Дворец Дожей – огромное здание в мавританском стиле – стоял на двух ярусах аркад, которые служили нижними его этажами. Широкие окна с заостренными полукружиями наверху освещали парадные залы роскошного дворца – залу Большого Совета, украшенную картинами знаменитых художников, залу Совета Десяти и другие. К главному входу во Дворец Дожей вела беломраморная Лестница гигантов, по бокам которой возвышались колоссальные изваяния Марса и Нептуна – бога войны и бога морей. И тот и другой считались покровителями венецианцев, приносивших им огромные жертвы в сухопутных и морских битвах.
С Пьяцетты Джордано и Ченчо перешли на знаменитую площадь Святого Марка, самую большую и красивую в Венеции. В глубине площади причудливой громадой вставал храм покровителя города, святого Марка. Храм был великолепен, с высокими арками дверей, с пятью большими куполами на крыше по византийскому образцу, со множеством башенок на крыше, завершавшихся остроконечными шпилями. В каждой башенке меж четырех колонн, поддерживавших шпиль, стояла статуя святого. Иные статуи были воздвигнуты на открытом воздухе, подвергаясь действию непогод. Фасад базилики Святого Марка поражал удивительным богатством: множество колонн, поставленных в два яруса, повсюду разноцветный мрамор, порфир, дорогие камни.
Мозаичные картины в нишах отличались яркостью и чистотой красок, которым не грозило время: они были сложены из бесчисленного количества мелких кусочков цветного стекла. Над главным входом красовались четыре бронзовых коня, о которых венецианцы шутили, что это единственные кони в их городе.
Это великолепное пышное здание строилось в течение веков и гармонично соединило в себе черты разных стилей.
Джордано и Ченчо вошли в храм, бронзовые двери которого стояли полуоткрытыми. Их охватила тишина и прохлада. Лишь кое-где в полусумраке мерцали огоньки серебряных лампад да несколько монахов неслышно бродили по мозаичному мраморному полу, охраняя сокровища базилики. Стены собора, полукружия арок и высокие своды были украшены бесчисленными изображениями ангелов и святых – работа знаменитых Тициана, Веронезе, Тинторетто…
Алтарь отделялся от остальной части храма колоннадой со статуями святых наверху. Из-за колоннады сиял драгоценными камнями огромный напрестольный крест. Неисчислима была стоимость храма со всеми его украшениями с драгоценностями, спрятанными в скарбницах, а когда, потрясенные всем виденным, Джордано и Ченчо вышли на паперть, их окружила толпа нищих, показывавших болячки и униженно клянчивших милостыню. Как видно, и нищим голод казался страшнее чумы.
Контрасты богатства и нищеты повсюду поражали в Венеции. У великолепного моста Риальто, смелой аркой перекинутого через Большой канал, расположился рыбный рынок, где шла торговля плодами моря, не такая бойкая, как обычно, но достаточно оживленная.
Целый день изгнанники очарованные бродили по площадям, плавали по каналам, осматривали бесчисленные храмы, монастыри и дворцы царицы Адриатики. Венецианцы сторонились их, угадывая по одежде, что это приезжие, быть может, уже зараженные невидимым ядом чумы. Только гондольеры сразу откликались на зов, нищие протягивали руки за подаянием да купцы бесстрашно предлагали товары: пусть рушится мир, но торговля должна продолжаться.
Лишь вечером Джордано и Ченчо вернулись на квартиру.
Глава восьмая
«Знамения времени»
Как ни усиленно работал Джордано Бруно над своим первым научным трудом, он не успел закончить его за время путешествия по реке. Надо было приниматься за работу здесь. И хотя площади и каналы Венеции манили к себе, Джордано сел за стол с пером в руке. Последняя часть «Знамений» требовала особого напряжения мысли, полного сосредоточения душевных сил.
В эпоху, когда еще не появился телескоп, осуществивший мечту Бруно о «небесных очках», когда все астрономические наблюдения производились простым глазом при помощи квадранта,[185] дерзновенная мысль ученого одной силой логики пыталась создать необычайно широкую картину Вселенной. И Бруно ее создал.
Далеко опережая современную ему науку, Бруно утверждал, что Солнце вращается, что звезды находятся в вечном движении, что каждая звезда окружена семьей планет…
Высмеивая библейские сказки о сотворении мира в шесть дней, гениальный мыслитель писал, что мир вечен, что он всегда существовал и будет всегда существовать.
И вот дописана последняя строка, поставлена последняя точка.
– Ченчо, друг мой, – сказал Бруно, – свершилось!
– Поздравляю вас, маэстро! – в восторге воскликнул Ченчо. – Поздравляю от всей души и сажусь переписывать последние страницы. Пока у нас не будет полной копии «Знамений», вы не пойдете к издателям!
Ченчо не замешкался с работой, и через два дня Бруно смог отправиться к венецианским типографам. А Ченчо, проводив наставника, сел за вторую копию «Знамений». В семье Ронка не привыкли рассчитывать на милости судьбы и полагались на собственные силы. Мало ли что может случиться и с рукописью и с копией! Не разгибая спины, Ченчо сидел и переписывал.
Джордано вернулся вечером в мрачном настроении.
– Плохи дела, – заявил он. – Царица-чума на все наложила властную руку. Всякая деятельность в городе замерла. Я был в пяти типографиях. Владельцы одних бежали из города, боясь заразы, в других вымерли печатники.
На следующий день Бруно снова поехал искать счастья. Вернулся он в полдень радостный.
– Ну, Ченчо, дружок, дело налаживается. Правда, хозяин первой типографии, куда я сегодня обратился, сказал мне: «Принесите отзыв от видного писателя, философа или от духовного лица. Если будет сказано, что книга представляет интерес для читателя, мы, так и быть, рискнем». Зато во второй у меня рукопись взяли, и издатель обещал прочитать ее. За ответом приходить через неделю.
Изгнанники соблюдали строжайшую экономию, так как деньги подходили к концу. Ели два раза в день, и притом самые дешевые кушанья. Они старались пореже выходить из дому, так как для каждой незначительной поездки приходилось брать лодку и выкладывать сольдо.
Джордано с волнением вошел в контору типографии. Издатель, плотный, широколицый человек, сидел за большим столом, заваленным листами оттисков. Перед ним лежала рукопись Бруно.
– Я прочитал ваш труд, синьор магистр, – заговорил издатель, – и должен воздать честь вашей фантазии…
– Фантазии? – бледнея, спросил Джордано.
– Конечно, ваш труд – чистейшая фантазия, – безмятежно подтвердил издатель. – Не буду отрицать, он читается с большим интересом, особенно в первой части. Но когда вы, отрицая библейские истины, начинаете утверждать, что Земля будто бы вращается вокруг Солнца, что Солнце куда-то несется в бесконечном пустом пространстве, что каждая звезда – тоже солнце, тут ваши выдумки переходят всякие границы!
– Но позвольте, синьор, – вскипел Бруно, – великим Коперником уже доказано, что Земля вращается вокруг своей оси и совершает оборот вокруг Солнца за один год!
– Э, полноте, милейший, – возразил издатель, поигрывая костяным ножом для разрезания бумаги, – если бы Земля куда-то летела, да еще и вертелась при этом, как утка на вертеле, а ведь, кажется, так, по вашим словам, утверждает некий синьор Коперник, мы бы свалились с нее…
Самоуверенное невежество издателя потрясло молодого ученого. Что можно доказать человеку, который даже не слышал имени Коперника? А издатель продолжал:
– Я бы, пожалуй, согласился выпустить первую часть вашей книги в виде альманаха, но при условии, что вы вставите туда побольше рассказиков из мифологии на игривые сюжеты. Такие вещи публика любит.
– Или все, или ничего! – сухо возразил Джордано.
– Тогда ничего, – любезно ответил издатель.
Дома Ченчо встретил учителя сообщением, что сегодня он разменял предпоследний дукат.
Положение изгнанников на чужбине стало очень серьезным. Бруно мог бы заработать на жизнь уроками, но кому понадобится учитель философии или латыни в городе, где всякое соприкосновение с новым человеком опасно?
Ченчо, набравшись смелости, заявил:
– Учитель, я наймусь в братья милосердия. Моего заработка хватит на двоих, я уже справлялся.
Бруно содрогнулся, услышав такое предложение. Изгнанникам часто приходилось встречать братьев милосердия – людей, одетых в просмоленные балахоны, с глухими капюшонами на голове, в которых были только прорезаны отверстия для глаз, в рукавицах выше локтя.
Эти смелые люди плавали на больших черных гондолах, посещали жилища бедняков в густонаселенных кварталах: там больше всего гнездилась чума. Они ставили смоляные кресты на дверях домов, где обнаруживалась болезнь, – знак, что всякое общение с этим домом воспрещено. Нередко всех обитателей такого дома одного за другим вывозили в водяную могилу, а их жалкие пожитки сжигались.
