зловещая тишина. Это не был покой, что извещает о долгих праздничных днях, но то молчание перед бурей, которое есть предчувствием смерти. Было пустынней, чем когда-либо: ни рыцарских плащей, ни оруженосцев, ни кнехтов; ворота закрыты, во дворах одни старцы и калеки. Все отправились на защиту границ, на войну, на замки и стражи. Мальборг казался предоставленным самому себе. Едва малая горсть солдат держала охрану по воротам и стенам. Несколько священников пело в хорах часы, несколько человек из службы смотрело с башен, не увидят ли где гонца на дороге.
Каждую минуту ожидали каких-нибудь новостей, а никогда братья и служба победного Ордена не беспокоились так и не предчувствовали плохого. Все знали, что там решались судьбы двух стран, но сколько же раз вышел Орден победителем из боя, либо его умело смог избежать? Никогда такой тревогой не бились сердца как теперь.
В воротах под часовней Святой Анны стоял на страже старый кнехт. Опёрся на алебарду и задумался, глядя перед собой изумлёнными глазами. Половина седой бороды накрутилась ему на руку, а бессмысленный взгляд неподвижно, пристально уставил куда-то в даль, которой не видел. На самый слабый шелест он содрогался и оглядывался. В костёле начали звонить на вечерние часы, он промурчал какую-то молитву и она быстро растаяла на его устах – о чём-то ином думал.
Затем, влачась вдоль стены, с палкой, хромой, сгорбленный, приблизился нищий и встал перед ним. Нескоро увидел его стражник, а увидев, не сразу проговорил:
– Ты слышал ночную грозу??
– А кто же лучше, чем я, что сплю под стеной в дыре? – ответил нищий. – Всю ночь выли сумасшедшие вихри, молния падала за молнией, казалось, что земля сгорит и небеса на неё обрушатся.
– Стены замка дрожали, – промолвил стражник, – молния попала в Гданьскую башню и скатилась как поток огня по стене; чёрная полоса на ней осталась. Это ничего хорошего не сулит.
Нищий посмотрел на него.
– Вихрь и гроза, – проговорил он медленно, с важностью великого знатока, – вихрь и гроза, либо черти душу великого грешника в ад несут, либо на земле страшное противостояние и бой.
– Да, противоборство, бой, битва. Все наши и гостей хоругви пошли. Говорят, что Ягайло сбежал перед ними, а другие, что с огромной силой, мечом и огнём шагает на нас.
– Кто же преодолеет Орден! – вздохнул нищий. – Кто таких сильных господ, которые на целом свете имеют братьев и опекунов, отважится даже зацепить. Хоругви уже конечно гонят короля Ягайлу и край его опусташают за кару.
– Вышли всей силой, нас тут горсть едва осталась, но замок не нуждается в защите.
– А кто бы посмел на него покуситься! – ответил нищий.
– Я чувствую в воздухе запах гари, – сказал солдат, – дышать нечем, на мозг давит что-то, как свинцом.
– Это снова на грозу! – отрезал тихо нищий.
– Пошли под Братиан, но оттуда должны были потянуться далее, – говорил как бы сам себе стражник. – С этой поры ни одной вести! Ни одной вести!
– Должно быть, потянуться далее, – вторил нищий, – тогда и нескоро с добычей воротятся.
– Пусть бы хоть без неё, но в целости! – протянул старый. – Плохо сделали, что мир не хотели. Слали послов с миром; разве мало земли мы имеем!? Надо было принять. Долго везло, а что если нога подскользнётся!
– Это был бы конец света, – пробормотал нищий. – Наисвятейшая Дева Мария наша и святой Иоанн-Покровитель не допустят.
Стражник вздыхал.
Издалека они услышали стук копыт и оба повернулись. На бедном коне ехал босой парень в рубашке, без шапки, погоняя утомлённого коня прутом. Увидев в воротах стражника, он низко пригнулся в поклоне и проехал. Это был не посланец, был это бедный пастушок, что возвращался с поля.
– Никакой вести! – повторял машинально стражник.
Затем пришёл крестоносный монах, с руками, заложенными под шкаплерс, неторопливым шагом. Остановился перед стражником.
– Прибыл кто-нибудь? – спросил он.
– Никого не было!
– Никакой вести от наших?
– Ничего нет; тихо.
– Чего-то беспокойство охватывает. На алтаре сегодня свечи сами гасли, напрасно их зажигали: плохой знак.
– Я видел огромные стаи воронов, тянущихся туда, – он указал рукой, – за нашими: и это знак недобрый.
– Пусть Господь Бог отвратит плохое, – прошептал монах, – нужно молиться.
Покивали головами. Нищий стоял и молчал.
– Не хотел я это говорить, – сказал он тихо, – потому что не стоит, но у меня был скверный сон. Когда я после грозы уснул… Мне снилось, что я видел в поле двести лежащих плащей с крестами, на которых плясали дикари.
– Сны наоборот объясняются, – отозвался стражник.
Снова послышался цокот копыт; все осмотрелись. На коне, покрытом пеной, с распущенными волосами, без покрытия на голове, ехал на сумасшедшей скорости молодой парень. Ехал и смотрел в небо на тучи, как бессознательный, а коня стегал; конь его нёс сам, неуправляемый, летел к воротам и на все четыре ноги, желая остановиться, упал перед ними. Молодой человек, что сидел на нём, соскользнул с седла и упал в обморок.
Монах, стражник и нищий подбежали на помощь. Уставший, видно, этот посол лежал без чувств на земле. Красивое лицо было покрыто смертельной бледностью.
Стражник сразу по попоне узнал коня, что принадлежал одному из братьев, которые вышли с войском, парня никто не мог узнать. Монах долго его рассматривал, мурчал что-то и, удивлённый и испуганный, склонился над ним.
– Если бы не мужской наряд, – сказал он себе, – я бы сказал, что это дочка Носковой, так на неё похожа. Чисто женское лицо и волосы немужские; но что же она делала бы в этом наряде, на коне и…
Нищий, зачерпнув воды, пришёл окропить лицо бессознательного, из головы которого текла кровь.
Стражник позвонил в ворота, дабы призвать кого-нибудь из службы от инфирмерии. Парень очнулся, огляделся, вздохнул, хотел вскочить и упал, уставший, со стоном.
Все с какой-то тревогой и предчувствием на него посмотрели, никто ни о чём не смел спросить. Догадались, что он прибыл из армии. В конце концов он вскочил и воскликнул:
– Кто остался старшим в замке? Кто командующий?
– А кем же тут командовать? – спросил старый солдат. – Ведь людей нет, ибо все ушли.
Он указал рукой.
Прибывший заломил руки.
– Откуда едете? – спросил стражник.
– Откуда? Не знаю! Откуда? Оттуда, где поле трупами устлано, где кровь льётся потоком, где хоругви крестоносцев лежат кучами, где неприятель веселится, где последний час для нас пробил!
Все вскрикнули.
– Безумный! Рассудок потерял.
Парень как бы сам себе непрерывно говорил:
– Целый день продолжалась битва, жестокая, сметроносная, ужасная; как молнии били молоты о доспехи, как львы бились монахи, как стадо голодных волков напали враги
