В апреле 1824 года Национальная конституционная ассамблея приняла решение направить в Великую Колумбию, Перу, Чили и в Буэнос-Айрес своих представителей с полномочиями вести переговоры о созыве международного конгресса американских государств. В результате видный участник борьбы за независимость Центральной Америки Педро Молина в феврале 1825 года прибыл в Боготу.
На переговорах между Гуалем и Молиной не пришлось прилагать больших усилий для достижения взаимопонимания – позиции их правительств и общественности в вопросах латиноамериканского единства во многом совпадали. Кроме того, Объединенные провинции Центральной Америки испытывали постоянное давление со стороны английских колонистов, обосновавшихся в районе реки Белиз еще в XVII веке. Имея негласную поддержку Лондона, колонисты стремились расширить захваченную ими территорию и превратить ее в официальную колонию Англии. Правительство Объединенных провинций Центральной Америки усматривало в союзе со своим влиятельным соседом – Колумбией гарантию против английской экспансии. В ходе переговоров Молина настаивал на включении в текст договора специальной статьи, обеспечивающей Центральной Америке помощь Колумбии в этом вопросе. Богота пошла ему навстречу. 15 марта 1825 г. Гуаль и Молина подписали «Договор о союзе, лиге и конфедерации, обеспечивающий навечно их свободу и независимость». Наряду со статьей о взаимных гарантиях территориальной целостности в договоре было записано обязательство сторон использовать свои наземные и военно-морские силы против тех, кто без соответствующего правительственного разрешения пытается основать колонии в районе Москитового берега (на карибском побережье Центральной Америки). В остальном договор ничем не отличался от аналогичных договоров, заключенных Великой Колумбией с Перу, Чили и Мексикой. До конца 1825 года он был ратифицирован обеими сторонами.
Первый раунд дипломатической подготовки Панамского конгресса, помимо всего прочего, выявил серьезные трудности организации крупного международного совещания, порождаемые огромными расстояниями и ненадежными средствами коммуникации. Дипломатическая переписка республики Великая Колумбия содержит упоминания о многочисленных мелких казусах, отражавшихся на работе министерства иностранных дел и его посланников за границей. Так, находясь в Мексике, Санта-Мария выражал недоумение по поводу молчания Боготы. На свои 30 донесений, отправленных в Колумбию, он получил всего лишь один ответ. В свою очередь, Гуаль сетовал на отсутствие регулярной информации от посланников, что не позволяло принимать обоснованные решения. В действительности же дипломатические донесения и письма просто не доходили по адресу, бывало, они пропадали в дороге.
Кроме того, постоянно испытывался дефицит времени. Когда в апреле 1823 года договоры с Перу и Чили поступили на ратификацию в сенат республики Великая Колумбия, министр иностранных дел Гуаль выступил перед сенаторами с докладами о ходе подготовки Панамского конгресса. Он считал возможным созвать первую ассамблею полномочных представителей в Панаме до конца 1823 года. На деле все происходило значительно медленнее. Миссия Москеры в три южноамериканские страны продолжалась почти полтора года. Договор с Мексикой Санта-Марии удалось подписать только через 18 месяцев после приезда в эту страну. Лишь семь месяцев спустя текст договора был получен в Боготе. Стало очевидным, что подготовка конгресса потребует не месяцев, а ряда лет, и сроки его созыва приходилось неоднократно переносить. Обстановка же в регионе быстро осложнялась, и это заставляло Боливара действовать решительно.
Завершающий раунд подготовки международного конгресса в Панаме Освободитель начал за два дня до исторической битвы при Аякучо, будучи уверенным в скором окончании войны с испанцами. Находясь в Лиме, он от имени Перу 7 декабря 1824 г. направил Колумбии и Мексике официальные приглашения принять участие в Панамском конгрессе, а позднее, в 1825 году, – Чили, Буэнос-Айресу и Центральной Америке. Приглашение Бразилии было направлено Сантандером в начале 1826 года.
«После пятнадцати лет жертвоприношений на алтарь свободы Америки, – говорилось в приглашении, подписанном Боливаром, – пришло уже время создать систему гарантий, которая в условиях мира и войны служила бы защите нашего нового положения, чтобы интересы и отношения, связывающие американские республики, ранее являвшиеся испанскими колониями, получили прочную основу, способную, если это возможно, увековечить устои наших государств». Приглашение заканчивалось пророческими словами: «День вручения нашими полномочными представителями своих мандатов войдет в историю дипломатии Америки как начало бессмертной эпохи. Когда спустя столетия потомки будут обращаться к истокам нашего государственного права и вспоминать о договорах, способствовавших его становлению, они отдадут должное актам, родившимся на Панамском перешейке» [263]. Только немногим деятелям мировой истории, страстно верящим в правоту своего дела, удавалось мысленным взором прорвать завесу времени и так безошибочно предсказать будущее.
Решение Боливара созвать конгресс в Панаме сразу же после окончания военных действий против Испании вполне объяснимо: необходимо было добиться реальных результатов раньше, чем наберут силу центробежные тенденции, нараставшие в регионе.
Вице-президент Великой Колумбии Сантандер в 1825 году направил официальные приглашения принять участие в Панамском конгрессе также США, Англии и Голландии.
На протяжении первой половины 20-х годов предстоявшая встреча полномочных представителей испано-американских государств в Панаме неотступно занимала мысли Боливара. В официальных заявлениях и рабочей переписке он развивал, углублял и совершенствовал свою концепцию латиноамериканского сотрудничества, вносил в нее коррективы в связи с изменениями обстановки в регионе и в западном мире.
В документах тех лет, например в инструкциях дипломатическим миссиям Москеры и Санта-Марии, Панамский конгресс часто назывался анфиктионом. Для Освободителя этот греческий термин был наполнен глубоким смыслом. В Древней Греции регулярно созывались конгрессы представителей основных двенадцати народностей (племен) для решения общих вопросов. В честь Анфиктиона, племянника Прометея, которому приписывалась идея их проведения, эти конгрессы назывались анфиктионами. По два представителя от каждой народности собирались в храме Аполлона в городе Дельфы на заседания ассамблеи по чрезвычайным обстоятельствам и дважды в год – на сессии постоянного совета. Главная цель анфиктионов заключалась в преодолении соперничества между народностями и обеспечении панэллинского единства для защиты своей цивилизации и религии от нашествий варваров.
Используя древнегреческий термин, Боливар хотел подчеркнуть свою главную идею: конгресс в Панаме является важнейшим звеном общей стратегии завоевания и упрочения национальной независимости испанской Америки. По его словам, анфиктион в Панаме «проложит дорогу нашим отношениям со всем остальным миром» и тем самым будет обеспечено «равновесие сил во Вселенной» [264].
Постоянную тревогу Боливара вызывало обострение внутриполитической обстановки в регионе. В начале 1825 года, сразу после рассылки приглашений на Панамский конгресс, он делился своими опасениями с Сантандером: «Проблемой, которая приковывает мое внимание сегодня, является обеспечение внутренней стабильности Америки… Я вижу, как гражданские войны и беспорядки охватывают одну за другой различные части континента. В обожаемых мною родных странах полыхает пожар внутренних смут… Поэтому я вновь обращаю взоры к моему первоначальному проекту – созданию федерации. Только она может служить лекарством против этого зла…» [265].
Свои идеи и надежды, связанные с созывом первого международного форума испаноамериканских стран, Боливар обобщенно изложил в форме семнадцати тезисов, образовавших документ, известный под названием «Размышления по поводу Панамского конгресса» [266]. В международном плане этому конгрессу было предначертано создать «самую представительную или самую необыкновенную и могущественную лигу». По замыслам Боливара, это побудило бы Испанию прекратить войну, а «Священный союз» – признать только что образованные молодые государства. Во внутриполитическом плане будут обеспечены торжество закона и проведение общественных реформ.
Большое внимание Боливар уделял перспективам взаимоотношений с Англией. Как свидетельствуют его «Размышления по поводу Панамского конгресса», он исходил из возможности и желательности участия Англии в проектируемом союзе латиноамериканских стран в качестве полноправного члена. В чем состоял замысел Боливара? Если проанализировать его высказывания, то можно проследить ход умозаключений Освободителя. Народы испанской Америки переживали труднейший период национально-государственного становления в неблагоприятных международных условиях. Поэтому, по выражению Боливара, «выживание выступало как первостепенная цель, а каким путем достичь этого – имело подчиненное значение». За счет тактического союза с Англией Боливар планировал обеспечить решение главной стратегической задачи. «Тем временем мы будем расти, укрепляться, – писал он, – и превращаться на деле в самостоятельные государства» [267]. Ставку Боливара на союз с Англией в преддверии Панамского конгресса (кстати сказать, не оправдавшуюся) можно понять только в свете противоборства дипломатий Великой Колумбии и США в регионе. «Я был бы счастлив, – говорил он, – если бы не нужно было искать унизительной иностранной протекции» [268].
