- Дяденька, довезите! - вскочил на ноги Февзи.
- Куда довезти? - шофер распахнул дверцу кабины. - Ладно, давай садись, там разберемся.
Шофер в кабине был один и Февзи удобно разместился на сидении справа.
- Ну, куда ты едешь? - спросил шофер, когда машина набрала скорость.
Февзи поведал, что ему надо добраться до города Чирчирчика.
- Как, как? - засмеялся шофер. - Ну, ты юморист! Не "чир-чир-чирик", а город Чирчик, парень. Запомни, а то завезет тебя кто-нибудь в "чир-чир-чирик". Чего тебе в Чирчике-то надо, родственники там, что ли?
- Да, родственники. Я хочу на тракториста учиться.
- Зачем тебе на тракториста, - смеялся водитель. - Давай на шофера, будешь вот так по ночам ездить. Хорошая работа! А ты что это, на узбечонка не похож, а говоришь с акцентом?
- Татарин я, из Крыма, - и Февзи рассказал про поезд, про смерть матери, про Мурата-эмдже, как он их всех похоронил, как с прошлой зимы проработал в совхозе, и решил, что пора думать о будущем.
- Теперь уже от голода не умру, - закончил он.
Шофер молча слушал бесстрастный рассказ мальчика, который и о смерти близких ему людей говорил, будто бы кинофильм пересказывал. "Как все у него в душе перегорело!" - с горечью подумал шофер. А вслух сказал.
- Я все понял. Доедем сейчас до Солдатского, это здесь такой поселок, там у моего шурина переночуем, а завтра я тебя отвезу в Чирчик. Ты давай, поспи, еще не долго ехать.
Февзи не спал, а привалившись к спинке сидения впитывал новые ощущения. Ожидания его оправдывались, и завтрашний день обещал новые события.
А шофер, мужик лет тридцати, вспоминал, как примерно таким же подростком он оказался здесь в Азии. Правда, отец и мать были с ним, но был каждый из них гол как сокол, - имелись только руки, привыкшие к крестьянскому труду. Выслали их сюда с Рязанщины, высадили на голом берегу большой мутной реки, Сырдарьей называется. Первый год прожили они в камышовых шалашах. Ловили рыбу, которой были полны плавни и заливчики, коптили ее и продавали в большом городе. Завели пчелиные семьи, торговали медом. Для своих нужд разводили свиней, завели и овец, которыми тоже торговали. И по прошествии пяти-шести лет выстроился на правобережье великой азиатской реки поселок из аккуратных домиков, слепленных, правда, из сырого саманного кирпича, но аккуратно побеленных известкой, с двухскатными крышами, крытыми железом. Рядом с каждым домом стояли баньки, рубленные из местных дерев. А на лавочках у крылечек сидели постаревшие деды в фуражечках с твердыми черными козырьками.
Грузовик затормозил у одного из таких домов, и шофер растолкал уснувшего все же пацана. Постучали в темное окно. Во дворе залаяла собака, послышался скрип двери и шарканье тяжелых сапог.
- Кто? - спросил недобро мужской голос.
- Это я, Николай, открывай, - ответил шофер.
Слышно было, как Николай отодвигает засов. Калитка отворилась, и шофер обменялся с хозяином рукопожатием.
- Я с гостем, найдется где переночевать?
- Давно не заезжал, как дома? - хозяин уже шаркал к сеням.
- Все хорошо, Зинка велела привет передать.
Они вошли в дом. Сонная немногословная хозяйка быстренько собрала на стол, хозяин поставил на стол бутылку с мутной жидкостью. Февзи с удовольствием выпил кружку молока, а мужики приняли по стопарику, и закусив огурчиком да пирожком, отправились спать. Февзи было в диковинку видеть кровати за белыми занавесками, широкие лавки под окнами, большую печь посреди комнаты, куда-то за трубу которой забралась спать хозяйка, постелив мальчику на одной из лавок.
Рано утром, наскоро перекусив, путники поехали дальше. Через час въехали в большой город. Февзи никогда не видел такого количества домов стоящих вдоль всей улицы, некоторые из них были в два-три этажа.
- Это Ташкент, - пояснил мальчику шофер, - Ты был когда-нибудь в Ташкенте?
- Нет, никогда. Я вообще такого большого города никогда не видел!
- Да, Ташкент очень большой город! - подтвердил шофер, который повидал на своем веку такие города, как Самарканд, Андижан, Фергана. В сравнении с этими городами столичный Ташкент, действительно, был большим.
Нигде не останавливаясь, грузовик за час проехал город насквозь. Появились по обе стороны дороги дымящие трубы заводов, и вскоре путники выехали из города. И тут Февзи увидел вздымающиеся вдали горы и не удержался от восторженного крика.
- Горы! Какие высокие горы!
- Твой Чирчик прямо под этими горами и расположен. Еще насмотришься! - ответил шофер, довольный произведенным на мальчика впечатлением, будто бы он сам воздвиг эти величественные горы. Чаткальский хребет Тянь-Шаня не относится к высокогорному району, но вид его весьма внушителен.
По мере приближения к Чирчику горы охватывали дорогу с двух сторон. Справа тянулся вдоль всей дороги Коржантау, впереди все большую часть неба охватывал Большой Чимган. Стало прохладней, и Февзи уловил во вкусе врывающегося в окно кабины ветра что-то знакомое.
- Горы... - вполголоса опять произнес мальчик, и шофер не понял, почему это вдруг его юный попутчик стал грустным и молчаливым.
Проехали мимо какого-то большого завода, из труб которого шел цветной дым.
- Химический комбинат, - пояснил шофер. - Сегодня ветер с гор и относит эту дрянь в сторону. Ну, тебе куда?
Февзи наизусть затвердил адрес сестры Бекира и он назвал улицу и дом. Раза два шофер справился у прохожих и вскоре остановил машину пред длинным заводским бараком.
- Все, приехали!
Февзи по-мужски долго тряс руку шоферу, который оказался таким добрым к нему.
_ Ладно, давай иди! Я как-нибудь заеду, узнаю. Как твою тетку-то зовут? Мафузе? Ну и имя! Ладно, будь здоров!
Шофер уехал.
Февзи нащупал в кармане записку от Бекир-ага и пошагал к бараку.
...Мафузе вошла в комнату, притворив за собой дверь.
- Товарищ комендант, дай справку моему племяннику для поступления в ФЗУ. Все на меня свалилось, на мою несчастную голову! Мать его умерла, отец на фронте, я сама без мужа. Не знаю, как своих двух детей прокормить. Племянник уже большой, пусть в ФЗУ живет.
- Ну, что ж, хорошо. Пусть идет учиться. Давай документы, - говоря это комендант предполагал, что документов не окажется. - Эй, пацан, заходи сюда! - крикнул он в коридор.
Февзи зашел и, поздоровавшись, скромно стал у дверей.
- Ну, давай документы, чего тянешь.
- Какие документы, товарищ комендант? Нас выселяли, когда на собрание в клуб пригласили. Никто домой зайти не мог, ничего не взяли. Документы! Какие документы?
Да, и такое бывало, комендант уже это знал. Во избежание бунта приглашали все население деревни на "общее собрание, где будут списки на оказание помощи составлять". А из клуба под дулами автоматов сажали орущую толпу в кузова машин. А если дать две-три автоматные очереди в воздух, то ор затихал и все как овечки сидели. Машины отъезжали, а если в домах оставались малые дети или больные старики, то их потом собирали в другие машины. Эти сборные машины потом могли быть загружены в другие эшелоны и оставшиеся без присмотра малыши и старики, если выживали в пути, то очень скоро умирали на поселении. Комендант много ужасных сведений получил от своих поднадзорных.
- Ну, ладно. Тогда порядок такой. Находишь двух свидетелей, которые подтверждают имя твоего племянника и год его рождения. После этого я дам тебе справку. Найдешь свидетелей?
- Вай, моего племянника Февзи вся деревня знает! Кто его не знает? Только, товарищ начальник, опять приходить надо, опять тебя беспокоить будем. Давай, сразу напиши справку! Все знают моего племянника!
- Мне, уважаемая, отчитываться за вас всех надо. Придут меня проверять, а справка выдана без документов, а? Так что, давай, приводи свидетелей.
- Хорошо, - вскочила с места Мафузе, - есть свидетели!
Она выбежала в коридор, где в ожидании приема по каким-то своим делам сидело несколько татар. Мафузе быстренько на татарском языке объяснила ситуацию, и сейчас же двое мужчин, затвердив наскоро имя, фамилию и год рождения Февзи, зашли к коменданту, и своими подписями подтвердили истинность сведений о претенденте на документ. Год рождения Мафузе специально сдвинула назад, потому что тринадцатилетнего могли в ФЗУ не принять. Конечно, комендант понимал, что это за "свидетели", но если все дела с этими переселенцами делать по строгим предписаниям, то никаких дел и не будет - у многих деревенских жителей документов вообще никогда не было, а многие не смогли ничего из дому своего взять.
Вышли женщина и мальчик из комендатуры очень довольные провернутым делом. На руках у Февзи была справка с печатью, и теперь дорога на обучение специальности шофера была ему открыта.
Где-то в конце шестидесятых годов, в "эпоху Брежнева", появилась эта песня-шляггер: "С чего начинается Родина? Со стука вагонных колес...". Для меня и для многих моих ровесников Родина, действительно, началась со стука вагонных колес. До того жили мы в своих городах и деревнях, не вдаваясь глубоко в заботы взрослых. Малые дети, мы самоидентифицировались уже в годы войны. Мы не придавали значения тому, что Колька русский, а я татарин, дружили и дрались независимо от принадлежности к той или иной национальности. Только здесь, в тесноте заколоченных вагонов, пришло к нам, детишкам, национальное самосознание.
