- Пошевеливайся!
В комнату, расколов ставню и застряв в потолке, влетела пуля, и сержант обернулся, опасаясь, что это Шарп, но то был лишь случайный выстрел на улице. Ребенка было тяжело удерживать на весу, но ради такой награды стоило постараться, а убить всегда успеется. Байонет дрожал у горла Антонии, ее плач перешел в беззвучное всхлипывание. Хэйсквилл стиснул зубы, слегка отвел лезвие, не в силах сдержать спазм, и снова проревел:
- Быстрее!
Черт, она все еще одета, а с делом-то пора кончать! Только туфли скинула – и все! Он чуть надавил на байонет, показались капли крови, и, к его удовольствию, руки ее наконец-то поднялись к застежкам платья.
- Вот так, мисси, мы же не хотим, чтобы ребеночек умер, да? – он усмехнулся, смешок перешел в кашель. Тереза, затаив дыхание, смотрела, как лезвие дергается у самого горла. Она боялась напасть на него, ничего не могла с собой поделать. Кашель прекратился, голубые глаза снова смотрели на нее в упор: - Продолжай, мисси. У нас не так много времени, помнишь?
Тереза неловко нашарив узел на шее, медленно развязала его и увидела, как Хэйсквилл возбужден: он начал лихорадочно дышать, непрерывно сглатывая слюну, кадык его постоянно двигался, натягивая кожу возле шрама.
- Быстрее, мисси, быстрее! – Хэйсквилл уже не мог справляться с возбуждением: эта сучка его унизила, теперь он отомстит. Она умрет, и ее ублюдок тоже, но сначала нужно насладиться ее телом. Оставалось понять, как держать ребенка, пока он будет заниматься мамашей. Черт, она же просто тянет время! – Я проткну ее горло, а потом и твое! Если хочешь, чтобы ребенок остался жив, снимай одежду, да побыстрее!
Под мощным ударом Харпера дверь выгнулась, треснула, заставив Хэйсквилла обернуться, и распахнулась, засов слетел с петель. Но Хэйсквилл уже прижал байонет к горлу Антонии.
- Стоять!
Тереза застыла, едва добравшись до винтовки. Харпер, ворвавшись в дверь, споткнулся о кроватку и теперь тоже не двигался, стоя на четвереньках и глядя на семнадцатидюймовый байонет. Шарп, из-за спины которого выглядывала перепуганная девушка, остановился в дверях, его палаш замер в середине выпада, окровавленное лезвие указывало на центр комнаты.
Хэйсквилл расхохотался:
- Несколько поздновато, не так ли, Шарпи? Они же так тебя зовут, да, Шарпи? Или лучше Дик, Счастливчик Шарп. Я все помню. Малыш Шарпи был умен, но разве это спасло его от порки, а?
Шарп перевел взгляд на Харпера, на Терезу, потом вернулся к Хэйсквиллу и медленно кивнул, указывая на тело Ноулза:
- Твоя работа?
Хэйсквилл усмехнулся, его плечи опустились:
- Сообразительный ублюдок наш Шарпи, а? Конечно, черт возьми, моя! Этот малолетний мерзавец явился защищать твою леди! – он глумливо указал на Терезу. – Вернее, теперь мою леди!
Платье Терезы было расстегнуто, открывая шею, и Хэйсквилл видел маленький золотой крест, ярко выделявшийся на смуглой коже. Он хотел ее, хотел чувствовать гладкость этой кожи под рукой, хотел поиметь ее! Поиметь, а потом убить! А Шарп пусть смотрит, никто из них его и пальцем не тронет, пока ребенок у него в руках.
Девушка за спиной Шарпа издала неясный звук, похожий на стон, и голова Хэйсквилла дернулась к двери:
- О, так ты привел с собой шлюху, а, Шарпи? Так пусть заходит!
Девушка переступила через мертвое тело Ноулза и вошла в комнату. Она двигалась медленно, до смерти напуганная этим желтолицым толстяком, держащим в одной руке всхлипывающего ребенка. Пытаясь встать возле Харпера, она толкнула кивер Хэйсквилла, тот свалился с кроватки и, завертевшись по полу, ткнулся в руку Харперу. Хэйсквилл наблюдал за ней и посмеивался:
- Хороша! Маленькая симпатичная мисси! Так тебе нравятся ирландцы, дорогуша? Он же свинья! Они все свиньи, эти проклятые ирландцы, огромные грязные свиньи. Лучше б тебе держаться меня, мисси, – его голубые глаза вернулись к Шарпу: - Закрой-ка дверь, Шарпи. И потише.
Шарп прикрыл дверь, стараясь не злить спазматически дергающегося человека, в чьих руках был его ребенок. Видеть лица Антонии он не мог, только байонет, занесенный над пеленками. Хэйсквилл рассмеялся:
- Отлично. А теперь, Шарпи, можешь смотреть. И ты, свинья, - перевел он взгляд на Харпера, все еще стоявшего на четвереньках, - тоже можешь посмотреть. Поднимайся.
Хэйсквилл и сам не знал, как будет действовать дальше, но что-нибудь можно придумать: пока ребенок был в его власти, все эти люди тоже подчинялись ему. Ему нравилась и новая девушка, похоже, принадлежавшая Харперу. Можно взять ее с собой, но сперва надо убить Шарпа и Харпера, поскольку теперь они знают, что он убил Ноулза. Он покачал головой: нет, он убьет их, потому что ненавидит! Ухмыльнувшись, он вдруг заметил, что Харпер так и не двинулся с места.
- Я приказал тебе встать, ирландский ублюдок! Встать!
Харпер поднялся, держа в руках кивер. Сердце его забилось чаще: он увидел портрет в жемчужной диадеме, хотя и не понял, кто это. Но он решил рискнуть и сунул руку в кивер. В лице Хэйсквилла появился страх, байонет дрогнул, голос напоминал скулящего щенка:
- Отдай! Отдай ее мне!
- Положи ребенка.
Никто не двигался с места. Тереза ничего не понимала, Шарп тоже, и только у Харпера была смутная идея, соломинка, за которую хватается утопающий, последняя надежда в водовороте безумия. Хэйсквилла трясло, лицо постоянно дергалось, он почти рыдал:
- Отдай! Мамочка! Моя мамочка! Отдай ее мне!
Голос ульстерца стал мягким и очень глубоким, насколько только позволяла грудная клетка:
- Мои ногти на ее глазах, Хэйсквилл, на глазах, ее нежных глазах. Я выцарапаю их, Хэйсквилл, выцарапаю, и твоя мамочка будет вопить от боли.
- Нет! Нет! Нет! – кричал Хэйсквилл, рыдая и извиваясь всем телом. На руках у него плакал ребенок. Желтое лицо повернулось к Харперу, голос стал умоляющим: - Не делай этого. Не надо. Не с моей мамочкой.
- Я сделаю это, сделаю это, обязательно сделаю, если не положишь ребенка, если ты не положишь ребенка, - Харпер как будто читал заклинание или успокаивал ребенка. Хэйсквилл был полностью захвачен этим ритмом. Вдруг голова его перестала дергаться, страх исчез. Он поглядел на Харпера:
- Ты что, считаешь, что я дурак?
- Мамочке будет больно.
- Нет! – безумие моментально вернулось, и Шарп в ужасе наблюдал, как оно охватывает человека, и без того часто казавшегося помешанным. Хэйсквилл согнулся, коленями удерживая ребенка, укачивая сам себя и рыдая. Но байонет все еще был занесен, и Шарп не решался двигаться.
- Твоя мамочка говорит со мной, Обадия, - голос ульстерца заставил Хэйсквилла снова повернуться к Харперу, на этот раз державшему кивер возле уха. – Она хочет, чтобы ты положил ребенка, положил ребенка, она хочет, чтобы ты помог ей, очень помог, ведь она так любит свои глаза. Они такие красивые, Обадия, глаза твоей мамочки.
Сержант только коротко всхлипывал и кивал:
- Да, да, я помогу, я положу ребенка, только отдай мне мою мамочку!
- Она уже идет к тебе, да, идет, но сперва положи ребенка, положи, положи, - Харпер осторожно сделал шаг в сторону сержанта и протянул ему кивер, но недостаточно близко, чтобы тот мог его схватить. Лицо Хэйсквилла было лицом ребенка, готового сделать что угодно, лишь бы его не наказывали. Он ритмично кивал головой, по щекам текли слезы.
- Я кладу ребенка, да, мамочка, кладу ребенка. Обадия никогда не хотел обидеть ребенка, - байонет пошел вверх, кивер придвинулся чуть ближе, потом Хэйсквилл, все еще рыдая, положил ребенка на кровать и быстрее пули повернулся, чтобы схватить кивер.
- Ах ты ублюдок! – Харпер отдернул кивер и ударил Хэйсквилла кулаком в челюсть. Тереза быстро убедилась, что с ребенком все в порядке, и повернулась, уже с винтовкой в руке, курок почти взведен. Шарп сделал выпад, но Хэйсквилла отбросило ударом, и клинок прошел мимо. Хэйсквилл упал, так и не добравшись до кивера, но потянулся за ним снова. Выстрелила винтовка, до цели было меньше ярда, но он все равно тянулся к киверу. Харпер ударил его снова, отбросив назад, и второй удар Шарпа пришелся мимо цели.
- Держите его! – заорал Харпер, бросив кивер за спину и пытаясь схватить Хэйсквилла. Тереза, не в силах поверить, что промахнулась из винтовки, метнула ее в сержанта. Перевернувшись в воздухе, винтовка задела прикладом руку Харпера, поэтому он смог дотянуться лишь до ранца Хэйсквилла, а не до него самого. Хэйсквилл заревел, ударил Харпера и дернул ранец на себя. Лямки порвались, и ранец остался в руке Харпера. Хэйсквилл поискал взглядом кивер – тот был далеко, где-то за Шарпом и его клинком. Хэйсквилл застонал от огорчения: мамочка пришла к нему всего несколько дней назад – а теперь он лишился ее. Мамочка, его мамочка, единственная на свете, кто любил его. Она послала своего брата спасти его от эшафота – а он снова ее потерял. Он опять застонал, потом, размахивая байонетом, метнулся к окну, разбив в щепки остатки ставни, и перекинул ногу через перила балкона. Трое рванулись к нему, но он изо всех сил замахал байонетом, перекинул вторую ногу и спрыгнул вниз.
