Он все еще перечитывал первый десяток фамилий, не решаясь опуститься ниже. Глушко, Дежнев. Это все правильно. А вдруг она теперь в параллельном? Скажем, не хочет заниматься во второй смене… взяла и перевелась, — простое дело… Нет, Земцева здесь — тогда все в порядке! Ну конечно…
— Ты, Глухарь, ничего не понимаешь, — раздался из-за плеча ехидный голос Женьки Косыгина, — во второй заниматься — самое хорошее дело… Скажем, проводить кой-кого в темноте лучше, чем среди бела дня. А, Дежнев здесь! Здорово, ты чего ж это старых друзей не узнаешь?
— Здорово, — обернулся Сергей. — На этот счет можешь не беспокоиться, тебя за километр узнаешь. Как был трепачом, так и остался — извилин за лето, видно, не прибавилось?
— А на шиша мне извилины? Жил без них и проживу. Ну, а ты как? Как там делишки насчет… того самого которого?
— А ну, точнее, — прищурился Сергей.
— Во, ему еще растолкуй! — Косыгин заржал. — Как там твоя капитанская дочка поживает — опять под ручку ходите? Или еще не помирились?
— Слушай, ты, трепло! Если хочешь получить по морде, то скажи прямо, не стесняйся. Я тебе это дело устрою по блату, вне очереди. А трепаться довольно. Понял?
— Подумаешь, герой, — обиделся Женька, но Сергей уже отвернулся от него к доске.
Никифорова Зоя… Никодимов Степан… Николаева Татьяна! Сергей едва сдержал вздох облегчения.
— Ну, пошли! — заявил он радостно, с размаху хлопнув Володю по плечу — тот даже присел. — Какого еще рожна вынюхиваешь?
— Погоди ты, — рассеянно отмахнулся тот, — я новеньких ищу… Вот, интересно, кто такая Вернадская Инна? Может быть, родственница?
— Еще чего! — решительно возразил Сергей, Его возмутила мысль, что в классе, кроме Тани, может появиться родственница еще какой-нибудь знаменитости.
— А что, может быть… фамилия довольно редкая…
— Ладно тебе… редкая фамилия! Небось уж примериваешься, как бы это влюбиться. Смотри, Володька, станешь как Сашка Лихтенфельд…
Они вышли на крыльцо. В саду Володя задержался возле группы одноклассников. Сергей, кивнув в ответ на их приветствия, отошел к калитке и стал закуривать, присев на низкий цоколь ограды.
Трудно было привыкнуть к мысли, что еще два дня — и он увидит ее наяву. После семидесяти пяти дней разлуки. Шутка сказать — семьдесят пять дней… и столько же ночей, с такими снами, что наутро не знаешь — то ли смеяться от радости, что можно пережить это хотя бы во сне, то ли плакать от того, что этого нет на самом деле…
Таня, Танюша… нелепая долговязая девчонка, давним весенним вечером шумно вломившаяся в его жизнь и перевернувшая все вверх дном. Как странно это получается… Его самого сделала за год другим человеком, а сама превратилась в… трудно даже определить, во что именно. Во что-то такое, что даже не посмеешь поцеловать, а просто хочется взять на руки, укрыть собою от ветра и непогоды и нести далеко-далеко — через горе, через трудности, через годы, через всю жизнь…
С озабоченным видом подошел Володя.
— Понимаешь, — сказал он, — потрясающая новость… У одного Витькиного друга батька в облоно служит, так он говорил, что на днях будет опубликован новый указ о введении платы за обучение, начиная с восьмого… Но это ерунда, там этой платы всего рублей сто в год, что ли, а вот хуже то, что стипендии в вузах, кажется, накроются…
— Иди ты, — сказал Сергей, вставая на ноги. — Ты что, серьезно?
— Ну не знаю, Витька говорит — точно. Вроде какие-то будут персональные — только для отличников, что ли…
Сергей долго молчал.
— Да… ну ладно, идем, Володька. Поживем — увидим…
— Конечно, может, еще и трепня все это, — поспешно согласился Володя, увидев, как огорчила приятеля эта новость. — Я лично думаю, что это трепня. Слушай, не махнуть ли нам с тобой на выставку моделизма, а? Послезавтра она закрывается, а там, говорят, есть интересные вещи. Ты же вроде увлекался раньше, даже сам участвовал…
— Пойдем, что ж, — хмуро сказал Сергей.
После выставки Володя предложил ехать к нему — играть в шахматы. На трамвайной остановке приятели обсуждали достоинства заинтересовавшей их модели реактивного глиссера, потом заспорили о будущем ракетного двигателя вообще. Глушко оказался большим энтузиастом и знатоком этого дела: заваливая Сергея цифрами, фактами и именами — Циолковский, Оберт, Годдард, — он стал доказывать, что еще в наше время ракетный двигатель проявит себя самым потрясающим образом. Сергей только посмеивался — что взять с романтика…
— Смотри, на Луну не улети, — подмигнул он приятелю. — Буза все это, Володька. Будущее техники — в электричестве. Автоматика, телемеханика — это да. А твои ракеты… пока это игрушки. Может, через сто лет что и будет, не знаю.
— Через сто лет?! — завопил Володя. — Да ты после этого темная личность, реакционер ты, вот кто ты такой! Через пятьдесят — да что через пятьдесят, через двадцать пять лет! — в авиации вообще не будет другого двигателя!..
Они так увлеклись спором, что не заметили, как из подошедшего трамвая выскочила Людмила Земцева и остановилась в двух шагах от приятелей, выжидая, пока те отвлекутся от своей высокой темы. Так и не дождавшись, Людмила засмеялась и окликнула их сама.
— А-а, Земцева… — растерялся Сергей. — Ну, здорово… Когда приехала?
— О, я уже давно, восемнадцатого. А Таня — позавчера, — добавила она не без лукавства, успев перехватить настороженный взгляд, которым Сергей окинул толпу. Очевидно, он подумал, что Таня, как всегда, должна находиться рядом с подругой. — Я сейчас еду к ней — мы договорились идти сегодня в кино, на «Большой вальс». Хотите вместе? Пойдемте, правда — вчетвером веселее!
Сергей окончательно пришел в смятение. Увидеть ее сейчас, через десять минут! Но нет — что за удовольствие встретиться в компании, когда и поговорить-то нельзя…
— Нет, Земцева, я не пойду… Неудобно как-то в таком виде. — Он указал на свои старые, вытянутые на коленях брюки и одетые на босу ногу тапочки.
— Господи, какой ты чудак! Ведь лето же, да и потом…
— Нет, нет, Людмила, мы не пойдем, — тоном арбитра заявил Володя. — В конце концов, у нас есть дела поважнее, чем таскаться по кино. И потом, «Большой вальс» я уже видел два раза.
— Мужская логика! — засмеялась Людмила. — Ну, как хотите. А хороший фильм?
— Ничего, смотреть можно. Там поет эта Милица Корьюс — эффектная особа, ничего не скажешь. А в общем рассчитано на уровень женского ума.
— Спасибо, ты очень любезен. А о чем это вы тут так спорили? Я стояла около вас целые две минуты. Какие-нибудь мировые вопросы, Дежнев?
— Да нет… Володька тут разные фантазии разводил, насчет ракет и межпланетных полетов.
Людмила снова засмеялась:
— Опять? Ой, Володенька, а ты помнишь, как обещал прокатить меня на Марс?
— А, да что там с вами говорить, — пренебрежительно бросил Володя. — Прав был Ницше: женщина — это игрушка мужчины, и ничего больше. Сергей, наш трамвай! Пока, Людмила, увидимся в классе. Пошли, Сергей…
Работая локтями, он стал проталкиваться поближе к рельсам. Людмила сразу стала серьезной.
— Погоди, Дежнев! — Она поймала Сергея за рукав и понизила голос: — Останься на пять минут — нужно поговорить… очень серьезно…
Сергей побагровел:
— Может, после…
— Господи, я тебе говорю, это важно!
— Ну, ладно… Володька! — крикнул он приятелю, уже взобравшемуся на площадку. — Езжай сам, жди меня дома — я подъеду следующим!
— Да какого дьявола!.. — заорал тот, но трамвай уже тронулся, увозя возмущенного романтика.
— Хорошо, — улыбнулась Людмила, посмотрев на часики, — у меня есть ровно пятнадцать минут. Давай сядем там на скамейке…
— Да ну, чего на скамейке, — буркнул Сергей. Только и не хватало — сидеть с девушкой на глазах у всех! — Пошли лучше выпьем чего-нибудь, вон напротив…
Людмила согласилась. Они зашли в магазинчик «Соки — воды».
— Тебе чего заказать? — хмуро спросил Сергей.
— Давай выпьем помидорного соку, я к нему так привыкла в Ленинграде, теперь всех агитирую. Холодный, с солью, очень вкусно. Ты не пробовал?
Сергей взял два сока. Они сели в углу, за маленьким круглым столиком.
— Верно, приятная штука, — сказал он, отпив из стакана. — И придумают же…
— Ну, хорошо, — решительно прервала его Людмила. — Ты догадываешься, о чем я хочу с тобой говорить?
Сергей опять мучительно покраснел.
— Да собственно… — пробормотал он.
— Догадываешься, — кивнула Людмила. — Так вот, Дежнев. Ты, конечно, извини, что я вмешиваюсь в твои дела, но… это дело также и Танино, понимаешь? А Таня для меня не просто подруга, она мне больше чем сестра. И я не могу больше видеть, как она страдает. Послушай, неужели ты до сих пор не понял, что она тебя любит?
Щеки Сергея, за секунду до этого почти не отличавшиеся цветом от стоящего перед ним стакана, вдруг побелели.
