– Змиева скала, – отозвался Славомир. – Я слыхал, будто это окаменевший змей, что некогда родился из огненного облака на Боспоре и был послан греками захватить нашу землю. И никто не мог одолеть его, потому как только отрубят витязи змею голову, а на её месте три новых вырастает. Это боги греческие дали ему силу чёрную, неодолимую. И возопили тогда наши Пращуры к богам – Сварогу, Перуну и Свентовиду, и те послали небесные рати Сварожичей. Пришли Сварожичи и огненными перунами поразили боспорского Змея. Тот упал в Непру и превратился в камень.
– Там и сейчас змей полно, – подключился к разговору второй кормщик, совсем ещё юноша, с мягким пушком на подбородке. – Видишь вон ту щель в скале над водой? – спросил он Кандыбу. – Это вход в змеиную нору. А внутри есть большая пещера, в которой сих гадов видимо-невидимо, и всё человеческими костями засыпано…
– Как же туда люди попадают? – удивился Кандыба.
– А в этой пещере имеется узкий выход на самую вершину скалы. Есть лихие люди, что молятся тут Великому Змею и приносят ему человеческие жертвы. Поймают купцов, привезут сюда и выспрашивают, где золото. Потом убьют и в расщелину бросят. Или прямо живыми в скалу бросают, а змеи их там жалят насмерть…
В это время над водой раздался глухой стон. Кандыба вздрогнул.
– Что это? – прошептал он с округлившимися очами.
– Где? – Было видно, что юный лодейщик тоже струхнул.
Неподалёку опять послышался неясный шум, который постепенно перешёл в звон, похожий на дрожание туго натянутой струны гуслей.
– Да ведь это Ревун! – облегчённо воскликнул кормщик. – Вишь, у правого берега камень торчит? Это он всяческие звуки издаёт, – то, бывало, стонет, а то так реветь начнёт, что слышно далеко-далеко…
– А вон то, что за остров? – любопытствовал дальше Кандыба.
Словоохотливый юноша отвечал ему, а Славомир был доволен, что получил передышку от объяснений своему неугомонному другу.
– Сей остров именуется Лисный, – ответствовал кормщик, – поскольку на нём добывают лисняк[19].
– Лисняк, тот самый, что у нас в Киеве в окна вставляют? – уточнил Кандыба.
– И в Киеве, и в других градах. Он ведь слоистый, много листов для окон наделать можно, и свет хорошо пропускает.
Берега Непры разошлись, река разлилась спокойной гладью, однако лицо молодого кормщика враз стало озабоченным.
– Закалякался я с тобой! – в сердцах воскликнул он. – Не заметил, как к Волчьему Горлу подошли!
И мореход, подхватив шест, помчался к носу, где уже суетились прочие лодейщики. А прямо по ходу, перекрывая реку, возникли два огромных скалистых острова, между которыми оставалась только узкая протока длиной в двадцать саженей, в которой вода бешеной стремниной мчалась вдоль отвесных берегов.
– Вот оно, Волчье Горло! – проговорил Славомир, рукой указывая Кандыбе на стремнину между скалами. – Ширина лишь на несколько локтей превышает наш самый большой корабль да ещё петляет туда-сюда! А скалы знаешь как называются? Горе и Беда! Так что нам между Горем и Бедой проскочить надо и ни на одну не напороться.
Лодейщики прилагали все усилия, чтобы суда вошли в протоку Волчьего Горла ровно, без малейшей качки и колебаний, дабы не зацепить ни правой, ни левой скалы.
Подхваченные бурной водою суда с неимоверной – как казалось сидящим в них людям – быстротой помчались по течению. Лодейные начальники метались то с кормы на нос, то от одного борта к другому, кричали изо всех сил и, махая руками, просили-умоляли гребцов дружнее работать вёслами, а кормщиков – точнее править стерном, держа лодии в самой что ни на есть середине протоки.
– Боги киевские, подсобите!
– Гребцы-молодцы, и ты, ладья, лебедь белая, не подведите, выдюжьте!
– Пронеси нас поскорей, Стрибоже! Сохрани, Перун-батюшка! – раздавались выкрики и мольбы.
Лодии, всё больше увлекаемые пенистыми струями, неслись меж серыми гранитными стенами, о которые с грохотом и шипением ударялись водяные валы, осыпая людей брызгами и целыми потоками.
По привычке своей охоронной службы видеть всё, что делается вокруг, Славомир отметил, как сосредоточенны лица людей в час опасности. Христианский священник и толмач мелко крестились и шептали молитвы, когда очередной выступ скалы проносился совсем рядом с бортом. Только Ольга взирала на клокочущие водовороты с княжеским спокойствием. На самом ли деле она не боялась порогов либо так умело скрывала свой страх, кто знает. Лишь по настоянию лодейного начальника княгиня с провожатыми спустилась вниз, да и то скорей оттого, что ей досаждали водяные брызги.
– Охоронцы, встаньте кормщику на подмогу! А вы, пятеро, у шуйского борта с шестами наготове будьте, там у самого выхода коварный камень имеется! – распорядился начальник.
Разгорячённые, мокрые от пота и воды люди заняли свои места.
– Кормило одесную! – выждав нужный момент, махнул рукой начальник. – Шибче!
Кормщик налёг на стерно так, что жилы на его руках напряглись, казалось, до струнного звона. Развёрнутую под нужным углом лодию резко потянуло вправо от страшной скалы к свободной воде. Нос судна уже миновал чуть выступающий из воды валун, однако так близко, что…
– На кормило! – зашипел от натуги кормщик, всеми силами удерживая полированное древко.
Он мог и не говорить этого, – оба охоронца почти мгновенно налегли на кормило. Вслед за этим послышался скрежет и треск ломающегося дерева. Несколько шестов соскользнули с округлой мокрой поверхности камня, а два весла хрустнули, как простые ветки. Раздался глухой удар, лодию дёрнуло, будто она, как лошадь, оступилась на полном ходу, но тут же выпрямилась.
– Шáсты! – отчаянно крикнул начальник. Чем больше он волновался, тем чаще в его командах проскакивал мягкий выговор с характерным «яканьем» и «аканьем»: «дясной», «шасты». Иногда вырывались слова, понятные только борусам, но лодейщики, большей частью тоже борусы, понимали его с полузвука.
Древки вновь уперлись в гранит, и лодия, уйдя от столкновения с камнем, вышла на чистую воду.
Те, кто не удержался на ногах, поднимались, ещё не веря, что опасность миновала. Один из вёсельных людей продолжал лежать, не двигаясь. Древком сломавшегося весла его ударило в лоб, и струйка крови стекала наискосок из раны. К нему бросились на помощь.
Сразу за Волчьим Горлом шёл последний порог – Наперстник, или, проще – Персток. Само название говорило о его небольшой величине. Персток одолели довольно скоро.
– Слава богам, прошли! – облегчённо, будто сваливши огромную тяжесть, воскликнул кормщик. Теперь он мог уступить своё место у стерна молодому. Уходя, ласково погладил дерево на борту. – Ладно сработана, – похвалил, – выдержала удар, всех нас в целости сохранила!
После этого кормщик проспал два дня беспробудным сном.
Ниже последнего порога раскинулся каменистый остров, покрытый в средней части лесом, а с полудня – ослепительно-белым песком, вследствие чего и был назван Белобережным. Отсюда, по сути, и начиналось Белобережье – та часть пути, где кончалась Киевщина, а дальше, до самого моря, шли в основном дикие степи, поросшие ковылём.
Проплыв дальше между гранитными берегами, караван приблизился к тому месту, где Непра круто поворачивала на полуденный заход. При этом казалось, будто река упирается в скалу и куда-то пропадает, исчезая из поля зрения.
– Что такое? Куда ж нам плыть дальше? – всполошился Кандыба, вглядываясь туда, где «закончилась» Непра.
Но вот крутой поворот – река «нырнула» в глубокую расщелину и потекла между такими высочайшими и отвесными берегами, что заканчивались они, наверное, на расстоянии целого полёта стрелы.
Люди плыли, задрав головы так, что болели шеи, и не переставали удивляться невиданной высоте берегов.
– Саженей тридцать будет! – на глаз определил Кандыба.
– Верно, – отозвался лодейный начальник. – А теперь мы вышли к Великому Перевозу, – объявил он. – Ширина реки в этом месте не больше ста пятидесяти шагов, а высокие берега охраняют путников от неожиданных нападений.
Наконец, вырвавшись из тесных каменных объятий, Непра оказалась на свободе, растеклась широко и вольно и уже неспешно устремилась дальше, отражая в голубых и прозрачных водах синее небо, белые облака и яркое полуденное солнце.
Вскоре на её пути встретился самый большой из островов – священный остров Хорса, обтекая который Непра разделялась надвое, потом вновь сходилась и вольно текла уже к самому морю.
Пройдя многодневный опасный путь, усталый караван причалил к берегам величественного острова, чтобы отдохнуть и произвести кой-какую починку.
Могучие древние дубы сотни лет вели здесь неторопливую беседу, будто сама Вечность нашла пристанище меж кряжистыми стволами и густыми кронами. Отражаясь в воде, деревья окрашивали её в тёмно-зелёный цвет, придавая глубинам таинственности и загадочности.
