Уильям Сэвидж по-прежнему был при дворе; у него теперь новые обязанности, он больше не сидел в буфетной. «Вот и хорошо, скатертью дорога», – думала Дот. И все же иногда она мельком видела его в коридорах и пряталась, чтобы он ее не заметил. Он больше не приходил поиграть на спинете, за что Дот благодарила Бога. Ни у кого не было настроения слушать музыку. Зато на половине короля чуть ли не каждый вечер играли братья Бассано. Из открытых окон, выходящих во двор, доносились звуки скрипок. Катерину, хладнокровную, словно кубок с замороженным элем, обычно вызывали к королю. Она брала с собой Кэт Брэндон или Анну Стэнхоуп, и они уходили. Остальные ждали, что будет дальше.
Внешне королева была непроницаема и спокойна и вела себя так, будто ничего не случилось. Но Дот все видела. Она видела, как королева наигранно улыбалась перед тем, как впустить кого-то в свои личные покои. И молилась она чаще, чем раньше.
На шее у нее появился новый синяк; Дот выбирала для нее платья с высокими воротниками, чтобы никто ничего не заметил. Катерина требовала, чтобы ей приносили самые нарядные платья, самые крупные драгоценности. Несмотря на удушающую жару, она надевала самые тяжелые верхние чепцы.
– Я должна выглядеть как королева, – говорила она, когда Дот спрашивала, почему в своих покоях Катерина не ходит в одной нижней рубахе, как другие дамы.
Катерина достала из сундука крест своей матери, где он пролежал нетронутым несколько лет. Она часто перебирала жемчужины пальцами, как четки; губы у нее беззвучно шевелились. Потом она заворачивала крест в кусок бархата и прятала под подушку. Она никогда не надевала его. Ей и так тяжело – на шее у нее королевские драгоценности, огромные камни, которые кажутся еще больше на фоне ее хрупкой фигуры.
– Я бы охотно отдала их все, – призналась она Дот, беря в руки рубиновое ожерелье. – Ведь они ничего не значат. – Тем не менее она упорно носила их. Каждый вечер ее, пусть и мельком, можно было увидеть через открытые окна на той стороне внутреннего двора; она улыбалась и смеялась. Интересно, думала Дот, как ей удается сохранять внешнее спокойствие на краю бездонной пропасти? Король навещал ее почти каждую ночь; Дот лежала за дверью опочивальни на своем тюфяке и затыкала уши, чтобы не слышать их.
Дот была рада тому, что у нее много дел. Они готовились к летнему переезду в Хэмптон-Корт; в хорошую погоду нужно проветривать белье, одеяла и подушки. Она собрала простыни с большой кровати королевы, сняла шторы – в их складках за год скопилось много пыли. Их нужно вынести во двор и выбить. Она вытряхивала подушки и покрывала, относила белье в прачечную, отделяла то, что поедет с ними, от того, что останется здесь. Покрывала нужно проветрить, матрас – перевернуть. Она позвала себе в помощь слугу, потому что поворачивать большой пуховый матрас труднее, чем ворочать труп толстяка, – во всяком случае, так всегда говорила Бетти, хотя бог знает, откуда Бетти известно, какими тяжелыми могут быть трупы толстяков. Дот не терпится вернуться в Хэмптон-Корт. Там она сможет поболтать с Бетти. Хотя Бетти много ругается и любит посплетничать, она не зазнается и часто смешит Дот. В других местах очень скучно.
Они вдвоем со слугой, покраснев от натуги, приподняли матрас. Когда матрас отошел от каркаса, Дот что-то нащупала пальцами. Между рейками был спрятан бумажный свиток. Она со стоном бросила свою сторону матраса; парень недовольно цокнул языком.
– Тяжело, – объяснила Дот. – Позови еще кого-нибудь… пусть помогут.
Он вышел, пожимая плечами и что-то бормоча себе под нос о нежных горничных «сверху». Как только он скрылся из виду, Дот развернула свиток. У нее в руках лист грубой бумаги, в пятнах и кляксах. Его туго свернули и перевязали старой красной лентой. Местами чернила просочились насквозь; должно быть, это любовное письмо – иначе зачем прятать его под матрас? Интересно, от кого оно? Оказывается, королева тайно влюблена и переписывается с кем-то, а она, Дот, ничего не знает.
Она вспомнила другую королеву, Екатерину Говард. Та лишилась головы за то, что наставляла королю рога. Говорят, ее привидение до сих пор бродит по коридорам в Хэмптон-Корт. При одной мысли о привидении по спине у Дот побежали мурашки. Она слышала, как два парня поднимаются по лестнице, болтая и подтрунивая друг над другом. Очень хотелось бросить находку в огонь, но камин холодный. В такую жару во дворце, конечно, не топят, а если она вдруг разведет огонь, это возбудит подозрения. К тому же у нее нет времени. Поэтому она засунула свиток под юбку. Катерина сама решит, что с ним делать.
Скорее всего, письмо вполне невинное; возможно, послание от ее матери, которое Катерина хранит не один десяток лет и читает, чтобы освежить воспоминания, или любимые стихи, или детские молитвы. Больше всего Дот боялась, что нашла письмо от Сеймура, который как будто исчез с лица земли.
После того как матрас перевернули, Дот пробралась в прачечную проверить, высохло ли белье королевы и можно ли укладывать его в сундук. В длинной галерее путь ей преградила шутиха Джейн.
– А я поеду в Хэмптон-Корт? – спросила она, и глаза у нее, как всегда, бегали. Тот же самый вопрос она задавала всего час назад. Интересно, думала Дот, почему все так охотно слушают ее вздор? Джейн глупа и не помнит, что ей ответили совсем недавно. Но Джейн – подарок королеве от короля, как и обезьянка, поэтому ее надо баловать.
– Да, Джейн. Ты уже собралась?
– Эники-беники… – запела Джейн, и Дот пожалела, что задала ей вопрос.
Мимо них проходили двое придворных, и Дот пришлось вжаться в стену, чтобы ее не толкнули. Что-то под юбкой мешает ей… Бумага! Она слегка торчит. Дот выпятила живот, чтобы убрать свиток подальше. Придворные прошли мимо, их мантии развевались, перья покачивались. Среди них Райзли, похожий на хорька. Он одет в алое, что совсем не сочетается с его рыжеватой бородкой. Дот поспешно опустила голову, чтобы он ее не заметил. Придворные прошли, и Дот направилась к черной лестнице, но Райзли вдруг развернулся и, пропустив остальных, подозвал ее к себе.
– Ты служанка леди Гертфорд, верно?
Дот поняла, что должна присесть. Тогда бумага выпадет. Но другого выхода не было. Она присела, и свиток упал на пол. Лента развязалась… Дот постаралась прикрыть бумагу подолом юбки.
– Что там у тебя? – рявкнул Райзли. – А ну-ка, отойди!
Дот послушно сделала шаг в сторону. Письмо развернулось… Голова девушки шла кругом. Ей хотелось исчезнуть, стать такой маленькой, чтобы ее не увидели, обратиться в прах, исчезнуть. Но она никуда не делась, только лишилась дара речи от страха. Райзли расплылся в злорадной улыбке.
– Подними!
Она нагнулась и подняла письмо с пола; протянула ему и только тогда заметила, как сильно она дрожит.
– И это тоже! – Он показал на ленту, которая валялась возле ее подола. Она снова нагнулась, чтобы поднять ленту, но он не дал ей выпрямиться, поставив ногу ей на плечо, пригнул ее к полу и рявкнул: – Лежать! – как будто она собака. Он поднес ленту к свету, осмотрел и снова бросил на пол. – Что, испугалась? – процедил он. – У тебя есть для этого причины?
– Нет, милорд, – прошептала она, – просто…
– Боишься, – кивнул он, водя пальцем по строчкам, – и правильно делаешь! Ибо это, – он ткнул в свиток пальцем, – ересь!
Дот заметила, что шутиха Джейн по-прежнему рядом; один глаз бегает по комнате, другим она следит за ней. Блаженная вдруг завела высоким девчачьим голоском:
– Динь-дон, динь-дон, колокольчик зазвенел…
– Встань! – рявкает Райзли, и Дот, с трудом выпрямившись, снова прижалась к стене. Как ей хочется, чтобы стена разверзлась и проглотила ее! – Я позабыл твое имя.
– Нелли, милорд. Нелли Дент. – Дот покосилась на шутиху, надеясь, что та ее не выдаст.
– Ах да, Нелли Дент, служанка леди Гертфорд. – Райзли крепко схватил ее за плечо; рука у него была сухая и шершавая. Он рывком подтянул ее к себе: – Ты пойдешь со мной! – Его лицо было так близко, что она почувствовала, что от него воняет прокисшим молоком.
– Она Дот-точка, точка на небе, точка в океане… – бормочет Джейн.
– Да заткнись ты, глупое создание! – рявкнул Райзли, отталкивая блаженную и волоча Дот за собой.
Дворец Уайтхолл, Лондон, август 1546 г.
Дот нигде не было. Катерина расхаживала по комнатам, наступая на скрипучую половицу. Она беспокойно ходила туда-сюда, туда-сюда. Прошло уже два дня с тех пор, как Дот пропала; Катерина глаз не сомкнула от беспокойства. Райзли и Гардинер следят за каждым ее шагом. Почти все ее придворные дамы под тем или иным предлогом покинули дворец – поехали вперед в Хэмптон-Корт, кто-то навещает родных, кто-то на крестинах, на похоронах. У всех неожиданно появились срочные дела. На самом же деле всем не терпится поскорее оказаться как можно дальше от Райзли. Он всех запугал своими допросами. Покои королевы обезлюдели. Сами камни дворца словно затаили дыхание и ждали, как будут развиваться события. Кто позволил Райзли допрашивать придворных, разве так можно поступать без согласия короля? Катерина не смела ни о чем спрашивать Генриха, потому что они почти не бывают одни, а если он ночью приходит к ней в опочивальню, его сопровождает свита с факелами; они ждали за дверью и через полчаса провожали короля назад. Он по-прежнему пытался зачать наследника, но Катерина уже не надеется, что ребенок станет ее спасением. Кроме того, король все чаще страдает бессилием, и ее ухищрения ни к чему не приводят…
