В Соединенных Штатах многие понимали невозможность вечно придерживаться нейтралитета в отношении бескомпромиссной схватки между Испанией и ее колониями в Америке. Эта политика уже принесла им немало выгод. Однако опоздать с ее пересмотром означало понести серьезные потери в борьбе за влияние в Латинской Америке. Широкое распространение получил памфлет «Письмо к Джеймсу Монро относительно современного положения в Южной Америке», появившийся в 1817 году. В нем осуждалась «чрезвычайно осторожная» политика администрации и выдвигалось требование официального признания восставших испанских колоний.
Впечатляющие победы армий Боливара и Сан-Мартина поставили перед внешней политикой США в практическом плане вопрос о дипломатическом признании молодых независимых государств, освободившихся от господства Испании и Португалии. Вокруг этой проблемы в правительстве, Конгрессе и среди общественности США в начале 20-х годов развернулась острая борьба. Множество факторов оказывали воздействие на расстановку политических сил в США.
Объективно США, как и Англия, были заинтересованы в ликвидации испанского и португальского владычества в Америке, поскольку для их товаров и капиталов открывался новый огромный рынок. Это делало их противниками политики «Священного союза», защищавшего незыблемость власти монархов. Между Лондоном и Вашингтоном происходил интенсивный обмен мнениями относительно возможности проведения согласованной политики в «испано-американском вопросе». На этом общность интересов США и Англии кончалась.
Латинской Америке суждено было стать ареной длительного соперничества двух англосаксонских держав. Донесения дипломатических агентов, направленных Вашингтоном в испанскую Америку, полны бесконечными сетованиями по поводу активного проникновения английских товаров в страны континента и роста политического влияния Англии. США в то время было трудно тягаться в экономическом и военном отношении с «владычицей морей» Великобританией. В первой половине 20-х годов объем английского экспорта в Южную Америку в четыре-пять раз превышал аналогичные показатели США. По мнению сторонников активной внешней политики США, в таких условиях следовало взять реванш на дипломатическом поприще в этой части мира и опередить Англию и другие державы в официальном признании независимости латиноамериканских стран.
Администрация Адамса — Монро не торопилась, однако, с принятием решения. Она проводила зондаж позиций Англии и Франции, направляла к южным соседям неофициальных дипломатических агентов для ознакомления с положением на местах, передавала в Конгресс поступавшие от агентов доклады о ходе войны за независимость в испанской Америке и т. д. Адамс в своих мемуарах объяснял такую политику не отсутствием желания помочь южным соседям, а необходимостью убедиться в прочности положения новых правительств, возникших в этой части мира. В ежегодном послании о положении в стране, направленном Конгрессу в конце 1821 года, президент Монро уделил войне за независимость в испанской Америке всего несколько строк. Он сообщил о значительных успехах патриотов и выразил надежду на скорое окончание войны. Правительство США видит свою задачу в том, заявил Монро, чтобы путем «дружественных советов» помочь Мадриду заключить мир со своими бывшими колониями.[274]
Выжидательная позиция Белого дома в немалой степени была обусловлена также остротой внутриполитической борьбы в США между промышленным Севером и рабовладельческим Югом. Позднее противоречия между ними привели к гражданской войне. Представители рабовладельческих штатов яростно сопротивлялись признанию молодых независимых государств Латинской Америки, где предоставляли свободу рабам-неграм.
Затяжные дебаты по этой проблеме происходили в Конгрессе США. Председатель палаты представителей Генри Клей и его последователи не жалели красноречия, доказывая необходимость нормализации политических отношений с южными соседями. Такая акция, говорил Клей, адресуя свои слова противникам давно назревшего шага в Конгрессе США и за его пределами, откроет для американского бизнеса новый перспективный рынок и обеспечит ему пальму первенства в эксплуатации огромных природных богатств этого региона. Таким образом, заключил он свою известную речь в конгрессе в марте 1818 года, «признание независимости испанской Америки является делом первостепенной важности».[275] Конгрессмены горячо аплодировали Клею, но голосовали против его предложений. Так, первое предложение Клея о выделении средств на содержание американского посольства в Буэнос-Айресе было отклонено 115 голосами против 45. Только когда португальский королевский двор первым встал на путь признания латиноамериканских стран и дальнейшая затяжка в этом вопросе могла обернуться против интересов США, американский Конгресс 4 мая 1822 г. принял решение ассигновать 100 тыс. долл. для финансирования дипломатических представительств в независимых государствах Американского континента, что рассматривалось как официальное заявление о признании тех латино-американских стран, которые способны эффективно осуществлять свой суверенитет.[276] Практическая реализация этого решения затянулась на ряд лет.
Государственный секретарь Адамс, заняв после Монро пост президента и отслужив свой срок, удалился от дел и последние годы жизни посвятил писанию мемуаров. В его многотомном сочинении содержатся интереснейшие свидетельства участника событий того времени. Есть там и описание торжественной процедуры возведения Белым домом дипломатического эмиссара Боливара в ранг официально признанного поверенного в делах Колумбии. Это описание выдержано в умильно-пасторальных тонах. По словам Адамса, Мануэль Торрес был так стар и болен, что еле держался на ногах и не мог без посторонней помощи передвигаться. Тем не менее он прибыл 17 июня 1822 г. в Белый дом и был представлен президенту Монро, усадившему его рядом с собою. Если верить Адамсу, Торрес говорил об историческом значении дипломатического признания республики Колумбия великой северной демократией. Монро, в свою очередь, выразил пожелания процветания Колумбии и так растрогал своим добрым отношением Торреса, что последний разрыдался от счастья.[277] В воспоминаниях государственных деятелей на склоне лет многое видится в розовом свете.
Великая Колумбия первой удостоилась чести принимать чрезвычайного и полномочного посланника США. Государственный секретарь Адамс в инструкциях Ричарду Андерсону из штата Кентукки, назначенному на этот пост, предписывал приложить максимум усилий для скорейшего заключения торгового договора между двумя странами и установления дружественных политических связей. «Если республике Колумбия удастся сохранить всю территорию, которой она сегодня владеет, и ей посчастливится иметь правительство, способное на деле защищать интересы своего народа, — подчеркивал Адамс, — она сможет занять место среди наиболее могущественных государств мира».[278] В 1822 году правительство США установило официальные дипломатические отношения также с Мексикой, Затем, в 1823 году, последовало дипломатическое признание Чили и Буэнос-Айреса. В 1824 году настала очередь Центральной Америки и Бразилии, а в 1826 году — Перу. Однако, как заявил Адамс в ответ на протест Испании, «это признание не предполагает лишить законной силы какое-либо право Испании или препятствовать применению любых средств, которые она, может быть, пожелает или сможет использовать с целью воссоединения этих провинций с остальными владениями».[279] Признание за Испанией такого права сводило на нет заявления официальных лиц в Вашингтоне о «дружественном содействии» США делу независимости народов региона. Один из деятелей ближайшего окружения Генри Клея с немалой долей горечи заметил, что США слишком долго откладывали решение о признании. По его словам, «в свое время признание выглядело бы благородным актом», теперь же оно «предстает как расчетливый шаг, продиктованный исключительно своекорыстным интересом». Даже восторженные почитатели североамериканской демократии в Латинской Америке не могли закрывать глаза на действительность.
В декабре 1823 года США провозгласили «доктрину Монро», послужившую краеугольным камнем панамериканизма. По свидетельству американского историка X. Хоскинса, семена «доктрины Монро» «были посеяны Джефферсоном и Клеем, ее формулировки были в основном разработаны Адамсом, а свое название она получила главным образом потому, что Монро занимал президентский пост».[280] В этом утверждении содержится немалая доля истины. «Доктрина Монро» не была единичной дипломатической акцией, порожденной конкретными особенностями международной обстановки в конце 1823 года, а являлась обобщением и развитием сложившейся к тому времени теории и практики внешней политики США.
