Мункэ встал, потянулся, дивясь, с чего вдруг решил спать на замерзшей траве. Волосы до сих пор не оттаяли, и он, допивая чай, растирал пряди свободной рукой. Соль попала в пустой желудок, и Мункэ вздохнул, мечтая позавтракать холодным мясом.
Коня ему уже приготовили – накормили, напоили, до блеска надраили бока. Чисто по привычке хан проверил коню копыта. Некоторые воины уже сидели в седле и ждали, переговариваясь с друзьями. Мункэ дали толстый ломоть черствого хлеба, холодную баранину и айраг.
– Господин желает обсудить тактику или нам просто обгонять сунцев? – с улыбкой спросил Серянх, его орлок.
Мункэ хмыкнул с набитым ртом, глянул на светлеющее небо и вдохнул поглубже.
– Славное будет утро! Ну, Серянх, говори, что ты задумал.
Тот ответил без колебаний, как и подобает высокопоставленному военачальнику, привыкшему решать быстро.
– Объедем их фланги по самой границе зоны обстрела. Окружать их не хочу, еще окопаются. С твоего позволения, мы обогнем их подковой и поскачем с той же скоростью. Кавалерия попробует прорваться – мы встретим ее копьями. Пехоту атакуем с тыла, выдавим вперед.
– Неплохо, – кивнул Мункэ. – Активней используй луки, молодых воинов сразу в рукопашную не пускай, особенно неугомонных удальцов. Людей у нас не так много. К полудню атаку нужно завершить.
Серянх улыбнулся. Еще недавно противник численностью в сотни тысяч означал битву до последней капли крови. Мункэ же привел к сунцам невиданное полчище, и военачальники упивались силой, оказавшейся у них в распоряжении.
Зазвенели колокольчики, и хан негромко выругался. Очередной ямщик нагнал! Ямов здесь нет, значит, он скакал до изнеможения, чтобы привезти письма.
– Нигде в покое не оставят! – пробормотал Мункэ.
Серянх его услышал.
– До конца битвы я отправил бы гонца в арьергард, – проговорил он.
– Нет, – покачал головой Мункэ. – Хан никогда не спит. Так, кажется, говорят? Я-то точно сплю; значит, получается несостыковка… Строй тумены, орлок. Поручаю командовать тебе.
Серянх низко поклонился и зашагал прочь, на ходу раздавая приказы, которые дойдут до каждого тумена и каждого всадника.
Из-за толстого слоя грязи казалось, что гонец и конь – одно целое. Когда ямщик спешился, на корке появились свежие трещины. За плечами тонкая кожаная сумка, сам худющий… «Когда он ел в последний раз? – подумал Мункэ. – Ямов-то в сунских землях нет». Пока он гнался за туменами, поживиться было практически нечем – в этом Мункэ не сомневался.
К ямщику приблизились два ханских охранника. Он удивился, но вытянул руки в стороны и растопырил пальцы, чтобы обыскали. Вскрыли даже кожаную сумку – отдали желтоватые листы гонцу и швырнули ее наземь. От такой подозрительности ямщик закатил глаза. Стражники закончили и отвернулись, чтобы сесть на коней. Мункэ терпеливо ждал и даже протянул руку за посланиями.
Таких старых ямщиков хан еще не встречал – наверное, еще малость поездит, и пора на покой. Сквозь толстый слой въевшейся грязи было видно, что поездка и впрямь утомила гонца. Хан взял у него пожелтевшие листы и стал читать, недоуменно морща лоб.
– Это списки запасов из Шанду, – проговорил он. – Ты привез мне не тот пакет?
Ямщик шагнул к нему, глянул на листы и потянулся к ним. Мункэ даже не заметил тонкий нож, который старик прятал меж пальцами. Шириной он не превышал сами пальцы, так что лишь кончик мелькнул, когда ямщик рассек Мункэ горло – поперек, потом в обратную сторону. Плоть лопнула, словно растянутая ткань, на шее у хана появился белогубый рот, плюющийся кровью.
Мункэ захрипел и прижал правую руку к ране, а левой оттолкнул ямщика, да так, что повалил его на землю. Вокруг закричали от гнева и ужаса. Монгольский воин соскочил с коня, бросился на поднимающегося гонца и прижал его к земле.
Мункэ чувствовал, как тепло покидает его, как тело холодеет, словно камень. Он стоял на негнущихся ногах и цеплялся стопами за землю. Пальцы не могли закрыть рану, в глазах плескалось отчаяние. Вокруг суетились воины, кричали, носились туда-сюда, звали Серянха и ханского шамана. Мункэ видел их разинутые рты, но слышал не голоса, а лишь собственный пульс, напоминающий шум воды. Сел и оскалился: боль усилилась. Он чувствовал, как шею обвязывают обрывком ткани, как зажимают рану рукой, не давая ему дышать. Хотелось оттолкнуть идиотов, да не хватало сил. Перед глазами темнело, а Мункэ упорно не верил, что дело серьезное. Нет, боль сейчас остановят. Сейчас ему помогут. От большой кровопотери побледнела кожа. Мункэ повалился на бок, взгляд его помутнел.
Над ханом склонился потрясенный Серянх. Буквально пару мгновений назад он разговаривал со своим повелителем, который сейчас превратился в корчащуюся фигуру, правой рукой вцепившуюся в жгут на горле. От ханской крови вымокла и почернела трава.
Серянх медленно повернулся к ямщику. Пока Мункэ умирал, ямщику разбили лицо кулаками. Зубы и нос сломали, один глаз проткнули большим пальцем, а ассасин смеялся и торжествующе клекотал на не известном орлоку языке. Серянх заметил, что под грязью щеки его бледны, словно тот недавно сбрил бороду, защищавшую кожу от солнца. Ассасин смеялся, даже когда по приказу орлока его связали для пыток. Про сунцев никто не вспоминал: Серянх велел готовить горн и металлические приспособления. Монголы знают, что такое страдание и кара. Они не дадут ассасину быстро умереть.
Хубилай ехал по дороге в Шаоян и смотрел по сторонам. Город лежал в самом сердце империи Сун и, вероятно, вражеским нападениям не подвергался веками. Вместо крепкой стены его окружали мелкие города, за столетия слившиеся воедино. Шаоян затмевал даже Шанду, а размерами превышал Каракорум. Хубилай попробовал определить, сколько людей живет среди всех этих зданий, лавок, храмов, но спасовал перед невероятными цифрами.
Тумены изнемогали от усталости: последние семьдесят миль они двигались то рысью, то шагом, то снова рысью, стараясь максимально оторваться от преследователей. Хубилай выслал вперед легких дозорных, но, с учетом высокой скорости самих туменов, дозорные вряд ли опережали их больше чем на день. Кони и люди обессилели и перед битвой нуждались в отдыхе и хорошей еде, но во вражеском Шаояне ни того, ни другого не предвиделось.
Тумены авангарда вели коней по улице, но местных жителей не видели. Такой город не защитишь… Хубилай силился представить общество, которому не нужны городские стены, но не мог представить такого порядка и покоя.
Гарнизон навстречу туменам не выехал. Монгольские дозорные уже допросили местных жителей, поочередно используя угрозы и взятки. Хубилаю повезло, хотя месяцами тяжелых битв немного везения он заслужил. Гарнизон, десять тысяч опытнейших мечников и арбалетчиков императора, отправили сражаться. Хубилай пожелал им уйти подальше и подольше не возвращаться.
Урянхатай протрубил в рог, отослав две группы по три тумена широкими улицами к центру города, чтобы не ехать всем по одной дороге. Хубилай был уверен, что у Шаояна есть центр, что пригороды не задушили старые районы. Под нависающими крышами ему ехать не нравилось. Лучникам тут раздолье – разве сложно отстреливать людей, если у них почти нет пространства для маневров? В который раз царевич порадовался, что Мункэ заставил его носить доспехи.
Шаоян казался брошенным, но среди безмолвия Хубилай ловил на себе взгляды, а ехавшие рядом вздрагивали от малейшего движения. Неподалеку послышался громкий голос, и воины чуть не выхватили мечи, но это за закрытыми дверями плакал ребенок.
Воины, сопровождавшие Хубилая, везли его знамена, которые от безветрия висели, словно тряпки. Любой наблюдающий определил бы в царевиче лидера, а сам он чувствовал лишь свой бешеный пульс и убеждал себя, что это ловушка. В каждом переулке вытягивал шею: что там, за каменными водостоками, запертыми лавками и домами в три-четыре этажа? Никто не вылетал из подворотен, никто не атаковал всадников.
Впереди зацокали копыта, и Хубилай решил, что это его дозорные, которых он разослал поодиночке. Но из лабиринта улиц показались не они, а небольшой отряд всадников. Они были без оружия, в узких штанах и рубахах, двое в рубахах без рукавов. Конями они правили легко. Хубилай подмечал подробности, в очередной раз высматривая засаду. На крышах ничего подозрительного, никакого движения. Сунские всадники молча смотрели на монголов. Вот по приказу одного все спешились и медленно повели коней вперед.
Вокруг Хубилая, вкрадчиво шелестя, поползли из ножен мечи, заскрипели луки. Под пристальным взглядом воинов незнакомцы неловко сбавили шаг, понимая: одно неверное движение, и эта улица станет местом их гибели.
– Пусть подойдут, – шепнул царевич тем, кто стоял рядом. – Оружия у них не видно.
Напряжение росло по мере того, как маленький отряд приближался к монголам. Один из сунцев высмотрел Хубилая, по знаменам определив, кто он. Когда царевич заговорил, сунец повернулся в седле, сперва в одну сторону, потом в другую, показывая, что за спиной ничего не прячет.
