Генерал Синицын спохватился и пошел еще на ряд уступок. Но солдаты уже не удовлетворялись мелочами и твердо настаивали на своем.
Город жил в тревоге.
35
Самсонову посчастливилось: секретарь редакции принял у него подряд четыре заметки. Принял да еще поощрил:
— Давайте, давайте в таком же роде!
Заметки были об офицерском собрании, об успешных действиях дружинников самообороны, о резолюции собрания врачей.
— Это представляет общественный интерес!
Секретарь редакции особенно был доволен заметками о собраниях офицеров и врачей.
Радость Самсонова была немного омрачена, когда он увидел свои заметки в печати.
— Ведь я же не так написал! — огорчался он. — Разве я хвалил и мазал по губам офицеров?! Вот штука какая!.. И резолюция врачей тоже не так была принята... Какой чорт правил?
Правил сам Пал Палыч. Вступать в пререкания с редактором семинаристу никак нельзя было. Он махнул рукою. Но, встретившись в штабе самообороны с Потаповым, рассказал ему о своих огорчениях. Потапов засмеялся:
— А ты как, молодой человек, думал? Эти либералишки свою линию умеют гнуть! Они из всего свою пользу добыть сумеют!..
— Так ведь они совсем изменили заметки! По правде-то совсем иначе было.
— Правду они понимают по-своему! — продолжал смеяться Потапов. — У них иная правда, не такая, как у нас с тобой...
Самсонов смущенно задумался. Он почувствовал в словах Потапова какой-то невысказанный упрек. В чем дело? Почему его так удивило, что в редакции исказили заметки, придав им совершенно иной смысл? Разве он забыл, что по-настоящему вот ту самую правду, о которой он говорил Потапову, можно найти только в нелегальной печати! Самсонов почувствовал, что многого он еще не понимает и не чувствует так ясно, как хотя бы тот же Потапов, рабочий, пролетарий. Самсонов прикинул в уме свои познания и то, как он обучает Огородникова. Не выходит ли, что самому-то ему надо многому поучиться у других, многое понять по-новому?..
Самсонов состоял в революционном кружке, где с жадностью изучал политическую экономию и иные науки. Там познакомился он с программами и платформами различных революционных партий. Там определил для себя, что социал-демократическая рабочая партия, что большевики — самая подходящая для него, самая близкая. В кружке он научился ко многому подходить осторожно и критически. Научился спорить с противниками и порою выходить победителем в этих спорах. Среди семинаристов не все, кто был связан с революционерами и подпольем, разделяли политические симпатии Самсонова. Находились такие, кто с горячностью доказывал, что эсдеки неправы и не знают настоящих судеб России и трудящихся. Были большие поклонники эсеров, восхищавшиеся террористическими актами. Сам Самсонов, тогда уже считавший себя вполне сложившимся социал-демократом, не выдержал при известии об убийстве министра Плеве и вместе с другими порадовался, что убран с дороги один из ненавистнейших и умных врагов революции.
— Ну, — торжествовали сторонники эсеров, — как, Самсонов, ловко!? Это тебе не массовочки, не разговорчики о пролетариате! Это — настоящая революционная борьба!..
Самсонов тогда промолчал. Он еще не был в силах отразить своих противников доводами разума и теории. Его захватило чувство удовлетворения от того, что Плеве казнен... Позже он сумел преодолеть в себе это чувство и понял, что все-таки права та партия, программа которой ему пришлась по душе.
И много раз потом, а особенно вот теперь, Самсонов ловил себя на мысли, что ему нехватает знаний, что есть вопросы, в которых он еще плохо разбирается. Что, наконец, порою дело даже и не в знаниях, а вот в каком-то чутье, в какой-то способности понимать некоторые явления особым инстинктом. И этот особый инстинкт, это чутье он чаще всего встречал у таких, как Потапов, как печатник Трофимов, как десятки других рабочих, с кем сталкивался он в кружках, в дружине, на массовках.
Когда смущаясь и негодуя на себя за это смущение, Самсонов поделился своими настроениями и сомнениями с товарищем, который когда-то руководил кружком, где Самсонов состоял, товарищ этот вгляделся в семинариста, незлобиво усмехнулся и назидательно объяснил:
— Очень просто, Самсонов. Там классовое чутье... Классовое самосознание. Это не всегда достигается самообразованием и вообще знаниями...
— Выходит, — угрюмо вздохнул семинарист, — выходит, что раз я не рабочий, так мне и недоступно!..
— Кто это вам сказал? Вопрос вовсе не так стоит.
Получилось так, что о своем мировоззрении Самсонов с особенной силою и остротою задумался в дни большого подъема, как раз тогда, когда другие были уверены, что оно у них вполне уложилось, окрепло и сформировалось.
И, может быть, потому, что сам он чувствовал в некоторых вопросах неуверенность, Самсонов с особенной горячностью «просвещал» Огородникова, завоевывая с каждым днем все большие и большие его симпатии.
36
Организация бросила все свои силы в казармы, к солдатам.
Павел пристроился к только что создавшемуся союзу офицеров. В союзе собрались молодые прапорщики, подпоручики, поручики. Союз объединил лучших офицеров, которые не могли противоустоять и не поддаться буре, что налетела на страну, вторглась даже в армию и освежила затхлый и гнилой воздух казармы.
Офицеры, объединившиеся в союз, устроили тайное собрание и пригласили на него представителей партии.
— Открыто нам еще невозможно выступать... — объяснил подпоручик, добравшийся до комитетчика и пригласивший на собрание. — Понимаете, во-первых, непривычно как-то и многие, даже сочувствующие не пойдут на открытое собрание, особенно совместно с партийными... А, во-вторых, дисциплина, она прямо в крови!.. Трудно нарушать ее...
Павлу дали подробнейшие инструкции, просмотрели и исправили тезисы его доклада, набросали проект устава военного союза.
— Добивайтесь, чтобы приняли этот устав! Особенно отстаивайте общеполитические требования.
Тщательно скрывая свое волнение, Павел появился на этом собрании. Офицеры встретили его сдержанно, с явным любопытством. Председатель собрания оглядел присутствующих и решил, что можно начинать. Павел насчитал в комнате человек сорок. Ни одного знакомого здесь не было и ему стало неловко.
— Мы так поступим, — сообщил председатель, — сначала выслушаем доклады представителей партий, а потом уже приступим к нашим вопросам. Ну и кроме того обсудим, конечно, доклады и устав союза. Согласны?
Собрание ответило согласием.
— Тогда я предоставлю слово представителю эсэровской партии... Товарищ Краснов, пожалуйста!
Павел живо оглянулся и стал разглядывать Краснова. К столу вышел прапорщик в новенькой форме, аккуратный, молодцеватый, уверенный. — «Здорово! — подумал с завистью Павел. — У них свои люди среди офицеров!..»
Краснов докладывал долго и горячо. Он говорил о своей партии, которая боролась и борется с самодержавием не на живот, а на смерть, говорил о терроре, о боевой организации. Он на все лады развивал лозунг партии «в борьбе обретешь ты право свое» и заявлял, что только его партия не на словах, а на деле ведет настоящую революционную борьбу...
Офицеры слушали его внимательно. Павел порою еле удерживался от того, чтобы не перебить Краснова и не ввязаться в спор. Но надо было молчать и спокойно дожидаться своего череда.
Краснову аплодировали. Он отошел от стола, вытирая вспотевший лоб и самодовольно улыбаясь.
— Теперь ваша очередь! — напомнил Павлу председатель.
Тезисы доклада были на листках бумаги. Надо было пробежать их, восстановить в памяти весь доклад и смело заговорить. Но Краснов, видимо, какими-то словами и мыслями своими пришелся собравшимся по душе, и приходилось отступать от тезисов и ломать весь заранее заготовленный доклад. Это волновало Павла и немного сбивало его с толку. Поэтому его первые фразы были вялы, звучали неуверенно и неубедительно. И Краснов, насторожившийся как только слово было дано Павлу, иронически заулыбался. Его улыбки озлили Павла. Он заговорил живее и страстней. Он напал на тактику партии, которою только что бахвалился Краснов. Он почувствовал почву под ногами, осмелел, загорелся...
Офицеры насторожились. Задорный боевой тон Павла затронул в них скрытое до тех пор внимание. Некоторые из них глядели на Павла с изумлением и переводили взгляд на Краснова, как бы сравнивая их. Некоторые иронически улыбались. Председатель сидел за столом вытянувшись на стуле и постукивая карандашей по столу.
Павел разбивал своего противника по пунктам. Громил его самоуверенное заявление о том, что только его партия является действительно революционной партией, решительно высказывался против индивидуального террора, отрицая какую-либо пользу от него, говорил о рабочем классе, как о ведущем, и о революции, которая должна быть революцией этого класса... Павел высказывался против создания офицерского союза и предлагал создать вообще военный союз, в котором состояли бы на равных правах и офицеры и солдаты, нижние чины.
