– И врать, и оговаривать ты горазда, Кузиха, – заговорил пьяный мужичок, покачиваясь на ватных ногах. – Но ежлив так, то пусть они идут за моей душой, так и быть, продам почти задарма, так и скажи им, за четверть спирта. Эх ты, зараза! Вот тебе бы глотку-то перехватить, люд бы вздохнул.
– Пьянчужка, нужен ты им, – перекосила губы Кузиха. – Они ловят души тех, кто праведен. Хомин был тишайшим человеком, а счас не узнать. Никого и слушать не хочет, в богатеи прет, ажио земля храмустит.
– А кто здеся праведен? Ты покажи мне того человека? А? Покажи. Неужели ты праведна? Ха-ха-ха! На земле, дура-баба, тот праведен, кто усоп, кто руки сложил на груди. А так все погрязли в грехах, в обмане. Вняла? Твой Кузя тожить добрый вражина, в спирт водички подливает, все норовит обмишулить.
– Потому и клевешшет Кузиха на Макара, что отнял он у них работника Хомина, – бросили со стороны.
– Полно тебе врать-то, Кузиха, на доброго человека. Чо он тебе исделал плохого? Всем помогает по силе: Рокотовым корову купил, Никитиным – коня, Брагиным – телку.
– А отчего же он не поможет Славину? – подпрыгнула Кузиха.
– Тю, дура, – усмехнулся Славин, – да ить я пьянь, даст корову – пропью, а допусти он меня поближе к себе, то пропил бы его пасеку вместе с ним.
– Потому и не дает, что ты уже одной ногой в аду, – торжествующе заявила Кузиха. – Ты сам говорил, что тебе черти снятся, гоняются за тобой.
– Ну и снятся. Придет черт, а я ему голик в пастищу, потом по морде – и пошла война. Дажить антиресно.
– Ботало ты, Кузиха, так тебе и поверили. Славину снятся черти, так он не отказывается. А Макара нечего сюда же приплетать.
– Я не приплетаю. Но сами подумайте, пошто его выгнали староверы из деревни? Потому как Макар колдун, глянет раз на корову – и нет молока, глянет на овцу – подохнет в одночасье.
– На тебя бы он глянул, чтобы ты издохла, – засмеялся Славин.
– Чернокнижник он.
– Сами староверы такие же чернокнижники. Их Тараканов уторскал инородцев, и все сошло с рук, – начали шуметь со стороны.
– Да вы же знаете Кузю, он врать не будет. И другое скажите, кто больше Макара добыл соболей и колонков? Кто? Тут не обошлось без дьявола.
– Тиха, дура, вона сын волостного идет. Он тебе даст плетей, не заскучаешь, – зашикали со стороны.
Устину тут же рассказали, как Кузиха оговаривает Макара Булавина. Устин горько усмехнулся, сказал:
– Слушай, баба, когда тебя будут хоронить, то надо положить на живот, чтобы твой язык рос в нутро земное, не то прорастет на могиле и снова будет оговаривать людей. Ходи и подрезай, докука жуткая.
– С чего ему расти-то? – побледнела Кузиха. – Я ить крещеная. С дьяволом делов не веду.
– Оттого, что тебе будет скучно лежать без вранья. Вот и будет расти. А счас брысь, стерва! – рыкнул Устин и огрел плетью Кузиху по тонким, как спички, ногам.
Скоро рассказанное Кузихой обросло невероятными подробностями, и уже говорили, что дьявол и Макар схватились бороться. Макар положил дьявола на лопатки, тот обиделся, дунул на Макарушку, и он стал мухой. Но и тут Макар не унялся, сел дьяволу на нос и давай щекотать да кусать. Вот въедливый старик. Тогда дьявол превратил его в комара, потом в таракана и загнал в щель печную. Потом дьявол смилостивился, и Макар снова стал Макаром. Кто-то видел на кладбище привидение в образе пса. Другой видел, как пес летел в облаках, распластав лапищи. Третий – будто над кладбищем горел огненный крест. Это знак к войне…
И пошло, покатилось. На хмельную голову чего только не придумаешь.
Устин взял четверть спирта и зашел к Шишкановым. Выпили, разговорились. Шишканов сказал:
– Играешь ты с огнем, Устин. Ешь с нами, пьешь спирт. Узнают – худо будет.
– А ты тоже поостерегись. Наши нацелились на тебя. От бога, мол, отрекся, не молится, народ колготит против властей. Смотри. Мне что, могут отлучить на время от братии, молитва, пост, то да се – на том и сядут. А вот тебя могут оговорить и в распыл пустить. Вона Макара уже оговаривают. А людская молва, как уросливый конь: разнесет, растреплет, а уж люди внакладке не останутся, наши помогут.
– Кузиха баба тонкая. Зря ее кто-то принимает как шалоумную. Ума не занимать. Сегодня Макар – дьявол, завтра он – бунтовщик. Ты прав, надо быть осторожнее ему и нам. Макара я люблю и в обиду не дам.
Услышав сплетни, забеспокоилась и Анисья Хомина:
– Слышал, Евтих, а Евтих, что говорят про Макара люди?
– Слышал. Враки все это. Видел я этого пса на привязи у одного человека в Божьем Поле. Удрал он на моих глазах. Кто-то ему ошейник подрезал. И вот за двести с лишком верст он появился. Но верь мне, то Макар от скуки тому псу байки рассказывает. Не с кем боле поговорить-то. И нишкни! Макар наша телочка, которая доится золотым молочком. Только вот промеж нами пробежал другой дьявол – это моя жадность. Обманул я Макара, теперича вот и отвернулся он от меня. Ну да бог с ним, счас мы сами уже пойдем в гору. Наполовину Макар вытянул, дальше сами.
Кончился февраль. Были дни, когда звонкая капель падала с крыш, зависали сосульки. Но март в горах Сихотэ-Алиня самый обманчивый месяц. Разольется теплынь, а вслед за ней сорвутся бури, снегопады. В марте может завалить снегом тайгу по самую маковку. Липкий снег упадет многопудовой тяжестью на деревья. Они, тонкие, гибкие, устало склоняются к земле, будто низкий поклон ей отдают, бывает, что и не разогнутся больше. Так и будут стоять в глубоком поклоне где-нибудь на взлобке, в распадке, молиться за грехи людские.
Макар давно снял капканы, опустил ловушки. Хватит. У белки окот, слиняли колонки, соболя. Зачем зря зверьков портить. Надо было заниматься пасекой: рамки новые сбить, наделать даданы для будущих роев, выстрогать из липовых дупел бочонки-дуплянки, плотно подогнать днища. Мед, он такой, что и в дырку с игольное ушко может вся бочка вытечь.
И вот к ночи над сопками забродили, затабунились темные тучи, повалил снег – хлопья широкие, липкие. И так густо повалил, что в трех шагах ничего не видать. А через час-другой сорвалась буря, чертом налетела на маленький домик, тряхнула его в неистовой злобе, грохнула неприкрытой дверью в сенях и заревела, застонала, будто горы хотела сровнять с землей. Снег, подхваченный бурей, косо летел над землей, шлепался о деревья, рассыпался на крохи.
Макар не обратил внимания на бурю – сколько уже таких пронеслось над его головой, не ново. Накрылся пуховым одеялом и сладко задремал под стон и плач бури, вой и рев. Не слышал, как кряхтела от натуги тайга, качался и вздрагивал старый Сихотэ-Алинь.
В полночь заметался пес, чем-то обеспокоенный. Он уже поправился, пополнел, лапа зажила. Макар сбросил с головы одеяло, проворчал:
– Будя тебе, спи, не гоноши других.
А сам прислушался.
– Ить буря-то шурует ладно.
Пес метнулся к двери.
– Ну что там у тебя? Буря есть буря, пусть себе бесится.
Буран поставил лапы на дверь, заскреб ими. Совал нос в щель двери, нюхал.
– Вот ястри тя, кого-то, похоже, чуешь… – Макар сунул ноги в пимы, набросил на себя изюбровую куртку, сдернул с колышка бердану, подошел к двери, осторожно снял крючок. Мало ли что? Пес тут же с лаем рванулся в снеговую кипень. Макар шагнул за ним и тоже окунулся в снег и ветер. Снег слепил глаза: ни зги. Ветер сбивал с ног. Где-то впереди лаял пес, рычал зверь. Макар сразу догадался, что к омшанику пришел медведь, то ли из тех, что рано проснулся, то ли шатун. Меду захотел сластена. Макар прикрыл глаза рукой, пытался увидеть за снегом зверя. Глаза немного привыкли к белой мгле, и он увидел на земляной крыше омшаника силуэт зверя. Медведь сидел на хвосте и отбивался от собаки передними лапами. Сердито ухал, рычал.
Ударил снежный заряд, но тут же спал. Макару теперь хорошо был виден медведь.
– Вот бестия. Прибрел в такую коловерть по суметам. Разумные звери еще спать должны, а этот… – Макар поднял бердану, мушки не видно, прицелился по стволу в лопатку зверю и выстрелил, но обнизил. Пуля тронула зверя ниже лопатки. Такое для Макара непростительно. Зверь увидел человека, бросил собаку и метнулся на него. Не успел Макар перезарядить бердану, патрон сунул наперекос. А медведь уже рядом. Макар отшвырнул в сторону бердану и по привычке схватился за нож, но ножа на поясе не оказалось. Ведь он вышел только посмотреть, на кого рвался пес. Вот и сделал оплошку.
В жизни часто так бывает: как пойдет полоса невезения, то хоть плачь…
Зловонием дохнуло в лицо из разверстой пасти. Зверь обнял человека, подмял под себя. Макар поймал медведя за брыластые щеки и не давал вонзить клыки в лицо. Пытался свалить с себя многопудовую тяжесть, вывернуться, но медведь так придавил его, что дух перехватило. Но тут пришел на выручку Буран, он прыгнул на зверя, впился клыками в загривок, стал рвать и тянуть на себя медведя. Рыкнул космач, взвыл от боли, бросил человека и ринулся на собаку. Пес отскочил. Хватил медведя за «штаны». Медведь за ним. Макар поднялся, нащупал на снегу бердану и в упор выстрелил в шатуна. Пуля прошла под ухом. Зверь упал замертво.
