал ведь, что старый бронник Рублев погиб на Куликовской сече, взрослый сын его вернулся домой с тяжелой раной руки, значит, не мог заниматься своим делом, а ему ведь надо кормить старую мать и младшего брата с сестрами. Как мог забыть? В прежние зимы в кулачных боях на льду зимней реки Москвы и неглинских прудов суконники и кожевники обыкновенно становились в один ряд с бронниками, чтобы уравнять сокрушительную мощь кузнецкой слободы. Адам-суконник, Данила-бронник, Карим-кожевник неизменно оказывались воеводами своих ватаг, часто встречались, дружили домами. Минувшей зимой кулачных потасовок не было, и вот на тебе - забыл, покинул друга в несчастье. В сытости чужого голода не понять. А Вавила, человек пришлый, значит, понял?
Рыбаки уже начали выволакивать на берег хвостуши. Мощная струя забивала рыбу в узкую часть прутяной снасти, и хотя горловина была широка, у мелкой и средней рыбы не хватало силы выброситься из ловушки. Почти каждая хвостуша была набита до середины, в иных, попавших в удачную струю, рыба торчала хвостами наружу, билась и выскакивала, когда горловину приподнимали над водой. Мужики весело опорожняли верши прямо на лужайку и спешили поставить снова.
Адам наконец скинул кафтан, пошел в воду. Рыбаки притихли, следя за ним. Адам скрылся с головой, вынырнул, стоя боком к струе, обеими руками приподнял снасть. Громадный косой хвост стегнул по воде, подняв брызги, несколько рыбин выскочило из горловины, Адам приподнял хвостушу повыше, пошел к берегу, держа наискось течения, а хвост молотил его по лицу и плечам.
- Никак, осетришша!
- Хоть бы за веревку держался, бес!
Вавила вошел в воду, встретил Адама, помог. Улов вытряхнули подальше от воды. Мужики ошиблись: не осетр попал в снасть, а пудовая стерлядь, раздувшаяся от икры. Было в хвостуше еще несколько стерлядок и две белорыбицы.
- Купцу и тут - счастье.
- Андрюха, отбери стерлядок да белорыбиц, - попросил Адам, - пошлю князю, небось пруд-то ево. А эту, большую, порубить и - в котел. Икру - в горшок, присолим - твому брату на поправку.
На плотине стояло несколько женщин, издали следя за рыбаками.
- Вдовушки из Напрудского, - сказал кто-то.
- Андрейка, сбегай, позови, - велел Адам. - Вы, мужики, наденьте портки, а то не спустятся.
- Всю Москву не одаришь, - ворчливо сказал тот же сухонький мужичок.
- Тебя дарить не заставляют, - отрезал Вавила.
Женщины несмело сошли с плотины, стыдливо пряча под телогреями холщовые сумки. Адам указал им груду своей рыбы.
- Мелочи оставьте фунта два - для навару, остальное - поровну.
Отдал свой улов и другой ополченец. Торопливо разобрав рыбу, женщины заспешили в деревню, словно боялись, что рыбаки передумают. А на плотине появились другие. Адам с досадой крякнул, поглядев на оставшуюся мелочь. И тогда мужики стали призывно махать: "Спускайтесь!"
Скоро у костра снова бились, распрыгиваясь, груды серебристых и медно-бронзовых слитков, разевали пасти пятнистые щуки, покорно засыпали на воздухе бугорчатые стерлядки и зеркальные белорыбицы, полосато-зеленые большеротые окуни, буйно трепеща, норовили доскочить до спасительной воды, равнодушно смотрели в ясное небо два горбоватых судака. Адам самолично колдовал над котлом, закладывая в отвар коренья и куски порубленной стерляди За ухой, наслышанный о мытарствах Вавилы - слободки оружейников и суконников соседствовали, - он спросил: нашел ли тот кого-нибудь из своих родичей?
