Виктория Холт - Мой враг — королева

Я видела, что он не против и чувствует восторг предприятия. Все мои чувства к нему переменились. Он вновь был в фаворе, и я вновь видела, как им управляет главная страсть в его жизни — честолюбие. Она, моя сиятельная соперница, могла дать ему то, чего он желал. Но и я не согласилась бы занять второе место в его жизни.

Он был рад поехать в Нидерланды, даже оставив ради этого меня: он видел свои перспективы. То, что королева посылала его вместе с д'Анжу, показывало ее доверие.

Они вновь были вместе — мой муж и моя соперница. Я была той, к кому были устремлены его чувства, но голова его подсказывала ему следовать за нею, а его амбиции были сильнее его физических потребностей.

Он даже не заметил холодности в моем поведении. Он в восхищении говорил мне:

— Понимаешь, что она делала все это время? Она удерживала французов на расстоянии, а теперь ей удалось заставить д'Анжу воевать за нее.

Его глаза сияли. Она была великой женщиной и великой королевой. Кроме того, вся поддельная нежность, которую она проявляла к своему Лягушонку, оказалась хитрой политикой. Был лишь один мужчина на свете, которого она любила так, что могла на время позабыть выгоды короны, и этим мужчиной был Роберт Дадли.

Он готов был подчиняться ей. Она простила ему все. Брак был для нее неважен. Она желала его для себя, не собираясь выходить за него замуж, но она была настроена отобрать у меня мужа. Он вновь будет фаворитом при дворе, а его жене путь туда будет заказан.

То была ее месть мне.

Я чувствовала холодное бешенство. Нет, меня так просто не отпихнешь в сторону.

Конечно, он все еще страстно любил меня и заверял, что с грустью оставляет, однако мыслями он уже был в Нидерландах, срывая лавры, пожиная славу.

В феврале он оставил Англию. Королева провожала их до Кентбери. Я же не могла провожать его, ибо мое присутствие было бы неприятно королеве.

Мне передавали, однако, что она трогательно простилась с Робертом, но говорила с ним очень строго, так как боялась, что он будет есть и пить слишком много и не будет следить за своим здоровьем. Она сказала, что своим легкомыслием он вызывает у нее тревогу, и добавила, что в случае его пренебрежения своим здоровьем ей донесут и она вновь выведет его из числа фаворитов.

Да, она все еще любила его, и ничего не значило ее публичное шутливое заявление о том, что она дала бы миллион фунтов за то, чтобы ее Лягушонок плавал в Темзе.

Ее мысли были только с ним — с Робертом.

Когда Роберт вернулся из Нидерландов, я была во дворце Лейстера с Дороти и маленьким Робертом. Мой старший сын, Роберт Деверо, граф Эссекс, к этому времени получил магистерскую степень в Кембридже и пожелал вести уединенную жизнь. Его опекун, лорд Берли, решил, что прекрасной идеей будет отправить его в одно из поместий — Ллэнфид в графстве Пемброк, где он сможет вести жизнь сквайра и посвятить себя книгам. Я виделась с ним нечасто, и это огорчало меня, потому что он был самым любимым из всех моих детей.

Лейстер очень постарел. Седины в его волосах стало еще больше, а лицо еще более покраснело и загрубело. Королева была права, ругая его за переедание и пренебрежение здоровьем. Он утратил свое мягкое выражение лица, которое приобрел, будучи в опале, и теперь прямо-таки сиял самонадеянностью.

Он вошел и схватил меня в объятия, провозгласив, что я стала еще более прекрасна, чем была. Он любил меня с той поспешностью и страстью, которые изобличали долгое отсутствие практики в этом деле, но я ощущала в нем равнодушие и знала, что моей соперницей на сей раз стала Амбиция.

Я знала, что перед возвращением домой он был у королевы, и ощущала раздражение по поводу этого. Я знала, что это необходимо, но ревность не приемлет логики.

Он не мог остановиться, и все время говорил о своем блестящем будущем:

— Она приняла меня с любовью и журила за то, что я пропал столь надолго. Сказала, что я, видимо, так полюбил Нидерланды, что забыл о своей стране и своей королеве.

— И, возможно, — добавила я, — и о своей терпеливой жене.

— Она не упомянула о тебе.

Я расхохоталась:

— Чтобы не оскорбить твоих ушей эпитетами, какими она меня награждает.

— О, это давно позади. Клянусь тебе, Леттис, через несколько месяцев ты будешь принята при дворе.

— Я готова поклясться в обратном.

— Я буду стараться заслужить тебе прощение.

— Зря потратишь усилия.

— Нет: я знаю ее лучше, чем ты.

— Единственный путь, которым ты можешь вымолить мне прощение — это бросить меня или избавиться от меня каким-либо другим способом. Но неважно. Она, как я вижу, вновь ввела тебя в круг своих любимцев.

— Нет сомнений. Ах, Леттис, я полагаю, для меня в Нидерландах разворачивается блестящее будущее. Я был принят с почестями. Думаю, они сделают меня губернатором провинций. Они бедствуют и видят во мне спасителя.

— Так значит, если представится шанс, ты бросишь свою сиятельную возлюбленную? Представляю, что она скажет на это!

— Нужно будет уговорить ее.

— У вас большое самомнение относительно ваших способностей уговаривать, милорд.

— А как тебе понравится предложение стать женой губернатора?

— Понравится, ибо меня здесь не принимают как жену Лейстера.

— Это лишь при дворе.

— Лишь при дворе! А где иначе принимают леди?

Он взял мои руки в свои, и глаза его загорелись страстью честолюбия.

— Мне хочется, чтобы наша семья была удобно поселена, — сказал он.

— Разве ты уже не сделал этого? Ты, кажется, расселил своих родственников и приверженцев в нужных и удобных местах по всей стране.

— Я всегда стремился обеспечить себе положение.

— И все же — один хмурый взгляд королевы может свести твое положение на нет.

— Это правда. Вот отчего я должен быть уверен в своих позициях. Теперь о молодом Эссексе: хватит ему скрываться в холмах Уэльса, пусть приезжает и будет представлен ко двору. Я смогу обеспечить ему место.

— Мой сын, судя по его письмам ко мне и лорду Берли, любит провинцию.

— Ерунда. У меня прекрасный приемный сын. Я желаю вновь познакомиться с ним — подросшим — и продвигать его на службе.

— Я напишу ему об этом.

— А что касается нашего маленького Роберта… У меня большие планы относительно него.

— Но он еще младенец.

— Уверяю тебя: никогда не рано планировать будущее.

Я нахмурилась. Я волновалась за нашего сына. Он был болезненным ребенком. Это звучало иронично, когда я представляла его отпрыском таких двух здоровых людей. Мои дети от Уолтера были здоровыми и сильными и, казалось, судьба сыграла странную и злую шутку, распорядившись, что сын Лейстера был таким слабеньким. Он с трудом начал ходить, и я обнаружила, что одна нога его слегка короче другой; когда он ходил, то ковылял. Но я любила его еще сильнее за его слабость и несовершенство. Я желала заботиться о нем и защищать его. Мысль о том, что Роберт прочит его в мужья какой-нибудь влиятельной фамилии, заставляла меня тревожиться.

— Кого ты имеешь в виду для Роберта? — спросила я.

— Арабеллу Стюарт, — отвечал Роберт.

Я была против: Арабелла Стюарт претендовала на трон, потому что она была дочерью Чарльза Стюарта, графа Леннокса, младшего брата графа Дарнли — бывшего мужа Марии Шотландской.

По линии своей матери граф Леннокс был внуком сестры короля Генри VIII, Маргариты.

Я быстро спросила:

— Ты полагаешь, у нее есть шансы на трон? Откуда? Больше шансов у Марии, дочери Джеймса Шотландского.

— Арабелла родилась на английской земле, — сказал Роберт. — Джеймс — шотландец. Народ захочет английскую королеву.

— Твои амбиции заслонили от тебя разум, — сказала я резко и добавила: — Ты совсем как твой отец. Он почитал себя «делателем» королей, а кончил жизнь на плахе.

— Не вижу причины, почему невозможно их помолвить.

— Ты полагаешь, королева разрешит это?

— Думаю, если я попрошу ее об этом…

— В интимной манере, — добавила я.

— Что с тобой, Леттис? Тебе нельзя сейчас быть при дворе, потому что Елизавета не примет тебя. Говорю тебе, скоро положение изменится.

— Кажется, ты приехал из Нидерландов этаким героем-победителем, сметающим все на своем пути.