– Да, государь, получается так.
– Как это возможно, Малюта? Ведь Басмановы и Вяземский столько лет верно служили престолу, являлись моими ближайшими советниками. Басмановы татар под Рязанью громили. Это их особая заслуга. Почему они встали на сторону изменников, желавших видеть на троне князя Старицкого?
– Не знаю, государь.
– А дьяк Висковатый, которому я доверял безгранично? А казначей Никита Афанасьевич Фуников? Почему они связались с новгородскими заговорщиками?
– И того не ведаю.
Иван Васильевич раздраженно спросил:
– А что ты тогда ведаешь, Малюта?
– То, что против них дали показания сами новгородцы, да и столичные бояре. Вина их доказана. Не по нутру им всем твое правление.
– Всем?
– Я имел в виду мятежников.
– Интриги, сплетни, покушения, заговоры! За что мне все это?
– Надо кончать с крамолой. В Новгороде и Пскове навели порядок. Надо и Москву от заразы очистить.
– Да, без этого не обойтись. Хан Девлет-Гирей сидеть в Крыму не будет. Думаю, совсем скоро двинет на Русь. Тем более что обстановка для него складывается – лучше не придумаешь. А я, вместо того чтобы готовить войска к отражению нападения, должен с изменниками разбираться.
– Так можно и сейчас закончить дело, – проговорил Скуратов. – Главные виновники заговора уличены, доказательства против них собраны.
– Вот именно, что главные. Одних казним, другие их место займут. Нет, Малюта, если мы начали изводить крамолу, то надо довести дело до конца. К суду должны быть привлечены все, кто даже косвенно причастен к измене. А я уж решу, кого казнить, а кого миловать. Право на это у меня есть.
– Я понял тебя, государь.
– А понял, так продолжай дознание и докладывай мне о его ходе.
– Позволь сказать?
– А до этого ты разве молчал?
– Прости, вырвалось по привычке.
– Говори!
– Нехорошо будет твоих опричных советников выводить на казнь вместе с земцами. Даже если они и виновны. Это бросит тень на всю опричнину.
– От народа правды не утаишь, Малюта, но ты прав, со своими мы разберемся отдельно. А сейчас собери небольшой отряд и жди меня на дворе.
– Куда поедем? К митрополиту?
– Нет! Да и какое тебе дело? – неожиданно вспылил Иван Грозный. – Куда скажу, туда и поедем. Еще раз предупреждаю, меньше спрашивай!
Нервозность царя объяснялась просто. Он единолично, не перекладывая ни на кого ответственности, принимал трудные решения. Иван обязан был навести порядок в государстве, спасти Россию от распада и гибели.
Царь спустился во двор, вскочил на коня и бросил Скуратову:
– На ближнее кладбище!
Государь направился к воротам. Отряд Малюты следовал за ним.
У кладбища Иван Васильевич и опричники спешились.
Царь подозвал Скуратова и приказал:
– Оставайся с людьми здесь!
– Невозможно, государь! – воспротивился Скуратов. – Гневайся как хочешь, но я должен сопровождать тебя.
– Ладно, – согласился царь. – Но один.
Малюта отдал приказ подчиненным и пошел с Иваном Васильевичем к дальнему концу кладбища. Там, рядом с женой и дочерью, был похоронен князь Дмитрий Михайлович Ургин.
Царь подошел к могиле, снял шапку.
– Здравствуй, друг сердечный. Плохую новость я принес тебе, да ты уже, наверное, о ней знаешь. Не уберег я Филиппа. Сгубили его наши враги. Теперь вы оба оставили меня. В детстве, помню, часто вдвоем приходили. Хорошо мне было с вами, покойно. Если бы не вы, то я вряд ли дожил бы до сегодняшних дней. Может, это было бы к лучшему? Но жизнь наша и судьба в руках Господа. Только Богу решать, кому и сколько жить на этом свете. – Иван перекрестился.
Из-за ветлы неожиданно вышел мужик с клюкой. Скуратов тут же выхватил саблю и приготовился наброситься на него.
– Погоди, Малюта, – сказал царь. – Ты кто, человече?
– Не узнал? – спросил мужик.
Царь внимательно вгляделся в его лицо.
– Уж не Богдан ли Сумбуров?
– Ну и память у тебя, государь!
– Не жалуюсь. Да и как не узнать тебя! Я не забыл, как ты приводил в Воробьево толпу из Москвы.
– Тогда только покойный князь Ургин и остановил нас. Но то в прошлом. А я ждал тебя, знал, что придешь на могилу. Вот и дождался.
– И чего ждал? С пророчеством? В последнее время слишком часто я сталкиваюсь с предсказателями.
– Я не пророк, и будущее мне неизвестно. Ждал тебя, потому как просьба у меня к тебе есть. Во дворец не пойдешь, не пустят, да и редко ты на Москве бываешь.
– Дела, Богдан.
– Наслышан и об измене, и о походе в Новгород и Псков, да и о том, что ты теперь на Москве следствие чинишь.
– Осуждаешь царя?
– Бог тебе судья, государь. Но коли ты не подавил бы мятеж в северных городах, а до того не покарал бы изменников-бояр, то народу пришлось бы плохо. Старых порядков люди уже не примут, значит, был бы бунт, междоусобная война. А это гибель.
– Верно говоришь, Богдан, хотя сам когда-то вел бунтующую толпу.
– Что было, то быльем поросло. Мне скоро помирать. Я тут и место себе присмотрел. Хорошее, тихое.
– Ты погоди хоронить-то себя, изложи свою просьбу.
Сумбуров, откашлявшись, сказал:
– Во время великого пожара у меня вся семья сгинула. В живых остался один племяш троюродный Васька Терин. Дальний, но все же родственник. Служил он под началом князя Старицкого. С ним и в Костроме был, а теперь арестован. Только никакой Васька не заговорщик и не изменник. Если и замешан в чем, то не по своей воле. Отпустил бы ты его, царь. Жена у него молодая, детишек двое, один другого меньше. Пропадут без кормильца. Я помочь не в силах. Васька никогда против тебя не пойдет, в том ручаюсь.
Царь задумался.
Оружейник принял это за плохой знак и сказал:
– Или, государь, вели вместо Васьки меня в темницу заточить. Мне все одно помирать скоро. А он еще послужил бы тебе, да и детей поднял бы.
– Как, говоришь, зовут племянника?
– Василий Терин, государь.
– Из московских?
– Да. Тут недалече его хата. А семья последние крохи доедает.
Иван Васильевич повернулся к Скуратову.
– Малюта, подойди!
Опричник тут же подскочил к царю.
– Да, государь?
– В списках заговорщиков числится Василий Терин?
– Так в них более трехсот человек! Разве всех упомнишь?
– Коли не помнишь, то и вина его малая. Значит, так, Малюта, как вернемся во дворец, пошлешь человека на пыточный двор с приказом отпустить Василия Терина.
– Но, государь…
– Ты что, Малюта, плохо понял меня? Терин помилован.
– Слушаюсь.
Государь повернулся к Сумбурову, который протирал тряпицей глаза.
– Ты что, Богдан, плачешь?
– Ветер, государь, слезу вышиб.
– Так не было и нет никакого ветра.
– Благодарю тебя, царь. Признаюсь, не надеялся на твою милость.
– Невинных я не наказываю, Богдан. Ты должен знать это.
– Знаю, только в темницу и на пытки невинных тоже не бросают.
– Всякое бывает. Тем более когда ведется большое дознание. А семья твоего племянника, говоришь, бедствует?
– Теперь да, а так жила как все, не лучше, не хуже.
– А сам как?
– Мне много не надо. Хватает того, что есть.
Царь вновь обратился к Скуратову:
– Малюта! Дай человеку денег, сколько есть при себе!
– Так у меня пять рублей!
– Отдай!
– Много! Ой, прости, государь, – спохватился Скуратов. – Сейчас. – Он передал Сумбурову деньги, по тем временам весьма немалые.
Бывший оружейник смутился.
– Много! Верно твой Малюта говорит.
– Много не мало. Бери! Племянник когда еще жалованье получит!
– Так ему что, можно и на службу поступить?
– А как же он семью прокормит, детишек поднимет? Пусть дня два дома пробудет и идет на подворье князя Ургина. Я определяю его в отряд Алексея Дмитриевича. Он в лесах, но скоро должен на отдых прийти. Тогда племянник твой и поступит на службу. Все сказанное передай ему.
– Передам, государь. Да хранит тебя Господь!
– И тебе здоровья, Богдан. Не спеши умирать. В этом мире еще дел много.
– Это уж как решит Господь!
– Ступай!
– Благодарствую еще раз, царь! Прощай и помни, что Богдан Сумбуров до конца дней своих молиться за тебя будет.
Оружейных дел мастер ушел к дальней городьбе и скоро совсем пропал из виду.
Следствие по измене длилось еще несколько месяцев. Во время дознания выяснилась причастность к заговору близкого родственника царской семьи, одного из старших бояр Семена Васильевича Яковлева-Захарьина. Царь приказал арестовать его, но после личных допросов простил и отправил воеводой в Смоленск.
Не предал он смерти и своих опричных советников Алексея и Федора Басмановых. Они были сосланы на Белоозеро. Многочисленных князей Вяземских царь удалил из опричного двора, сохранив за ними все владения.
Иван Грозный не впервые расставался с близкими советниками и каждый раз очень переживал по этому поводу. Решение об опале людей из опричного братства стало для него особо тяжелым.
Суд над московскими смутьянами завершился в конце июля месяца. На двадцать пятое число была назначена казнь изменников. Около трехсот осужденных рано утром вывели на рыночную площадь, позднее названную Красной. Там собралось много народу. Царь выехал из Кремля в боевых доспехах, вместе с наследником и вооруженной охраной.
